Кира завороженно повторила:

– Боль очарования… Да. Именно так. Кто был этот человек?

– Психолог Лев Выготский², в моей московской квартире должна быть его книга о Гамлете, принце Датском. Подожди-ка… Есть одно стихотворение, Николая Гумилева, «Шестое чувство». – Полина подошла к шкафу и стала быстро перебирать книги, найдя сборник поэтов Серебряного века и открыв его на нужной странице, протянула Кире. Та стала жадно читать, вторя беззвучным шевелением губ божественным строкам великого поэта:

«…Так век за веком – скоро ли, Господь? -

Под скальпелем природы и искусства

Кричит наш дух, изнемогает плоть,

Рождая орган для шестого чувства».³

Дочитав до конца, Кира свернулась в кресле калачиком и задумчиво протянула:

– Кричит мой дух… Да, точно так. У меня не болит тело, совсем не болит, а внутри всё скрутило, дышать не могу. Можно, я пока здесь посижу, подумаю?

Полина ответила, едва сдерживая зевоту:

– Как хочешь, а я, пожалуй, подремлю ещё часок.

Засыпая, Полина подумала с неожиданным цинизмом: «Какой прекрасный экземпляр рода человеческого, редкое сочетание ума, красоты, чувственности. Она может много добиться, а добившись, поставить всё на карту, ни о чём не жалея».

На шестнадцатилетие Киры, Полина подарила ей тюбик перламутровой помады Диор и комплект импортного нижнего белья. Кира в восхищении смотрела на белоснежное облачко кружева и атласа. Ну куда такое носить? Под школьную форму что ли? Нет, она прибережёт это бельё для выпускного или, вообще, для свадьбы. Кира так и сказала Полине Аркадьевне, та засмеялась:

– Дурочка, я дарю такие вещи, чтобы сделать из тебя настоящую женщину. Понимаешь, котёнок? – женщина грациозно закинула ногу на ногу и со вкусом продолжила, – Почувствуй разницу между дрянью и результатом труда и таланта. Другие ощущения для кожи, для глаз, для души. Есть, слава богу, есть ещё хорошие книги, отменное вино, одежда, которая ласкает кожу, а не искрит, как бенгальская свеча. Дорогая косметика сделает из тебя леди, а не расписную матрешку, и бриллианты в ушках, знаешь ли, радуют гораздо больше аляповатых стекляшек из местного универмага. Женщину, знающую цену комфорту и красоте, не соблазнишь раем в шалаше. Не верь парням, что они ценят в девушке доброту и скромность. Просто ищут себе прислугу подешевле и непритязательную любовницу, мужчины гораздо хитрее женщин. Вот идёт он по улице со своей серой мышью, а сам взглядом так и липнет к девчонкам ярким, уверенным, модным. Таким красоткам стоит только свистнуть, и мальчики тут же бросают своих верных скво. Или, что ещё хуже, используют их втёмную, а деньги, время и внимание достаются другим бабам… Милая, я надеюсь у тебя хватит ума не пересказывать мои слова в школе или дома? Чего доброго, тебя исключать из комсомола.

Кира вспыхнула:

– Я не идиотка! Но и с Вами не согласна… Ведь есть же любовь, и, если любишь, неважно, как человек выглядит, сколько у него денег! Я и не думала, что Вы, такая утончённая, такая интеллигентная, и так примитивно рассуждаете. Это пошло в конце концов.

Полина Аркадьевна загадочно улыбнулась:

– Просто носи белье, детка, и всё сама поймешь…

С тех пор она стала регулярно делать Кире подарки: духи, лак для ногтей, тушь, помады, требуя, чтобы девушка делала маникюр и подкрашивала глаза. Полина строго-настрого запретила ей выстригать челку и делать начёсы:

– У тебя нежное лицо с правильными чертами, не яркое, не знойное. Ты, как северная акварель. Забирай волосы в низкий пучок, как балерина.

Кира канючила в ответ:

– Но сейчас так не модно! Меня в школе прилизанной крыской дразнят!

– Плевать на пролов и их вкусы, классика вне времени. Там, куда ты, надеюсь, попадешь, другая эстетика и другая мораль, несмотря на 67 лет советской власти. Да, кстати, отпросись у родителей, на следующие выходные я поеду в Москву и возьму тебя с собой, – Полина, приподняв волосы девушки, полюбовалась её высокой шеей и уверенно заявила. – Ты будешь очень красивой женщиной, Кира. Сейчас твои ровесники влюбляются либо в рано созревших девиц, либо в миленьких куколок. Но пройдёт немного времени и девицы превратятся в корпулентных тёток, а кукольная красота полиняет и обернётся весьма заурядной внешностью. Не из каждого гадкого утёнка получается лебедь, но из тебя получится. Я вижу, я же хирург всё-таки, знаю толк в костях и мясе, верь мне.

Кира, честно говоря, не особо в это верила. Как-то раз она невольно подслушала разговор между отчимом и его дружком, с которым тот пил мутно-жёлтое пиво на кухне, пока мать была на смене. Мерзкий, грязный разговор… Отчим смачно описывал собутыльнику прелести Алёнки:

– Старшая-то, ух, какая девка… Сиськи, как бидоны, задницей так вертеть научилась… Веришь, нет, руки чешутся шлёпнуть со всей дури… А Кирка эта? Смотреть не на что, одно слово, доска, два соска.

У Киры противно засосало под ложечкой, раньше она и не догадывалась, что отчим может так думать о них, причём, за сестру ей было обиднее, чем за себя. Девушка едва успела добежать до туалета, где её сразу же вырвало от страха и отвращения.

Алёна хотела дублёнку, дублёнку, дублёнку! Это же ни в какие ворота не лезет, студентка техникума ходит зимой в каком-то клетчатом пальто с кроличьим воротником. Мать присылала копейки, накопить со стипендии не удавалось. Алёна все лето гнула спину в местном леспромхозе. А толку? К Новому году накопилось грош да маленько, остальные деньги, как будто растаяли в воздухе. Только импортные сапожки обошлись за сотню, а капроновые колготки, помады, тени, французская тушь в круглом тюбике и прочие девичьи радости тоже, промежду прочим, мани-мани стоят, да и поесть Алёна любила. Сапоги она не носила, берегла к дублёнке. Дублёнка, даже самая плохонькая, тянула минимум на 500 рублей. И где же она их возьмёт?

Алёна медленно шла по рынку, который был её любимым «прогулочным» местом. Конечно, на её доходы особо не разгуляешься, покупала иногда то квашеной капусты, то семечек, лишь бы не с пустыми руками уйти. Но особую слабость девушка питала к мясному павильону с его прилавками, заваленными мраморно-розовыми ломтями деревенской свинины, плотными кусками копченого сала, кружками, благоухающей чесночком, домашней колбасы. Н-да, рынок – это рынок, это вам не магазин…

Сладковатый аромат парного мяса назойливо щекотал ноздри, Алёна сглотнула слюну и смутилась, заметив пристальный взгляд высокого, широкоплечего парня, стоящего за прилавком. Девушка невольно покраснела – подумает ещё, что она воровка – и повернула к выходу. Вдруг парень, неожиданно робко для его комплекции, окликнул:

– Простите, можно вас на минуту?

Алена удивленно переспросила:

– Я? Вообще-то, я спешу, молодой человек!

– Вы забыли, заплатили и забыли. Здесь говяжья вырезка, – парень, который, судя по испачканному кровью фартуку, работал на рынке рубщиком, небрежно бросил на прилавок какой-то свёрток

Алёна ничего не понимала. Какая, к лешему, вырезка? У неё и на свиной хвостик-то денег нет! Молодой человек смущённо улыбался, часто моргая честными, молочно-голубыми глазами. Девушка пожала плечами и зашагала к выходу, но парень, похоже, не думал сдаваться, и, догнав её в два прыжка, попытался сунуть в руки тот самый свёрток. Алена процедила сквозь зубы:

– Да не покупала я это мясо! Откуда у меня деньги на вырезку? Студентка я, понятно?

Паренек расплылся в довольной улыбке:

– Я так и понял, что ты голодная. Уж который раз замечаю, ходишь здесь, ходишь, а ничего не покупаешь. Держи, говорю! Меня, кстати, Гена зовут, я тут рубщиком работаю.

Алёна, сощурив травяные глаза, протянула: