Кира и сама не понимала, что уже непозволительно долго разглядывает это совершенство, опомнилась лишь после того, как он снова заговорил с ней:

– Меня зовут Братислав, я сын Полины Аркадьевны, а вы, вероятно, Кира?

Девушка смутилась под его вопросительным взглядом и сбивчиво представилась:

– Д-добрый вечер. Да, я Кира. Вот…

Кира неловко подала руку, мужчина, вместо пожатия, слегка коснулся губами тыльной стороны её ладони Кира покраснела, как рак, и сразу же отдернула руку, от волнения громко шмыгнув носиком. Братислав едва сдержал себя, чтобы не расхохотаться. Забавная…

Он привык, что многие женщины в Советском Союзе, даже в Москве, дикие и зажатые. Хочешь сделать им приятно, а они косятся, как на маньяка. Другое дело итальянки! Например, его Бьянка, его горячая Бьянка. А девочка-то какая бледная…

За ужином Братислав рассказывал о жизни в Европе, искренне сокрушался о том, что Кира почти нигде не бывала, кроме родного города, а ещё внимательно, не перебивая, слушал её школьные истории, хотя она позорно запиналась, теряясь от смущения. Полина Аркадьевна заметила, какими сияющими глазами Кира смотрела на сына. Бедная девочка, как ей легко сейчас влюбиться… Перед сном Полина погладила её по голове и сказала:

– Братислав… Он очень обаятельный мужчина, но не принц. Никто из мужчин не принц. Теперь о деле, послезавтра у нас важная встреча. Мой одноклассник преподает в пединституте, он доктор исторических наук, был доцентом, но сейчас, наверное, уже профессор. В столичном пединституте, тем более на истфаке, без протекции и подготовки делать нечего. Вот такие дела, Кира…

На следующий день Полина спозаранку постучала в комнату сына, он ответил ей сонным голосом:

– Кто там? Входите, открыто!

Толкнув дверь, женщина вошла в комнату, Братислав широко зевнул и спросил с явным неудовольствием:

– Полина, тебе чего не спится? Суббота же…

Полина ласково взъерошила и без того растрёпанную после сна шевелюру сына:

– Я собираюсь на кладбище, к Эмме, после зайду в церковь. У меня к тебе просьба: не оставляй Киру одну, прокати её по Москве, она ещё ни разу здесь не была. Ну, сам понимаешь. Красная площадь, парк Горького, ВДНХ…

Братислав досадливо поморщился:

– Вообще-то, у меня были другие планы. Я хотел поработать. Честное слово. Не понимаю, почему ты так опекаешь эту девочку?

– Ну, не капризничай! Кира… У неё не самая весёлая жизнь, отец умер, а отчим… Пьянь и скот. Как-то раз он избил её, повалил на пол и пинал ногами в живот, по ребрам. Представляешь?

Мужчина приподнялся на локте и недоверчиво переспросил:

– Ты шутишь? Этого ребёнка били ногами в живот?

– Там, где я сейчас живу, и не такое бывает. Прошу, не говори ей ничего о нашем разговоре, – Полина пристально посмотрела на сына, тот согласно кивнул головой:

– Хорошо, поезжай на кладбище, я всё сделаю, как надо, не переживай.

Когда мать вышла из комнаты, Братислав откинулся на подушку и закрыл глаза.

Отец никогда не поднимал на него руку, вернее, поднимал и тут же опускал в бессилии, не тронув и пальцем.

…Когда Братиславу исполнилось шестнадцать лет, он принял важное решение: отрастить волосы до плеч. Как Фредди. Или как Джаггер. Отец заподозрил неладное месяца через два, к тому времени голова сына уже напоминала гнездо не самой старательной вороны. За завтраком Горан недовольно спросил:

– Что у тебя на голове? В Сплите закрылись все парикмахерские? Если так, давай съездим в Дубровник!

Братислав неопределенно поводил растопыренной пятернёй вокруг своей копны волос и объяснил:

– Просто у меня теперь новая причёска. Сейчас так модно.

Отец съязвил:

– Учителя-то, наверно, не радуются такой моде.

Заметив, как тяжко вздохнул сын в ответ на его слова, Горан не смог сдержать улыбки. Впрочем, съев ещё одну булочку, Братислав повеселел и весьма легкомысленно заявил:

– Хорошо, что мне недолго осталось мучиться в гимназии, как-нибудь переживу эти гонения на прогресс, а там… Москва! Свобода!

– Так, понятно, – Горан хлопнул ладонью по столу, потом встал и молча вышел из кухни.

Братислав, щедро намазывая масло на хлеб, не сразу понял, что это щёлкнуло у него над ухом, повернувшись, он с ужасом увидел отца с ножницами в руках. Горан зловеще усмехнулся и ещё раз выразительно клацнул большими портновскими ножницами, которые он позаимствовал у своей жены, Миры. Братислав вскочил со стула и, бросив на отца испепеляющий взгляд, вылетел из кухни. У себя в комнате он долго крутил головой перед зеркалом, пытаясь оценить ущерб от отцовского демарша с ножницами.

Через неплотно закрытую дверь был отчётливо слышен разговор отца с Мирой, которая по своему обыкновению отважно заступалась за горячо любимого пасынка:

– Горан, не кипятись, времена меняются, это уже другое поколение, они не знают ни войны, ни лишений. И слава Богу, что не знают! Вот ты всё ругаешься на заграничную музыку, а Братислав, благодаря этой самой музыке, лучший в классе по английскому, да и по остальным предметам не отстает. Клянусь, он закончит гимназию с отличием!

Отец не сдавался:

– Ох, Мира… Избаловали вы его, ты и Поля. Братислав то, Братислав сё… Думаете, я сына меньше вашего люблю? Ему мужская рука нужна, а не бабьи нюни. Ты только посмотри, что он вытворяет! Дерзит. Я ему слово, он мне десять! Всю комнату заклеил этими длинноволосыми рожами, ночью приснятся – поседеешь со страху. Тьфу… Глаза бы мои это не видели… А музыка? Да разве же это музыка? Воют, как на похоронах, да патлами трясут! В Москву он, видите ли, собрался… Я с Полиной поговорю, чтоб воли ему там не давала, чтобы в восемь вечера дома был, чтоб никаких гулянок. Только учёба, и больше ничего…

Братислав с наслаждением потянулся на кровати, вставать не хотелось, тем более, зная, что целый день ему придётся возиться с этой пигалицей. Да… Он изменился за эти десять лет. Стрижку делает у лучшего парикмахера Москвы, любит дорогой парфюм и французский коньяк, с удовольствием и шиком носит элегантные пальто и костюмы, даже трость у него не простая, а из красного дерева с серебряным набалдашником – купил по случаю в комиссионке. В общем, московский плейбой, хотя это и звучит, как оксюморон. Какие в СССР могут быть плейбои? Братислав и не заметил, как снова уснул.

Кира сидела на кухне и читала Выготского, Полина, как и обещала, нашла его книгу «Трагедия о Гамлете, принце Датском У. Шекспира». Конечно, не всё ей было понятно, но… Но как же здорово этот психолог описал, что она почувствовала тогда… Тогда, когда её душу, совсем юную и неискушенную, тронула своей мучительной скорбью предрассветного часа, своей невыразимой болью эта великая трагедия. Невыразимой потому, что «смысл пьесы унесен Гамлетом в могилу».

Кира просто утонула в книге и даже не шелохнулась, когда Братислав, подавляя зевоту, вошёл на кухню. Лишь после его «доброго утра», девушка очнулась и уставилась на мужчину невидящими глазами. Кто это? Ах, да… Сын Полины Аркадьевны, Братислав. Почему он улыбается? Она такая смешная? Братислав улыбался, потому что… Потому что он прекрасно выспался, потому что мартовское солнце светило по-весеннему нагло и весело, потому что эта робкая девочка похоже не доставит ему особых хлопот.

Мужчина поднял крышку с белой эмалированной кастрюльки и слегка поморщился:

– Манная каша! Бр-р… Полина в своем репертуаре. Ты, кстати, завтракала?

– Да, спасибо.

Кира взяла книгу и встала из-за стола, но Братислав её остановил:

– Оставайся, ты мне не помешаешь, вдвоём даже веселее. Так, кашу я точно не буду…

Он подошёл к холодильнику, стоящему у окна, позади Киры, которая опять погрузилась в чтение. Братислав посмотрел на её узкую спину, ниже лопаток не шире его ладони, на худенькие, прямые плечи, на пушистое кружево волос над тонкой, беззащитной шеей и представил себе эту девочку, скорчившейся на полу, прикрывающей своими руками – прутиками живот, грудь, голову от ударов ногами. Его передернуло от омерзения к её отчиму. Ублюдок.