Полина Аркадьевна промокла платочком подступившие слёзы. Вернуться бы хоть на денёк в те времена и услышать, засыпая, как бабушка шепчет вечернюю молитву…

Кира сходила на почту и отбила телеграмму Алёне: "Люблю тчк Прости тчк". Алёна, получив телеграмму, фыркнула. Вот и дура же, эта Кирка. Хорошо, хоть Генка телеграмму не видел, устроил бы сцену ревности. Люблю. Прости. Но ответную телеграмму всё-таки отправила, с одним словом (деньги, вообще-то, надо экономить) – "Прощаю".

Москва ошеломила Киру суетой и шумом. Она со страхом смотрела на давку в метро, казалось, что стоит только сделать шаг вперёд, как её тело навсегда растворится в этом человеческом водовороте. Но была и другая Москва, она поднималась в синее мартовское небо бисквитными шпилями высоток, проносилась автомобилями, пахла дорогими духами модно одетых женщин, сияла витринами магазинов, зазывала в театры и на выставки, источала аромат свежей сдобы и натурального кофе, сваренного в чудном ковшике, называемом «туркой».

Московская квартира Полины Аркадьевны располагалась в сказочно красивом доме из бледно-желтого кирпича с трапецевидными выступами на фасаде. Полина объяснила Кире, что эти выступы называются эркеры, а сам дом построен ещё при Сталине. В самой квартире явно чувствовался мужской запах, но он не был отталкивающим, совсем наоборот, приятным, горьковато-древесным, с едва уловимой горчинкой полевых трав. Полина Аркадьевна ещё в поезде рассказала, что в квартире временно проживает её сын, Братислав, который целый день занят на работе, возвращается поздно, а частенько и вовсе не ночует дома.

Кира с любопытством рассматривала квартиру. Она такую обстановку раньше только в кино видела про старинную жизнь: массивная резная мебель, шкафы под самый потолок, заставленные книгами корешок к корешку, на стенах, вместо ковров, картины. Особенно восхитительна была настольная лампа: стеклянный, узорчатый абажур держался на металлической ножке в виде стебля с длинными, узкими лепестками. Полина, заметив её интерес к лампе, охотно пояснила:

– Это модерн, Кирочка. Необычно, правда? Милая, ты ложись, поспи с дороги, я пока займусь обедом, хорошо? После сходишь за хлебом, булочная на первом этаже, не заблудишься, не бойся.

Кира уснула, как только её голова коснулась подушки. В дороге выяснилось, что она совершенно не может спать в поезде, тем более на верхней полке, откуда всё время боялась упасть, а здесь так сладко спалось, и ещё этот, тягучий, тёплый запах… Проснувшись часа через два, Кира явилась на кухню, и, потирая кулачками припухшие глазки, выразила полную готовность сходить за хлебом. Полина Аркадьевна написала на бумажке, что нужно купить в булочной: бородинский, батон московский и рогалики.

Выйдя из магазина, Кира достала из авоськи буханку бородинского и недоверчиво потянула носом: странный запах, вроде приятный, но странный. Во двор заехала длинная, блестящая машина, из которой вышел высокий пожилой мужчина. Кира ахнула от удивления. Да, это же её любимый артист! Точно, он! Евгений Яновский! Актёр обошёл автомобиль, открыл пассажирскую дверцу и подал руку ослепительной молодой блондинке в песцовой шубке. Ага, внучка! Девушка слегка коснулась губами щеки мужчины, что-то сказала, смеясь, и, цокая каблучкам, поспешила к тому же подъезду, куда направлялась и сама Кира. Внучка артиста грациозно впорхнула в подъезд, чуть не прищемив Кире нос, та, испуганно хлопнув глазами, неуверенно потянула на себя массивную дверь и прошмыгнула внутрь.

Девушка в шубке стояла у лифта, и, снисходительно глянув на Киру сквозь пушистые ресницы, спросила серебристым голоском:

– Вам на какой этаж? Прошу прощения, вы живёте здесь? Я вас раньше не видела.

Девочка вежливо ответила:

– Добрый день, меня зовут Кира, я в гостях у Полины Аркадьевны.

– У Виноградовой? Вы её родственница? Передавайте ей привет от Кати Яновской, это я, только не забудьте, пожалуйста! – оживилась блондинка, засыпая Киру вопросами со скоростью пулемёта.

Когда они вдвоём ехали в лифте, Катя доверительно поделилась:

– У Полины Аркадьевны золотые руки, и голова тоже золотая. Если бы не она, эти коновалы исполосовали бы меня вдоль и поперек! Дай ей Бог здоровья на долгие годы, как жаль, что я её так редко вижу в последнее время!

Когда Кира передала Полине Аркадьевне привет от Кати, внучки актера Яновского, та удивлённо вскинула брови, а потом расхохоталась.

– Внучка? Катя – его жена, не помню какая по счёту, да он и сам не сразу вспомнит. Это же богема! У представителей творческой интеллигенции, знаешь ли, подвижная психика. Когда они влюблены, то пишут бессмертные стихи о любви, гениальную музыку, заставляют нас плакать и смеяться в кино или в театре. Но, когда женщина станет старой и больной, да просто наскучит, её поменяют, как вещь, без особых угрызений совести. Катя была его студенткой в театральном, влюбилась по уши, по крайней мере, всем она говорит именно так. Сам Яновский рассказывал направо и налево, что Катя разделась перед ним прямо в лифте, собственно, с этого и начался их роман, – Полина Аркадьевна осеклась, заметив, что Киру передёрнуло от отвращения. Ласково погладив её по щеке, она продолжила:

– Извини, но ты уже взрослая, а я не заставляю писать сочинения на тему "Татьяна Ларина – нравственный идеал". Благодаря Яновскому, она уже получает лучшие роли в театре, скоро будет сниматься в кино. Переехала из общежития в его роскошную квартиру в центре Москвы. Но! Так повезёт лишь одной из тысячи, самой хитрой и ловкой, остальными пользуются и выбрасывают из своей жизни, как фантик от съеденной конфетки. Ну, а те, кому везёт… Жить со стариком, который высасывает из тебя молодость и силу, день за днём, ночь за ночью. Никогда этого не понимала. Да, это тоже путь наверх. Но мерзкий и дурно пахнущий путь. И он тебе не понравится, Кира.

…Через много лет, Кира увидела Катю в каком-то сериале и удивилась тому, как была права Полина Аркадьевна. Екатерина Яновская, с потухшим взглядом, со старушечьей мимикой, действительно, выглядела намного старше своего возраста, несмотря на все подтяжки и уколы. А сам Яновский, сияющий гладким личиком, казался вечным.

Полина Аркадьевна посмотрела на часы.

– Кира, скоро мой сын вернётся с работы, и я должна тебя предупредить…Не удивляйся, пожалуйста, ничему… Братислав с 4 лет живёт в Югославии с отцом и его семьей. Сейчас ему двадцать семь лет, он переводчик, работает в Москве. Мой сын хорошо говорит по-русски, но легкий акцент все равно чувствуется. Теперь самое главное, у Братислава немного странная походка. Это из-за протеза, у него ампутирована ступня. Ты – деликатная девочка, и, всё-таки, прошу, не спрашивай ни о чём, делай вид, что ничего не замечаешь, во всем остальном мой сын самый обычный человек.

Кира молча кивнула, подумав про себя: «Надо же… Такой молодой, а уже калека! Бедный…» В их городе инвалиды работали в обувной мастерской при КБО и, она, забирая обувь из ремонта, всегда смущенно отводила взгляд от их увечий.

Любовь. Для Полины не было слова горше этого. Оно было пропитано не сладостью, а кровью её ребенка.

В молодости Полина была безусловной красавицей. Высокая, длинноногая, с осиной талией и копной каштановых волос, она напоминала зарубежных кинодив, а высокие скулы и чуть раскосые глаза так и вовсе делали её славянской копией Софи Лорен. Полина свою красоту понимала, но никогда не считала нужным чересчур подчёркивать. Хирург не кокетка. Хотя, что скрывать, благодаря красоте, она легко располагала к себе нужных людей, причём не только мужчин, но и женщин.

Когда югославский врач Горан Тодич делал доклад на международном медицинском съезде, его взгляд был прикован к ней, и только к ней. Полина не особо сопротивлялась напору красивого и обходительного иностранца, к тому же Горан хорошо говорил по-русски, с приятным южным акцентом. Через два года югослав сделал ей предложение. Полина стала узнавать о том, какие документы потребуются, могут ли ей отказать в выезде в СФРЮ из-за родителей, будет ли у неё возможность вернуться обратно в СССР в случае развода. Бывшая однокурсница, Таня Григорьева, посоветовала: