- Твоя Катрин – человек, Генри. А Анетт – полукровка, она уже вампир. Плюс ко всему она – Правая рука Мастера, соответственно, даже выйди она за меня замуж, будет вне клана, так как все, кто служит Мастеру по третью ступень включительно, не могут войти в другой клан, кроме того, в котором рождены. А Катрин?.. Ты оставишь ее одиночкой?

Генрих опустил голову. Максиму стало чуточку стыдно. Он не любил бить людей по их больным местам. Да, нужно, да, эффективно, да, разрешается по праву как власть имущему. Но мерзко и неприятно. Не достойно его, как истинного главу клана.

- Я понял тебя, глава, – тихо ответил герцог.

- Надеюсь, не ты один. – Пристальный взгляд черных глаз обжег Вацлава не хуже каленого железа.

Тот молча – пока что! – склонил голову в знак согласия и примирения. Пока что.

- А что насчет сына Правой? – спросил Густав, норманн, которого обратили во время очередного набега на приморское поселение саксов.

- Дар – также имеет вампирскую кровь, и Владимир – его наставник.

- Раньше ты не допускал и малейших отступлений от Кодекса, Максим, – сухо обронил еще один сторонник Вацлава, его близкий друг Жан-Пьер, вампир из Франции времен Людовика IX Святого.

- Раньше у него на сердце, кроме благополучия клана, не было другой зазнобы, – попытался свести все к шутке Ратмир, побратим Даниила Александровича, от которого началась линия московских Рюриковичей. – Я, если честно, не особо понимаю ваше недовольство, братья. – Он внимательно оглядел Вацлава, Густава и Жан-Пьера. – На моей памяти Максим ни разу не дал нам повода усомниться в себе, так отчего теперь вы вставляете палки в колеса? Насколько известно мне, да и всем вам, между прочим, Анетт Лайт – не та, кто желает вреда нам. Да и вампирской расе вообще. Так что если ты хорошенько подумаешь, Вацлав, то поймешь насколько безосновательны твои поползновения в сторону Максима и мисс Лайт.

- Да?! – Вацлав в возмущении даже привстал со своего места, но тут же опустился обратно, придавленный рукой своего друга из Франции. – Благодаря этой вампирше, мы стали чем-то вроде цепных псов Мастера, хотя раньше имели хоть какие-то свободы!

- Они и сейчас есть! – возразил Николай. – Экономическая и юридическая свобода все еще наша, и это Мастер отнимать не собирается. Ты знаешь об этом. А то, что мы помогаем Правой руке, откликаемся на ее зов, так этим мы подтверждаем, что…

- …что мы всего лишь ее ручные песики! – рявкнул Густав.

- Нет! Мы поддерживаем Анетт Лайт, а вместе с ней и всю семью Лайт, значит, мы поддерживаем Мастера! А Мастер – залог стабильности нашей расы! – гаркнул в ответ Генрих, меняя место на арене внутри клана. – Или ты хочешь гражданской войны?!

- Или может ты хочешь стать следующим Мастером, уничтожив сначала Максима, а потом и главенствующий клан Лайт, а, Вацлав?! – зарычал Ратмир, мгновенно теряя все свое дружелюбие.

В зале воздух почти звенел от назревающей драки. Противоборствующие стороны встали полукругом. Те, кто был против Максима, были в ощутимом меньшинстве. Но воздержавшихся не было.

И тут раздался рык. Бешеный, почти животный рык, медленно набирающий обороты и превращающийся в рев. Всех вампиров раскидало по разным сторонам, и каждый из них инстинктивно пытался вжаться в стену или кресло еще сильнее и глубже, потому что за все существование своего клана они впервые видели Максима Бессмертного в такой ярости.

Среди присутствующих никто не мог тягаться с первым творением Прародителя, поэтому каждый вампир смиренно склонял голову, когда глава Бессмертных шел к своему креслу. От него шла жуткая, какая-то ужасающая сила, смешанная с таким бешенством, что у бывалых воинов волосы вставали дыбом на затылке. Она давила на мозг, подавляла волю и не позволяла ослушаться того, кто основал их клан.

Максим опустился в кресло, но груз его власти не прошел. Никто не смел поднять глаза на него. Никто не рискнул.

- Слушать и запоминать! – громом прокатился голос главы по помещению. – Анетт Лайт и ее сын – неприкосновенны отныне и навсегда. Любой, кто посягнет на целостность клана Бессмертных изнутри – будет немедленно предан окончательной смерти. Любой, кто своими действиями умышленно или нет поставит под удар клан и его целостность – будет уничтожен. Отныне Мастер для вас – высшее божество. Его жизнь и безопасность – неприкосновенны. – Голос Максима изменился, перейдя в тихое, но угрожающее шипение. – Если я узнаю, что хоть кто-то из вас посмел даже в мыслях нарушить эти приказы – уничтожу. Без промедления, без жалости, без права на помилование. Слишком долго я позволял вам играть в демократию, дети мои, – издевательски прорычал он. – Всё. Свободны.

Не прошло и секунды, как зал опустел. Лишь на пороге Вацлав рискнул остановиться и обернуться, столкнувшись взглядом с главой клана.

- Вон! – Тихий, уверенный приказ, наполненный силой древнего вампира, и дверь захлопнулась сама, отбрасывая мужчину с порога к стене коридора.

Максим устало вздохнул.

- Домой, домой, домой… – стараясь себя приободрить, пробормотал мужчина, поднимаясь со своего своеобразного трона. – А, нет… Сначала в город.

Анетт

Зря Максим наговаривал на миссис Дженкинс. Она оказалась приятной собеседницей. Я уже сто лет ни с кем так не разговаривала (в переносном смысле, естественно), словно знаю человека всю жизнь. Аврора оказалась умной, проницательной, а главное забавной в человеческом плане. Я имею в виду, что люди редко могут посмотреть на что-то с другой точки зрения, занять другую позицию по отношению к происходящему, но у домработницы это прекрасно получалось, и скоро мы болтали как старые знакомые. Ага, именно так. Две старые перечницы, не в обиду ей будет сказано… Мило.

А еще она оказалась чертовски хорошим поваром! И это составляло по меньшей мере семьдесят процентов от моего решения переманить ее в семью Лайт.

- …Я никогда не мариновала курицу, что ты, девочка… – щебетала женщина, разделывая хладную птичью тушку. Во всех смыслах хладную. – Просто раскладываешь на противне и заливаешь…

Мороженое тельце жестоко убиенной курицы описало красивую дугу, выскользнув из рук домработницы, которая завизжала, поддерживая мой взвизг.

А все почему?..

Да потому, что у кого-то совершенно дебильная привычка меня пугать! Ишь, понравилось!..

А ведь специально села лицом к двери, чтобы в любой момент зафиксировать его приход домой. Так нет же! Просочился!

- Максим! Ты!.. Совести у тебя… – гневно начала я, разворачиваясь. И уткнулась лицом в цветы. – Хотя, впрочем, я подумаю насчет совести.

Снежно-белые, только начавшие раскрываться розы составляли сердцевину букета, а по краям их окаймляли темно-красные бутоны.

Я уже специально уткнулась носом в приятно пахнущий букет из около пяти десятков цветков. Подняв глаза, увидела довольную ухмылку Бессмертного, который почему-то глаз с меня не сводил. И если раньше я бы не преминула намылить ему шею за собственный испуг, за потраченные нервы миссис Дженкинс и окончательно изуродованный труп бедняжки-курочки, то сейчас решила, что разок, пожалуй, можно и спустить гладиатору подобное баловство.

Словно уловив ход моих мыслей, мужчина улыбнулся еще шире и медленно шагнул ко мне, наклоняясь к уху. Его руки мягко легли на едва прощупываемую под широченной рубашкой талию, удерживая меня в таком положении.

- Знаешь, что они значат? – провокационно прошептал этот вампирюга, щекоча дыханием ухо. Я отрицательно мотнула головой. Куда там?.. Я даже имя бы свое сейчас не вспомнила, таким завораживающим, лишающим рассудка стал голос Максима. – Темно-красные – это ярость, страсть, желание на грани с похотью, нечто темное и порочное, но потрясающе прекрасное, что заставляет меня каждый раз замирать, стоит только увидеть тебя… – Как там в любовных романчиках? «Я таяла от его голоса и прикосновений»?! Вот-вот. А ну соберись, тряпка! – И чисто белые, как первый снег – это твоя честность, ясность, благородство, милосердие, доброта и отзывчивость, твоя человечность, все самое яркое и замечательное, что есть на земле, и что заставляет тебя светиться изнутри. Ты никогда не поймешь этого, но ты бережешь этот мир, этот свет, от грязи и боли… Ты – мой маленький лучик солнца, вытягивающий меня из непроглядной Тьмы… И за это я… – Он запнулся, и одна его рука дотронулась до моего лица. Большой палец нежно погладил линию скулы до подбородка. – Я готов в Аду гореть, лишь бы ты сохранила этот свет до скончания вечности…