— Мясник умер. Умер, как он хотел. Сказал, что умирает настоящим американцем, — Амстердам закашлялся, вид у него был потрепанный и, не меньше, чем все остальные, он походил на оживший труп.
— Ты! Ты убил его! — глаза Мэри сверкнули, она крикнула так громко, что Дженни, стоящая рядом, чуть не упала от неожиданности, отступив на шаг. Она выглядела не многим лучше. Порванная, испачканная до такой степени, что казалась однородно грязно-серой одежда, растрепанные огненные кудри, жестоко разбитая губа, тут и там гематомы. Но она стояла на ногах крепче, чем Грей.
— Нет, — покачал головой парень, прикусывая губу от острой, режущей боли в израненных ногах. — Я избавил его от страданий. Это осколок… угодил прямо в печень.
— Ты лжешь! — Мэри выхватила нож и собиралась напасть на ирландца, резко шагнула и повалилась вперед. Ноги больше не слушались. Она издала страшный, душераздирающий вопль. И, не пытаясь больше подняться, заплакала, поползла к тому месту, где лежал Билл. Амстердам и Дженни с тоской смотрели на это жалкое зрелище.
Птичка не была им врагом, вовсе нет. Они смотрели, как девушка в наряде, когда-то, должно быть, красивом, но теперь похожим на тряпочное месиво, с распущенными каштановыми волосами, окровавленная, прижималась к руке мертвеца. Как она говорила что-то, шептала, стонала, срывалась на хриплый крик. Вдруг снова рвануло где-то в соседнем квартале. Значит, бунт еще не подавлен. Амстердам, держась за раненый бок, сказал своей спутнице:
— Нужно уходить.
— Постой, — ответила ему Дженни, по щекам ее текли соленые слезы, — нельзя оставлять ее тут.
========== Лазарь, иди вон! ==========
Мэри не помнила, что было дальше. Не помнила, как ее уговаривали, оттаскивали, вели домой, изнеможенную, обескровленную, и тяжелейшими усилиями восстанавливала в памяти последующие дни. Она была дома, за окном все так же гремело, а Дэйзи то и дело о чем-то пыталась заговорить с ней. Ответа не поступало. Мисс Грей была бледной, выглядела так, будто была на грани смерти, хотя раны были обработаны и не представляли угрозы для жизни. Она будила няню ночными криками «Где он?! Где он?!», а затем, пробудившись, смотрела на тетушку и хлопала глазами, как помешанная, точно видела ее впервые.
На четвертый день девушка заговорила.
— Я ведь не… не пропустила… похороны? — спросила она Дэйзи, кормившую ее с ложки.
— Чьи похороны, дитя? — тихо спросила женщина, застыв на кровати, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть девочку, ведь та наконец сказала что-то связное. В последнее время ей приходилось слышать от Мисс Грей только полные страданий восклицания во сне, почти всегда неразборчивые.
— Его похороны, Дэйзи, его. Ведь он умер. Я не верила. Дэйзи, ты знаешь, что он умер? — она говорила так медленно, точно едва могла шевелить языком. Между каждым предложением, словом висела пауза длиной в добрые полминуты.
— Кто умер?
— А… — глухо отозвалась девушка, начала говорить чуть быстрее, — ты ведь, наверное… не знаешь. Я забыла… Уильям, мой Уильям, его не стало. Его убили гордыня, ирландец, рок судьбы и чертов осколок. Если бы я подоспела, если бы подошла вовремя, может быть… — Мэри опустила глаза, тяжело вздохнув, и отвернулась, прикусив губу, слезы вновь подступили к горлу. В последнее время она очень много плакала в тишине своей комнаты, уткнувшись лицом в подушку так, что трудно было дышать.
— Вчера ночью власти разобрались с бунтом, мисс Грей. Я слышала, они клали людей вдоль дороги, чтобы родственники могли забрать и похоронить убитых.
— Боже. Боже мой. И как мне туда попасть? Хотя нет, стой, никак… Амстердам. Я думаю, что он сделал это. Он должен был похоронить своего врага. Мальчишка оказался не таким дрянным, как я думала. Я ошибалась. Я не понимала, что Билл нашел в нем, но это сын своего отца. Дэйзи, прошу, умоляю, отведи меня на кладбище.
Служанка не стала расспрашивать, кто такой Билл, потому что смутно понимала, что это тот самый мужчина, на чью голову она насылала проклятья. И суеверная негритянка горько пожалела о сказанном ранее, потому что, каким бы плохим не был этот человек, с ним ее хозяйка была счастлива, а сейчас стала совсем не похожа на себя, потерянная, убитая горем.
— Может быть, Вам не стоит? Вы еще не окрепли, мисс. Мы сходим на кладбище потом, я обещаю, как только вам станет лучше, — няня взяла холодную тонкую ручку в свою крепкую ладонь.
— Я в порядке. Мы пойдем сейчас, — сказала Мэри, приподнимаясь на подушках, и слова эти прозвучали так твердо, что Дэйзи, скрепя сердце, решила не спорить с этой каменной решимостью, зная, что если она откажется вести ее, Грей пойдет одна, еще не окрепшая, слабая, помогла хозяйке одеться, та пожелала надеть только черное. У них был всего один траурный наряд — старый комплект, который носила девушка несколько лет назад после смерти родителей. Она уже выросла из него и выглядела немного аляповато, но надевать что-то другое отказалась наотрез.
Они пошли на кладбище, рука об руку, как мать и дочь. Прохожие с недоумением смотрели на странную пару, но, с печалью вспоминая события прошлых ночей, понимали, что это лишь родственники погибших во время бунта, сплоченные общим горем, забывшие о классовых различиях. Отчасти такая догадка была правдива.
Мэри пришла на погост, новый, обнесенный совсем слабым забором, скорее импровизированный. Он расположился в спокойном, тихом районе Бруклинских Высот. С утеса был виден сам НьюЙорк, его сердце, еще не отошедший от пережитого потрясения. Кое-где клубился дым, черный, как ночь, овладевший буро-кирпичным пейзажем построек. Когда-то этот утес назывался Ихпетонга — высокий песчаный берег по-индейски. Должно быть, давным давно местные жители, ныне изгнанные со своих земель, стояли так же, смотрели на медленно текущую Ист-Ривер, наверняка имевшую в то время свое, такое же диковинное и волшебное для приезжих название, и думали о своем, о человеческом, о заботах, радостях и бедах. Но теперь здесь стояла Мэри, и Дэйзи позади нее, в некотором отдалении. Грей набрала в лёгкие воздух, посмотрела вдаль на город, закрыла глаза, прислушалась к мерному шуму воды, затем снова взглянула на мир, вниз, на реку, затем подняла взгляд к небу, горько улыбнувшись, сама не зная чему. Лучи солнца доброжелательно одарили ее теплом и светом. А вместе с тем каким-то озарением.
Жизнь должна продолжаться, Мэри, и, если ты думала, что можешь спрыгнуть с утеса и загубить себя, это в корне неверно. Он бы не хотел этого. Мама с папой не хотели бы этого. И Мэри все же отважилась жить, хотя это зачастую бывает сложнее, чем решиться на отчаянный шаг и покончить с собой. Она, как по наитию, ступала по траве между маленьких скромных крестов и могильных камней, не столько ища то, что требовало ее сердце, сколько зная, чувствуя нутром, куда идет. Ее словно вела невидимая рука, нежная, как рука матери.
Справа от себя она увидела кельтский крест, белый, немного потемневший, но ухоженный, посмотрела впереди и рядом со священником Валлоном нашла могилу Уильяма Каттинга, его последнее пристанище на земле. Сердце сжалось, так сильно, что помутнело в глазах, и Мэри инстинктивно схватилась за грудь, наклонившись вперед, сдавленно охнув.
— Дэйзи, — очень тихо позвала она. Преданная служанка услышала ее и, ничего не спрашивая, протянула цветы, которые Мэри попросила ее сорвать в саду. Те самые, свидетели вечера, когда все только началось. Девушка, взяв дрожащими руками охапку прекрасных, ароматных, как будто бы еще живых растений, и, опустившись на колени, возложила их рядом. Она оперлась рукой о землю и заплакала. Так, шепча попеременно то слова молитвы, то обращения, ведомые только ей и тому, что теперь покоился в земле, Мэри провела день до самого заката. А Дэйзи все это время стояла рядом, безмолвно наблюдая, то и дело по щекам ее тоже текли слезы.
Негритянка поняла, что это была настоящая любовь, такая короткая, оборванная фатальным случаем. Впрочем, она знала, каким именно случаем. Даже Дэйзи, не так уж часто бывавшая в людях, выходила за покупками или по другим делам, слышала байки, ходившие по всему городу, про Билла Мясника, держащего в страхе всю округу. Да, она сопоставила все только сейчас. Глупая, глупая Дэйзи. Сейчас у нее не было злости на себя или умершего за погубленную судьбу юной леди. Она лишь надеялась, что при жизни Уильям был добр к ней, что Мэри потеряла все не ради того, чтобы недолго побыть игрушкой бандита. И, глядя на малышку Грей, Дэйзи понимала, что, похоже, все так и было. Она знала свою хозяйку, хорошо знала.
