Билл подписал для нее документ, говорящий о том, что, так и так, мол, эта особа и ее имущество под протекцией. Он не особенно вникал в текст документа, закурил и размашисто расписался, потом, правда, достал из кармана нож, чем весьма напугал Мэри. Но, подмигнув растерявшейся девушке в знак того, что все в порядке, с совершенно невозмутимым видом резанул себя по руке и приложил нож, испачканный в свежей крови, лезвием к листу, чтобы очертания его были различимы.

— Так будет понятнее для всяких идиотов. Для тех, кому ты будешь это показывать, документ — просто бумажка с непонятными буквами. Они подотрутся какой-нибудь листовкой и конституцией нашей державы, не почувствовав разницы. А вот это, — Билл указал на кровавый след, — для них уже красноречиво.

— Действительно, — недоуменно ответила Мэри, поражаясь собственной недальновидности.

До этого она почему-то не задумывалась об этом, а ведь малограмотных и безграмотных в криминальной среде подавляющее большинство.

Она приходила к Биллу, рассказывала ему о происшествиях, о слухах, ходивших в высшем обществе. Слушая о заботах нью-йоркской аристократии, Билл плевался и пренебрежительно фыркал. Иногда кивал, выцепив что-то важное. Но чаще все же фыркал. Мэри и сама начала понимать мелочность и глупость многих проблем богатых людей. От голода, от болезней умирали бедняки, велась война с Конфедерацией, а их волновало то, как какой-нибудь министр пренебрег правилами этикета.

— Президент Линкольн хочет равенства? Пусть сравняет этих клопов с землей вместо того чтобы раздавать права ирландцам, неграм и прочему сброду, — говорил Каттинг, покручивая в руках нож или сигару. У него явно было что-то личное с ирландцами.

И она соглашалась с ним. С этим отъявленным негодяем, построившим свое благополучие на чужих трупах, удобренное кровью и слезами вдов. «Что ж, зато он держит этот сброд в узде. Убери Мясника и все рухнет», — так размышляла Мэри, постепенно заимствуя эту изощренную философию жизни.

Как-то, когда в кабаке с Мясником были только приближенные люди, он вложил ей нож в руки и указал на мишень, нарисованную на стене.

— Попробуй, Птичка, — сказал он мягко, как отец дочери. Но интонация все же подсказывала, что отказываться нельзя. Билл был пьян и в то же время пугающе трезв. Он никогда не терял самообладания. Его реакция была феноменальна. Стоило кому-нибудь в углу подозрительно зашевелиться, полезть в карман, как он мгновенно перебрасывал свой взгляд в сторону шевеления. Настоящий зверь, а не человек. Возможно, поэтому он еще и был жив.

Мэри замялась, но взяла нож, перекладывая его в руке, пытаясь выбрать удобное положение. Она превосходно стреляла из лука, когда родители были живы, затем бросила эту маленькую шалость. Ей нужно было заниматься делами более важными. Больше некому было ворочать финансами семьи. Она осталась одна.

И вот, ощупывая рукоять ножа, Мэри почувствовала прилив сил. Ей хотелось впечатлять. Прекрасно зная свои сильные стороны, она не сомневалась в меткости, когда-то бывшей предметом зависти подруг и восхищения соседских юношей.

— Давай, Птичка. Кого ты больше всего ненавидишь? — подзадоривая ее, спросил Билл.

Он уселся за стол, внимательно посматривая своим глазом за движениями девушки. Все остальные молчали. Они знали — когда Билл развлекается, лучше молчать.

— Больше всего, — она повернулась к компании, сидящей позади, и посмотрела на Билла в упор, — больше всего я ненавижу Дэвида Тернера, который при каждом удобном случае пытается надеть на меня обручальное кольцо.

Билл засмеялся своим жутковатым хриплым смехом, одобрительно сверкнув глазом.

— Что, сопротивляешься этому ублюдку?

— Если бы могла, я бы с радостью воткнула вот это ему в глаз, — ответила Мэри, ловя невероятный кураж от происходящего.

Она хотела быть плохой девочкой и знала, что это забавляет Билла. Видимо, в эту минуту она желала быть забавной.

Мужчина снова поднялся со стула и, слегка прихрамывая, подошел к ней, встал справа, так близко, что она могла чувствовать запах пота, виски и едкого парфюма. Ее голова находилась на уровне его плеч.

— Дай сюда, — Билл взял у нее нож, — Смотри, как надо держать.

— Поняла, мистер Каттинг, — сказала она, действительно с интересом наблюдая, как Билл мастерски помещает оружие в своей крепкой руке. Он метнул нож с такой силой, что Мэри вздрогнула. Попал прямо в яблочко, да с таким звуком, что стена, казалось, должна была дать трещину.

— Восхитительно, — не удержалась Мэри.

— Восхитительно? — хмыкнул Билл, вынимая нож из стены, — Обычно особы вроде тебя находят восхитительным танцульки, песни и глупые книжки.

— А также платья, прически и прочее, — закончила Мэри, дернув губой в знак пренебрежения.

Она почувствовала эту опасную искру, которая вспыхнула между ней и убийцей, негодяем. Но был ли он таким уж негодяем?

— Вот. Швырни его так, как будто целишь тому, как бишь его, Тернеру в глаз, — прошептал Билл ей на ухо, но так громко, что Мэри вздрогнула. Он с таким же успехом мог бы сказать это во всеуслышание.

На сей раз он не отходил, а смотрел, стоя рядом.

Мэри кашлянула, выдохнула, взяла нож так, как ей показалось его брал Билл, прицелилась… и попала! Почти туда же, что и сам Мясник, с незначительной разницей, чуть левее.

— Пока ты целилась, он бы подбежал к тебе и надел чертово кольцо. Много раздумий для одного броска, — недовольно заключил мужчина.

— Но разве я плохо метнула? — опешила Мэри, наблюдая пораженную мишень.

— Великолепно. Никто с этим не спорит. Не думаю, что ты раньше занималась чем-то таким, Птичка. У тебя получилось идеально для кабака. Но разве ножи созданы для похвальбы перед выпивохами?

— Нет, никто не будет ждать…

— Верно! — глаза Билла загорелись. — Ты учишься слишком быстро, дорогуша. Тебе скоро будут не рады в приличном обществе.

— Я им тоже не рада, — сказала Мэри скорее для себя и прикусила язык, поняв, что слова вырвались наружу. Но Билл, конечно же, это услышал.

Каттинг пронизывал ее взглядом, изучал, исследовал. Мэри казалось, что она ощущает, как неминуемо подчиняется влиянию этого человека. Она чувствовала его силу, власть над ней, этим районом и, наверное, всем городом. Билл не был начитан, напротив, он вообще не читал книги, хотя и был обучен грамоте, но был красноречив от природы. Не был силен в привычном смысле, но был ловок, как мангуст, изворотлив и неуловим. Он не обладал орлиным зрением, но видел все. Был страшен и притягателен. Такие яркие люди уникальны, обычно они вершат историю и входят в нее противоречивыми персонажами. Мясник не собирался вершить историю, не пытался слишком глубоко лезть в политику, через плечо глядел на противостояние Севера и Юга. Его устраивало занимаемое положение, он был на месте в роли главы преступного мира. Обычно большие шишки такого рода скрываются во тьме, как серые кардиналы, управляющие безликой массой, сбродом, никто не знает их имен, их лиц. В Нью-Йорке тех времен все знали Билла. Нельзя было его не знать. Он был идолом, символом, олицетворением если не города, то улиц. Мясник был легендой, но легендой устрашающей, как Синяя борода. Позже память о нем сотрется, но при жизни он будет настоящим Цезарем среди бандитов. Король извилистых улиц был достоин восхищения и ужаса одновременно.

Восхищение и ужас испытывала Мэри, никогда не встречавшая такой несгибаемой воли в ком-либо еще, никогда не видевшая такого животного обаяния. Уильям Каттинг был мечтой и грозой потаскух. Все знали, как это удобно, вести шашни с тем, кого боялись даже самые отъявленные бандиты, но так же знали, что несколько молодых девушек было найдено в его постели задушенными. Иногда и не в постели. Женщины появлялись в его жизни и исчезали бесследно. Никто не спрашивал, куда. Понятное дело — на тот свет. Мисс Грей не знала большинства этих историй, зачастую излишне приукрашенных и дополненных сочными подробностями, а может и вовсе придуманными, потому что смерть шлюх в принципе была привычным делом, ведь Мэри так и не стала частью криминальной среды, потому не могла воспользоваться информацией, которой владели люди знающие. Но она вряд ли удивилась бы, узнав, что Билл кого-то убил, пусть и во время плотских утех. Она вообще смутно представляла себе сие действо, но знала, что оно есть и именно так появляются дети. Этих познаний было вполне достаточно для леди. Вероятно, даже более, чем достаточно.