Ровно в положенное время звучит гонг, и нас снова заковывают в наручники и цепи. Гуськом, друг за другом, Отряд-15 ведут в жилые помещения. Пока мы идем, Анхель, который следует за мной, коротко рассказывает о моем новом доме.

Жилое помещение представляет собой трехэтажное вытянутое здание. В первой половине первого этажа расположены душевые, во второй — спальни. Спальня — большая комната с пятнадцатью двухъярусными кроватями. Мужчины и женщины спят вместе. Второй этаж — это большая гостиная, отведенная для просмотра телепередач, а также для свободного времени, когда нет прогулок (они бывают только два раза в неделю). А на третьем этаже обитают миротворцы. Что у них там находится никто из заключенных не знает.

На входе в дом нас освобождают от оков, досматривают и только потом пропускают в здание. Там мы вольны ходить без постоянной охраны, но я замечаю, что на каждом углу натыканы камеры. Скорее всего, на третьем этаже наблюдательный пункт.

Мы идем в гостиную. Там на всю стену висит огромная плазма, напротив которой расставлены стулья и единственный диван. Лестер, который возглавляет наш строй, садится на диван, рядом с ним устраивается Лилит. К ним подсаживаться никто не рискует. Я занимаю стул с краю, рядом садятся Анхель, по другую руку Джерри. Миротворец включает телевизор. Там идут новости Панема.

После десяти минут мне уже становится скучно. Смотрю, что остальные заключенные тоже не восторге. Джерри ковыряет ногти, Анхель тихо хлопает руками по коленям, отбивая какой-то ритм. Почти все чем-то заняты. Как я поняла, самое главное во время просмотра телепередач — это сидеть на месте и не шуметь. После новостей включают самые яркие моменты 81-х Голодных игр. Я вздыхаю, опускаю голову. Жаль, нельзя выключить звук.

— Анхель, — тихо обращаюсь я к соседу.

— Да?

— А Лилит Хэлл и Лестер Вильямс они… ну… они пара?

Анхель усмехается.

— Не в буквальном смысле, — шепотом отвечает он. — Вильямс для нее бог. Говорят, она села в тюрьму, только чтобы быть рядом с ним. В Дистрикте-1 она работала няней и в одном доме убила троих детей. А когда попала сюда, то тут же оказалась рядом с ним, а он и не против: Лилит единственная знает язык жестов — выучила ради кумира. А сидит здесь уже шестой год.

— Ясно…

— Лестеру не нужны всякие там отношения, — продолжает Анхель. — У него одна страсть — убийства. Убивает редко, но зато как.

— И как же?

— Не думаю, что это стоящий разговор перед сном, — улыбается Анхель. — К тому же, миротворцы напряглись, их лучше не выводить, — и он возвращается к своему занятию.

Наконец, пытка Голодными играми заканчивается, и нам приказано отправляться спать.

Мне достается кровать у окна, нижний ярус. Моим соседом оказывается Джерри, который, кажется, этому безумно рад. На кровати лежат необходимые принадлежности для душа и пижама. Женщинам разрешается переодеться в душевой. Пижама очень простая, серая, неприятная на ощупь. Я аккуратно складываю тюремную форму, умываюсь и возвращаюсь в казарму. Расправляю кровать, прячу одежду в тумбочку. Гулять по казарме до отбоя нам разрешается. Джерри уже завалился на кровать, но у меня к нему есть пара вопросов.

— Джерри, а ты не знаешь, какая статья у Анхеля Росса?

— У-у, статья у него страшная, — говорит Джерри, повернувшись на бок в мою сторону.

— И какая? — я как можно дружелюбней улыбаюсь.

— Самая страшная статья во всем Панеме. Взрывы и массовые убийства — это цветочки, — он наклоняется ко мне ближе и шепчет. — Статья у него —подстрекательство к мятежу и предательство Родины.

Я молча возвращаюсь на свою кровать. В десять часов по громкоговорителю объявляют отбой, и свет выключается. Наступает полная тишина. Лежа на жесткой кровати, я понимаю, почему «Черный волк» действительно является страшной тюрьмой. Миролюбивый Анхель и дурачок Джерри теперь пугают меня сильнее, чем самый опасный убийца в мире.

========== Глава 12 ==========

- Отряд-15, подъем!

Все проснулись еще до официальной команды. Действия отрепетированы: заправить кровать, умыться, переодеться в форму, пройти досмотр и встать в строй. Сжимаю кулаки, протягиваю руки, давая возможность церберам (так называют в «Черном волке» миротворцев) надеть наручники и цепи. Руки повисают как плети. После всех приготовлений нас ведут на завтрак. Погода такая же, как в тот день, когда я сюда попала.

Боги, уже целый год я здесь. За это время здесь случилось множество событий. Я успела нажить себе как друзей, так и врагов, а также заработать определенную репутацию среди заключенных и надзирателей.

На завтрак, как всегда, дают кашу из пшеницы, так любезно выращенной для нас заключенными из Дистрикта-9. Ко мне за столом присоединяются Джерри и женщина из Дистрикта-3, попавшая к нам три месяца назад. Зовут ее Лесли. Я долго смеялась, когда узнала. Интересно, как бы отреагировала Лесли Штук, узнав, что ее именем зовут предательницу родины? Глядя на эту двадцатисемилетнюю молодую женщину в странных круглых очках, которые делают ее светло-карие, почти оранжевые глаза в два раза больше, я бы никогда не назвала ее опасной преступницей. В своем родном дистрикте она была старшим научным сотрудником и отвечала за производство пушек для истребителей. Как она рассказывала, в тот злополучный день должны были проводиться испытания нового образца.

- Я все подготовила как надо, это идиоты-тестеры все напутали, а меня сделали крайней, - причитала Лесли. – Пушка дала сбой, я пыталась ее остановить, а все выглядело так, будто я людей из нее расстреливаю. Чушь! Этим служителям закона очки бы иногда носить и слушать грамотных людей. И что самое интересное, убийства мне не засчитали, а вот уничтожение двух планолетов – это пожалуйста!

Я в который раз поразилась логике Капитолия. Жизнь раба ничто, если он сделал то, что от него требовалось. А вот уничтожение результатов его трудов – это другое дело.

Я молча ем, краем уха слушаю спор Джерри и Лесли. Опять они начали рассуждать о способах охлаждения двигателей летучих крепостей в режиме максимальной скорости полета. Лесли привели в наш отряд во время развода на работу. Джерри, кажется, сразу признал в ней свою и весь расцвел. Подружились они тут же и во время прогулки были не разлей вода. Джерри был безумно рад: ведь теперь ему было с кем поговорить о всяких микропроцессорах и тому подобной чуши, в которой никто в нашем отряде не разбирается.

Я поглядываю на них и не могу скрыть улыбки. Эти двое неплохо смотрятся вместе. В отличии от Джерри, который говорит невпопад и зачастую бессвязный бред (если это не касается работы), Лесли общается четко и по делу. Единственное, что ее отличает от большинства заключенных, это ее манеры спорить и всё ставить под сомнение. Как ее еще не забили церберы, я не представляю.

- Я тебе говорю: нужно взять один моноблок и установить его прям рядом с излучателем, - толкует Джерри, при каждом слове отстукивая ложкой по столу.

- Твой метод «дайте мне говно и палки, и я сделаю конфетку» здесь не сработает, сколько раз говорить, - спокойно произносит Лесли. - Моноблок – чушь. А если из строя выйдет? Хотя я до сих пор поражаюсь, как эти неповоротливые летучие домики с довеском из совершенно бесполезной брони еще держатся…

- Это я ее изобрел! И это летучие крепости!

Ну вот, опять. Хотя мне лучше не встревать. Смотрю на часы, висящие под потолком: остается двадцать минут до отправки на работу. Перевожу взгляд в сторону. У дальней стены за самым длинным столом расположились Одиннадцатые и Двенадцатые, всего семь человек. Ах да, там же еще и Анхель Росс. На свободе такой картины никогда не увидишь, даже на Играх такого не бывает, чтобы профи и аутсайдеры сидели вместе.

В отличии от меня, у Анхеля за годы пребывания в тюрьме сформировались неплохие отношения практически со всеми в отряде. Даже Брукс со своей бандой к нему не лезет. Тем не менее, за год мне не удалось подробнее узнать о его преступлении. Джерри, который в отряде является главным сплетником, тоже ничего не прояснил. Все, что мне удалось узнать, так это то, что в Дистрикте-2 Анхель с самого детства занимался пением. Он даже пытался учиться в Академии, но его оттуда выгнали, поскольку ему не хватало физической формы. Ни разу не работал, только пел по барам, вплоть до ареста. В какой момент и как он успел предать родину, мне не ясно.