— Да, Ваша честь.

— Вы угрожали убить мисс Гламур?

— Да, Ваша честь.

— Почему? — допытывается судья.

Я нервно провожу рукой по волосам, совершенно забыв, что могу повредить укладку. Мой взгляд мечется по залу заседания, я судорожно пытаюсь придумать вразумительный ответ, но но не могу придумать ничего лучше, чем:

— Меня облапошили.

— То, что вас облапошили, мисс Дагер, - с усмешкой произносит обвинитель, кое-кто из присяжных улыбается, - целиком и полностью ваши проблемы. Видите, господа присяжные и многоуважаемые мэры, подсудимой присуща агрессия и неудивительно, что из-за любой детской шутки она впадает в припадок ярости.

Присяжные кивают, делают пометки в блокнотах. Злость переполняет меня. Вот как тут дела решаются, вот он, Капитолий, во всей красе. Неудивительно, что их так ненавидят почти все жители страны. Надо же, я впервые понимаю этих несчастных людей в бедных дистриктах. Неплохо придумали: выставляют меня бесчувственной убийцей перед мэрами, чтобы те убедились, что никакой сойки-говоруна, на самом деле, нет.

— Кроме того, на интервью с трибутами, мисс Дагер показала мисс Гламур весьма интересный жест, — прокурор щелкает пультом и на экранах появляется фрагмент передачи. Присутствующим демонстрируется момент, когда я в зрительном зале «перерезала» себе горло. — Как вы это объясните, мисс Дагер?

— Ваша честь, позвольте, — Энобария встает с места и после одобрения судьи продолжает. — Этот жест показывают воспитанники приюта, чтобы запугать других детей. Поверьте, в этом нет ничего такого.

Энобария тщательно подбирает слова: ведь официально никакой Академии добровольцев у нас нет. А здесь присутствуют менторы из других дистриктов и мэры. Надо быть осторожней.

— Ладно, оставим эту детскую шалость, — говорит прокурор. — Я предлагаю на самом деле увидеть, из-за чего мы здесь.

Чувствую холодок по спине. Если они покажут все с самого начала, с самой нашей беседы с Розали, все кончено. Но запись начинается с того момента, как Розали упоминает меня в Голодных играх. Реакция у зрителей бурная: кто-то ахает, кто-то притворно падает в обморок. Сидящий в первых рядах Плутарх Хевенсби одобрительно кивает: на арене такое убийство бы оценили.

— Все ясно, — бубнит мой адвокат. — Я предлагаю вызвать последнего свидетеля защиты Тибальда Каста — лечащего врача подсудимой.

Все-таки, они его уболтали! Доктор Каст со всеми здоровается и садится на место свидетеля. Прокурор начинает свой допрос.

— Сколько вы курируете подсудимую, мистер Каст?

— Долго. По несколько консультаций в год на протяжении шести лет.

— Да, но последнее время, вы не так часто наведывались к ней.

— Да. Поскольку, на мой взгляд, мы прошли самый сложный период, — спокойно говорит доктор.

— Какой период?

— Период адаптации. Видите ли, каждый победитель, каким бы сильным он ни был, испытывает некие чувства, которые мешают ему влиться обратно в общество. Самое популярное из них — это навязчивое ощущение присутствия на арене.

— Поясните, — просит судья.

— Я, пожалуй, встану. Привык читать лекции стоя, — Каст встает и поправляет пиджак. — Исходя из определения, можно объяснить это так: даже по окончании Игр победитель продолжает видеть себя на арене, и окружающие его люди становятся потенциальными соперниками. Я знаю несколько случаев, когда этот синдром заходил дальше положенных рамок. Например, победитель из Дистрикта-8 спустя пять месяцев повесился на дереве из-за того, что оно напомнило ему дерево с арены. Первый победитель Дистрикта-2 настолько погрузился в иллюзию арены, что несколько раз пытался напасть на людей, которые подходили к нему со спины. Это довело его до того, что на следующий год он вновь вышел добровольцем и, к сожалению, проиграл. Недавний случай: Энни Креста - победительница из Дистрикта-4 - впадает в панику каждый раз, когда речь заходит об Играх, и это чувство лишь усиливается, когда ей напоминают о конкретном эпизоде из Игр. Я сам лично проверял. У Мирты Дагер почти такой же случай. Только паника заменена агрессией.

— Так вы хотите сказать, что подсудимая опасна для общества?

— Все победители опасны для общества. По сути, это живущие на свободе убийцы. И все они потенциально могут сорваться. Многие глушат свои воспоминания наркотиками, выпивкой, затворничеством. Некоторые, конечно, обладают крепким характером и сдерживают это глубоко внутри. Но агрессия есть у всех. И я уверен, что, если бы я во время наших встреч постоянно напоминал мисс Дагер об арене, она бы наверняка набросилась на меня. И я был бы виноват.

— Вы хотите сказать, что Розали Митчел нарочно спровоцировала подсудимую? — скептически интересуется обвинитель.

— Да. Девушка, безусловно, не ожидала подобной реакции, но вывести мисс Дагер она хотела. Это подтверждает запись. А что касается случая с Грейс Гламур — мы все друг другу угрожаем. Меня жена обещает убить чуть ли не каждый день.

В зале раздаются смешки.

— Кроме того, надеюсь, мисс Гламур не будет отрицать тот факт, что она также спровоцировала мисс Дагер на конфликт. В общем, я могу со стопроцентной гарантией утверждать, что Мирта Дагер была невменяема в момент убийства Розали Митчел.

— И что вы тогда предлагаете сделать, доктор?

— Я уже давал советы шесть лет назад. Если бы распорядители послушали меня и оградили навсегда мисс Дагер от Игр, ничего бы не произошло.

Вот тебе раз. Оказывается, Каст всегда был за меня? А на наших встречах все выглядело иначе. А что если я действительно психопатка, и он сейчас вовсе не несет чушь? Катон тоже говорил, что у меня нехорошо с нервами. Но такое со мной впервые, обычно я спокойная, как удав.

— И какое же решение вы видите, мистер Каст? — спрашивает судья.

— Принудительное лечение и никакой причастности к Играм. Вот мое мнение.

Наступает тишина.

— У вас есть еще ко мне вопросы? — интересуется доктор Каст.

— Нет, вы свободны, — отвечает судья, и Каст занимает свое место в первом ряду. — Встаньте, мисс Дагер.

Встаю.

— Вы признаете себя виновной в убийстве Розали Митчел?

— Да, Ваша честь.

— Вы раскаиваетесь в содеянном?

Как же хочется сказать «нет». Конечно же, не раскаиваюсь: девчонка получила по заслугам. Я пытаюсь выдавить из себя скорбь, но выходит только озлобленность. Нет, я не стану прогибаться под вами, не дам насладиться Гламур моими унижениями. Смотрю в ее сторону и перехватываю взгляд Катона, и сердце сковывает действительность: мы никогда уже не будет вместе. Даже если меня признают невменяемой, то посадят в психушку. Я никогда не выберусь на свободу. У нас нет будущего, как и предсказывала Розали.

Я чувствую дрожь в ногах и, чтобы не упасть, хватаюсь руками за решетку.

— Да, Ваша честь, — голос срывается, я едва себя слышу. — Я… я виновата. Мне нет прощения. Победа была в моих руках, но я все испортила…

Мои слова больше адресованы Катону, а не судье. Я виновата перед ним. Что-то горячее течет по щеке. Слезы. Боги, я впервые с детства заплакала. Опускаю голову, до крови прикусываю губу.

— Суд удаляется для принятия решения.

Падаю обратно на стул. Томительные полчаса ожидания. Наконец, входит судья и присяжные.

— Господа присяжные, господа мэры, вы вынесли вердикт? — спрашивает судья.

— Да, Ваша честь, — председатель встает с места. — По единогласному мнению, Мирта Дагер признана виновной в убийстве Розали Митчел и приговаривается к пожизненному заключению в тюрьме «Черный волк». Данное решение вступает в силу незамедлительно и обжалованию не подлежит.

========== Глава 10 ==========

Первая мысль: меня не казнят. Вторая — лучше бы казнили. Уж лучше еще раз пройти Игры от начала до конца, чем оказаться в «Черном волке». В ней содержатся самые опасные преступники Панема. Маньяки, насильники, воры, дезертиры, мятежники - всех и не перечислить. А какие ужасы там творятся. Многие умирают в этой тюрьме, не отсидев и нескольких лет, женщин-заключенных насилуют, еду могут отравить. Для миротворцев поступить туда на службу - все равно что подписать себе смертный приговор. Попав туда, они никогда не возвращаются назад.