— Дамы и господа! Приветствуйте победителя 81-х Голодных игр из Дистрикта-3!

— Нет, — я прячу лицо в ладони, раскачиваюсь на одном месте. — Не может быть…

Телевизор гаснет и дверь моей камеры открывается. На пороге стоит Август Эмерсон с неизменной папкой в руках.

— Соболезную, мисс Дагер.

— Он мог бы победить. Мог.

— Да, но реальность такова. Жаль, очень жаль. Теперь шансы на ваше спасение невелики.

— Мне плевать на это, — отвечаю глухо. — И мне жаль не себя, а его. Он был самым лучшим из всех моих подопечных.

— Нет-нет, он был как все. Просто Вы стали для него лучше. Но все это слова. Дистрикт-3 дождался своей победы, и я за них, признаюсь, рад. Так вот, мисс Дагер, — мужчина раскрывает папку, поправляет очки. — Пока мы готовим девушку к награждению, вам тоже стоит подготовиться к суду.

— Суду?

— Да, мисс Дагер. Вас будут судить по законам Капитолия. Вам вменяют в вину убийство несовершеннолетнего ребенка. Каждое преступление рассматривает суд. Мы дорожим своими людьми и поэтому не казним всех направо и налево, как в дистриктах. Вас, наверное, на родине за такое бы расстреляли.

— И… что мне делать? Нужен же адвокат, да? — я совершенно не разбираюсь в подобных вопросах.

— Нужен. Вам его предоставят. Пока просто приведите себя в порядок. Вы ужасно выглядите. Я распоряжусь, чтобы вас кормили лучше, а сразу же перед заседанием суда привели стилиста, — он делает какие-то пометки. — Ах, да. Дело резонансное, так что вместе с присяжными заседателями вашу судьбу также будут решать мэры дистриктов, — он лучезарно улыбается и, не попрощавшись, выходит.

— Принесите еще сигарет! — кричу ему в след.

Последующие дни мне напоминают подготовку к Играм. Кормят меня, как трибута, чуть ли не насильно удерживают в душе; приходит даже врач, чтобы удостовериться, что я выдержу суд. Чувствую я себя намного лучше. В один из дней миротворец отводит меня в комнату для свиданий. Молю Богов, чтобы Катон забыл меня как страшный сон, потому что если он придет, то Эмерсон все точно поймет. Но это не Катон. В комнату заходит Брут. Прошло не так много времени, а ощущение, что мы не виделись годы. Он как-то осунулся и, кажется, постарел на несколько лет.

— Брут… — я подхожу вплотную к разделяющей нас прозрачной стене.

— Мирта… Глупенькая, Мирта, что же ты натворила, — вздыхает он и усаживается на стул.

— Я не знаю, как так вышло, Брут. Я… я не специально, — сажусь напротив перегородки.

— Мирта, ведь я тебя предупреждал, — с легким укором говорит мой бывший наставник.

— Я знаю… Прости… — глупые слова срываются с губ. Мне хочется как-то оправдаться, но оправдания мне нет.

— Ладно хватит, — строго говорит он. — Слушай меня внимательно. Завтра состоится твой суд. Я буду там, Энобария тоже приехала. Мы проходим как свидетели защиты, попробуем представить тебя в положительном свете.

— Это может помочь? — с надеждой спрашиваю я.

— Не знаю, но попробовать стоит. И еще есть доктор Каст. Я поговорю с ним и постараюсь убедить, чтобы он встал на нашу сторону. Он может доказать, что в момент убийства ты была невменяема. Ну, знаешь, девчонка напомнила тебе об Играх, и тебя переклинило.

— То есть, хотите выставить меня сумасшедшей.

— Уж лучше быть сумасшедшей, чем мертвой, Мирта, — говорит Брут. — Тебе просьба, нет, даже приказ. Раскайся в содеянном и во всем помогай следствию. Поняла?

— Да.

— Не слышу.

— Да, Брут.

— Постарайся в этот раз не облажаться, — Брут встает с места и коротко попрощавшись, выходит. Меня отводят обратно в камеру.

Утром перед судом ко мне заходит обещанный Эмерсоном стилист. Его лицо кажется мне знакомым, но я не могу вспомнить, где его видела. Каштановые волосы, зеленые глаза. Выглядит он нетипично для капитолийского жителя. Он молча готовит меня к выходу, я тоже не рискую заговорить с ним. Покончив с нарядом, мужчина приглашает своих помощников, которые должный сделать из меня конфетку. Они тоже молчат, но я чувствую, как им хочется поболтать. Вероятно, им всем запретили общаться с убийцей. Черт, где же я их всех видела…

Наконец, с приготовлениями покончено и стилист поворачивает ко мне ростовое зеркало. У меня отвисает челюсть: это точно я? На мне надет красивый красный брючный костюм - сидит, как влитой. Легкий макияж, волосы распущены и слегка завиты, и даже бандана смотрится здесь уместно.

— Подходит под браслет, — писклявым голосом говорит один из помощников и тут же получает локтем под бок от стоящей рядом женщины. Да, им действительно запрещено со мной общаться. Я поднимаю левую руку. Я не снимаю браслет с тех пор, как мне его подарил Катон. Он стал неотъемлемой частью меня. Но сейчас от взгляда на него мне становится грустно. Даже если меня признают невменяемой, то посадят в сумасшедший дом. Интересно, в Капитолии есть дурдомы?

Стилист делает пару завершающих штрихов и, удостоверившись, что все выглядит идеально, уходит вместе с помощниками. После обеда меня ведут под конвоем в зал суда. В этот раз мешок на голову никто не надевает. Как выяснилось, все это время я была в городской тюрьме. На улице меня встречает толпа разгневанных жителей, кто-то даже пытается пробраться через строй миротворцев, чтобы достать меня. Мне кричат самые последние ругательства, грозятся разорвать прямо здесь и сейчас.

Путь до Дворца правосудия (оказывается, в Капитолии даже он есть) недолгий. Из соображений безопасности, меня отвозят на бронированной машине. У Дворца так же, как у тюрьмы, толпы народу. Ведут они себя более сдержанно. Меня в наручниках доставляют в зал суда через черный ход. Их снимают только, когда я оказываюсь на месте подсудимой — в небольшой клетке.

Ровно в час в зал заходит главный судья с двенадцатью присяжными. Они занимают свои места. Среди присутствующих зрителей очень много знакомы лиц: стилисты, менторы, замечаю Кашмиру, Блеска, Джоанну, которая сочувственно поглядывает на меня. И, конечно же, Грейс Гламур и Катона. Последний выглядит совершенно разбитым. Силой воли заставляю себя не смотреть на него. За судьей загораются двенадцать экранов.

— С нами на связи мэры всех двенадцати дистриктов, — говорит судья. Действительно, среди всех я замечаю нашего мэра. — Заседание суда объявляю открытым.

Я впервые в жизни наблюдаю за этим процессом. По мне, он достаточно долгий и муторный. В течение часа говорят все, кроме меня. Как и велел Брут, веду я себя спокойно и всячески показываю свою печаль на камеры, которых тут предостаточно. Не удивлюсь, если это заседание транслируется на весь Панем.

После долгой речи прокурора обвинения, который через каждое слово говорит об ужасе моего поступка, наступает очередь защиты. Мой адвокат — пожилая женщина, которая после каждого слова запинается. Даже я, совершенно далекая от закона, понимаю, что она несет чушь. Да уж, предоставить мне капитолийского адвоката - все равно что поставить волка караулить овцу. В определенный момент подходит очередь свидетелей. Первым вызывают Брута. В течение десяти минут он в красках рассказывает о том, какая я, на самом деле, замечательная. Даже каверзные вопросы обвинения не способны его сбить. Я легко улыбаюсь: это напомнило мне интервью с Цезарем Фликерманом. Он, к слову, тоже здесь, ждет не дождется подробностей. Энобария выставляет меня настоящим профессионалом своего дела. Смотрю на присяжных: они озадачены. Прокурор тоже заметил эту перемену.

— Все это прекрасно, но как быть с реальными угрозами подсудимой? Мне известно, что Мирта Дагер в открытую угрожала смертью одной из жительниц Капитолия, которая сейчас находится в этом зале. Встаньте, пожалуйста.

С места встает Грейс Гламур.

— Да, совершенно верно. В день нашей встречи, подсудимая нанесла мне увечья, а также поклялась убить при следующей встрече.

— Это правда, мисс Дагер? — спрашивает судья.

Вот мерзавка! Я скрежещу зубами от злости, руки сжимаются в кулаки. Собираюсь грубо ответить, но тут замечаю взгляд Брута. Он едва заметно мотает головой. Опускаю голову.