— Что произошло? — спрашиваю я, когда оказываюсь в планолете и вновь обретаю способность говорить. — Игры начались?
Но вместо ответа мне на голову грубо надевают черный мешок и вкалывают что-то в шею, после чего наступает тишина.
Не знаю, сколько я была в отключке, но пришла я в себя уже не в планолете.
— Ох, голова… — простонала я. Руки по-прежнему скованы за спиной, голова немного кружится. Я в каком-то небольшом помещении, стены, пол и потолок сделаны из гладкого камня. На столе передо мной стоит лампа — единственный источник света. В комнате нет ни окон, ни дверей. Становится жутко.
Пытаюсь вспомнить, что со мной произошло в Стартовом комплексе. Мы с Розали спустилась в катакомбы, и там она… наговорила мне кучу гадостей. Девчонка посмотрела полную запись Игр, и она видела меня с Катоном, когда он приходил вечером. Неужели… нет, я не могла ее убить! Да, она вывела меня из себя, и я… Я сложила свой стул и подошла с ним к ней… Что было потом, не помню.
Пытаюсь пошевелить руками: наручники сидят плотно, не выберешься. Да и куда я пойду, даже если сниму их? По крайней мере, видимых путей отхода я не вижу. Неожиданно стена напротив меня отъезжает немного в сторону, и в комнату входит мужчина с какой-то папкой в руках.
На вид ему лет тридцать. Темные волосы до плеч зализаны назад и покрыты каким-то гелем, который придает им нереальный блеск. Он гладко выбрит, на носу очки в темной оправе. Одет во все черное, даже руки в кожаных перчатках. Садится напротив меня и молча раскрывает папку. Стена за ним бесшумно возвращается на место.
Я жду, что он заговорит первым. Но мужчина не торопится начать допрос. Меня не покидает ощущение, что я его уже где-то видела. Наконец, прочистив горло, он начинает говорить:
— Мирта Дагер. Двадцать один год, родилась в Дистрикте-2. В пять лет попала в приют при Академии миротворцев. После успешного прохождения экзаменов, поступила Академию и в возрасте пятнадцати лет стала добровольцем в 74-х Голодных играх. Заняла шестое место… А, нет, — мужчина поднимает на меня глаза, улыбается. — Вот тут ошибочка. Зачеркнуто, и в скобках написано «второе». После Игр стала ментором, однако, никто из подопечных до победы так и не дошел. И вот наступили 81-е Голодные игры и… Вы снова отметились убийством. На этот раз, своего же подопечного. Неплохая биография.
— Кто вы? — хрипло спрашиваю я.
— Ах, простите, забыл представиться. Меня зовут Август Эмерсон. И я новый главный распорядитель Голодных игр - коих вы меня лишили.
Точно, я видела его интервью по телевизору.
— Нет… нет-нет, я… я не могла ее убить, это… невозможно, — у меня заплетается язык и вырываются нервные смешки. — Поверьте!
— Но это случилось.
— Я этого не помню!
— Как удачно вас накрыла амнезия, — Эмерсон переворачивает страницу папки. — Согласно вашей медкарте, 6 лет назад вы получили серьезную черепно-мозговую травму. Вам даже инвалидность дали за неё. Но здесь нет ни слова о возможных провалах в памяти.
— Клянусь, я действительно не помню, что случилось.
— Хорошо, хорошо. Не надо так волноваться, мисс Дагер, - примирительно произнес он. - Давайте тогда я напомню вам, как все было, — и достав из кармана небольшое устройство, кладет его на стол. Нажимает на кнопку, и передо мной возникает экран. — Съемка со скрытой камеры в комнате подготовки. Удобный ракурс - как раз у постамента.
Я облизываю пересохшие губы и с тревогой смотрю на экран. Розали подходит к постаменту, я иду за ней. Замахиваюсь стулом. Удар приходится по голове, Розали падает на колени. Еще удар, и стул летит в сторону. Отхожу от нее на пару шагов. Розали, пошатываясь, встает и тут же набрасывается на меня. Я уклоняюсь от ее атаки и хватаю за шиворот. Несколько раз сильно впечатываю ее лицом в стену. Наконец, отшвыриваю ее на пол. Она еще в сознании, лежит на спине, заходится кашлем.
— Ну что? Как тебе ощущения? — голос будто не мой. Столько в нем ненависти и боли. Я снова беру стул. — Прости, камня, нет, так что попробуем так! — бью ее по лицу. Розали глухо стонет.
— Что ты говоришь? Я не слышу! — бью ее ногой в лицо. — Ну так что, легко это: выжить, когда тебе череп раскроили? Давай, покажи мне класс. Если ты выживешь, я упаду перед тобой на колени и назову тебя мастером. Хотя, ведь это так легко, да?
Я хожу вокруг нее, точно волк вокруг добычи. Она кряхтит от боли, еле-еле цепляется за жизнь.
— А-а, это не так легко, да? Что ты чувствуешь? Дай угадаю: в глазах все плывет, ты меня едва слышишь. Или слышишь?! — снова бью ногой по лицу. Стоны прекратились.
— Сдохла, что ли? Значит, не так легко было выжить…
Стою рядом с ней. В комнате звенящая тишина. Плюю на ее окровавленное лицо и отхожу от постамента. Камера меняет ракурс. Я раскладываю окровавленный стул, усаживаюсь на него. Достаю сигарету, закуриваю.
— Вот так, — распорядитель отключает устройство.
Я молча зажмуриваюсь, опускаю голову.
— Я не стал включать запись с начала. Кстати, о каком прощальном поцелуе говорила несчастная? А, кажется, понял. Только вот как вы узнали? — снова улыбка.
— Я сама все выяснила, мне никто не помогал, — как можно убедительнее говорю я. К черту мою судьбу - и так ясно, что впереди меня ничего хорошего не ждет. Но никто не должен узнать, что за этим стоит Катон.
— Вот как? Я вам не верю, мисс Дагер.
— Нет-нет, это правда, я… Послушайте, я все знаю. Знаю, что какие-то люди из дистриктов вылепили из меня образ спасительницы, но это не так. Я никогда и ни за что бы не предала Капитолий. Ни за что, — что-то мне подсказывает, что лучше сотрудничать с этим Эмерсоном.
— А вот здесь я вам поверю, — после небольшой паузы произносит он. — Это не в ваших интересах, но поверит ли вам Капитолий…
— Скажите, что нужно сделать, и я сделаю.
— Будь вам меньше девятнадцати лет, я бы отправил вас на арену вместо убитой девушки. Но, увы, это нам не подходит.
— Можно ведь… Можно ведь заменить ее. У нас много добровольцев, кто-нибудь согласится.
— У нас нет времени, мисс Дагер. Игры и так перенесли. Зрители недовольны, трибуты в смятении. Никто не будет ждать.
— Ну я не знаю, можно… — я в растерянности перевожу взгляд от одной точки к другой, будто это поможет найти решение. Чувствую себя загнанным зверем.
— На самом деле, решение есть, — распорядитель протирает очки. — Игры состоятся завтра, в это же время. Только от Дистрикта-2 будет всего лишь один трибут. Мы объявим, что с девушкой произошел… несчастный случай. А после Игр или в течение их, назовем истинную причину. Кроме того, — он показывает указательным пальцем на потолок. — Наверху уже все всё знают. Понимаете, это убийство очень похоже на попытку сорвать Игры.
— Это не так. Да, я убила Розали, но не для того, чтобы сорвать ваши планы. Я убила ее, потому что она меня довела. Я просто убила. Никаких мыслей о предательстве не было!
— Вы можете убеждать меня сколько угодно, но многие в дистриктах воспримут это не как обычное убийство.
— Вы меня убьете?
— Хотели бы убить — сделали бы это сразу. Президент Сноу не хочет вашей смерти. Пока. Ведь убить вас — это нажить кучу проблем. Еще бы: смерть символа восстания. Нам еще предстоит узнать, откуда вы все узнали.
— Я узнала все сама.
— Возможно, — говорит Эмерсон. — Так вот, Игры состоятся. Вы, разумеется, будете отстранены от менторской должности и на время их проведения будете пребывать тюрьме. Тем временем, наверху будут решать вашу судьбу. И лучше бы вашему трибуту победить в этих Играх. Быть может, это как-то поможет вам.
Эмерсон встает, забирает папку.
— Да, вынужден признать, мисс Дагер, — он отходит к стене, стучит по ней три раза. Стена отходит. — Убиваете вы превосходно. Только убийство ребенка за пределами арены является преступлением даже в дистриктах.
С этими словами он оставляет меня одну. Первое желание - разбить себе голову об стол и не мучиться. Но сделать мне это не удается. Я настолько надежно прикована к стулу, что даже наклониться толком не могу. Все предусмотрели: знают, что мне хватит всего пары ударов.
