— Вы про дым говорили, — сдался Луиджи. — Дым… помните? Злой дым.
— Слой тымм, — подтвердила она, перебирая в пальцах что-то, похожее на чётки из ракушек. Языческая штука… Алва бы оценил. — С далёких зэмэль. Искра огонн — восдух гнилью, гнилью, сэлёной гнилью.
Зелёная гниль… То-то ему казалось, что дым отдаёт зелёным. Их не просто подожгли, их подожгли со злым умыслом. И тот невзрачный юнга выглядел совершенно не по-европейски — с далёких, значит, земель? С земель ядовитых трав и кореньев, куда цивилизованным европейцам лучше не соваться.
— И что делать? — он ничего не уточнял, но, похоже, ведьме не требовалось лишних слов.
— Траффы. С далёких зэмэль, — повторила Гарра, и сердце боцмана ухнуло в пятки, хотя оно последнее время и не думало оттуда подниматься. Допустим, речь идёт об одном и том же ядовитом дыме. Допустим, он всё понял и сопоставил верно. Но противоядие здесь не добыть! И что теперь, молиться?! Ещё бы…
— Боцман.
Луиджи вздрогнул и обернулся. Оказывается, он не просто болтал со старухой, а сидел на холодном влажном камне и покачивался, будто в трансе, напротив этой ряженой ведьмы! Интересно, как давно?
Увидев Хуана, Гарра зашипела и скрылась в переулке, где таких, как она — десятки и сотни. Старпом неодобрительно посмотрел ей вслед.
— Очнитесь. Не стоит долго слушать эту особу, — больше старпом ничего не сказал, но Луиджи был готов ко всему. Он уже давно ждал приговора.
— Я готов понести соответствующее наказание, — и не один раз, но это перебор. Суавес недоумевающе нахмурился, потом покачал головой:
— О чём вы? О картах и журналах? Я проплывал мимо каюты на английской шлюпке. Она была вся в огне, и внутрь не пройти.
— Не пройти? — пробормотал Джильди. Он тоже попытался, но… — Но как тогда?..
— А то вы его первый день знаете, — тихо огрызнулся Хуан. — Прошу прощения. Я тоже не считаю, что эти документы действительно… так ценны, но что сделано, то сделано.
От сердца отлегло буквально на несколько секунд. Мало ли, что они считают, это ничего не исправит.
— Долго мы ещё простоим в порту?
— Сколько потребуется, — старпом снова мастерски владел собой. — Месье виконт знает больше языков, он вызвался разыскать лекаря.
— Что ваш лекарь, много он видел! — не выдержал Луиджи. От собственной наглости было впору утопиться. — Извините, я… эта ведьма…
— Вот вы сами и ответили, — негромко, но действенно перебил его Суавес. — Ведьма, Джильди. Влияние на разум. Магия. Вы не можете отвести глаз.
— Не могу, — не стал спорить Луиджи, — не мог, и говорить она меня тоже заставила, и этот транс… Но она знает! Знает про зелёный дым… Ядовитые порошки из диких земель. Мы с Марселем подумали, когда корабль горел…
— О яде я тоже подумал. — Всё-таки этих испанцев разгадывать и разгадывать: они знакомы четвёртый год, и всё равно Джильди с трудом отличал привычную угрюмую сдержанность старпома от тревоги, мельтешащей на краю сознания непогашенной свечкой. — Хорошо, если получится, поговорите с ней ещё раз. Только не в одиночку. От таких женщин нужно уметь вовремя уйти.
— Я бы сказал, от ЛЮБОЙ женщины нужно уметь вовремя уйти, — а вот и Марсель, и его почему-то сильно хочется стукнуть. Сидит себе на носу «Славы» и в ус не дует! Джильди хотелось верить, что виконт хоть о чём-нибудь серьёзном думает. — Не слышал первую половину разговора, но согласен пойти с вами в любую минуту.
— Вы вряд ли будете в восторге от этой особы, — серьёзно сказал Хуан, и Луиджи едва не рассмеялся, хотя плач подошёл бы лучше — будь здесь Рокэ, он бы именно это и сказал. Забравшись на палубу, они примкнули к Марселю: Валме перерисовывал какую-то карту себе в тетрадь, разложив листы под лучами скупого английского солнца. — Как дон капитан?
— Не реагирует на мои шутки, — пожаловался Марсель. — Как, впрочем, и на другие радости жизни. Но я почему-то решил, что не спасти эту бумажку будет свинством с моей стороны.
Бумажка и вправду нуждалась в срочной реставрации: пока чернила не расплылись окончательно, можно ещё что-то спасти. Тучи угрожающе висели над ними, над всей Англией, но пока не разродились ни каплей дождя. Под монотонный стук волн о борт и голоса с причала Луиджи, как зачарованный, следил за пером Марселя и чувствовал, как внутри ворочается страх и какое-то глухое неизбывное отчаяние. Когда он отвлёкся от очередного самокопания, не принесшего никаких положительных мыслей, Хуан уже вернулся в капитанскую каюту, а Марсель заканчивал рисовать.
— Допустим, это полуостров, — пробормотал Валме, не глядя тыкая пером в чернильницу и, естественно, промахиваясь. — Ай. Ведь учили же рисовать…
— Плохо учили? — поддержал разговор боцман.
— Не знаю — может, и неплохо. Я убегал, — охотно поделился виконт. — Один из моих братьев оказался послушнее. Правда, я не помню, какой из…
— Потому что убегал?
— Именно.
Ему бы тоже хотелось, но от себя не убежишь. Если к призракам отца и безымянной девушки без ног прибавится ещё и Рокэ, Луиджи точно махнёт рукой на все божественные заветы и бросится в воду с камнем на шее.
— Так что там за женщина? Ты в поисках лекаря забрёл не туда?
— Просто забрёл, — признался Луиджи. — Не думаю, что она в твоём вкусе…
Он замолчал, поняв, что никто не слушает. Марсель с неопределённым выражением лица уставился куда-то влево и вниз, через его плечо, а потом осторожно переспросил:
— Не вот эта красавица, случайно? Она по тебе соскучилась, Джильди.
На пристани стояла Гарра. Боцман настолько удивился, что ничего не сказал, а просто спустился к ней. Старая ведьма действительно притягивала взгляд, за ним — тело, может, и душу она тоже могла украсть, но как-то без разницы. Ракушки-побрякушки, ожерелья, бусы, потасканные заплатанные лохмотья — и глаза, которые заставляли раскрыть душу.
— В чём дело? — вот так, стараешься быть холодным и непроницаемым, а голос звучит, словно пожить приглашаешь. Если бы Луиджи умел владеть голосом, как дон капитан… Впрочем, Алва бы скорее пригласил старуху на борт и мило с ней болтал — о каких-нибудь допотопных языческих древностях, ну или просто о море.
— Погадаешь, бабуль? — внезапно прокричал Марсель, свисая с бушприта. — Я спущусь!
У этого-то что на уме?! Луиджи только посторонился — не надо пускать ведьму на корабль, женщинам там вообще не место, даже таким. А Валме пусть делает, что хочет, только не умирает и не ранится — больше он не вынесет чужих страданий…
— Платта, — загадочно и страшно улыбнулась Гарра.
— Платта будетт, — подтвердил виконт и хмыкнул. — Только сначала скажи, зачем пришла. Не наговорились вы, что ли?
Джильди вкратце пересказал про злой дым и прочее, что успел узнать сам. Условились о плате — какое-то колечко, какие-то бусы, остались в трюме «Славы» с незапамятных времён. И к чему это всё? Будущего захотелось? Луиджи и так мог сказать виконту, что всё плохо и будет только хуже. Но Марсель как будто тоже напрочь забыл, с чего начал разговор, и — удивление и ужас! — стоял молча.
— Ты чего? — опешил Луиджи. — Или вы все решили свести меня с ума? Скажи что-нибудь!
— Какие травы? — что настораживало сильнее, Марсель даже не улыбался этой своей улыбочкой, которая кого хочешь подкупит. И пристально смотрел на ведьму. — Ты же меня хорошо понимаешь, бабуль?
— Понимаю, — неожиданно чётко отозвалась ведьма.
— Если я покажу… траву, ты узнаешь, подходит она или нет?
Джильди ничего не понимал, а вот Гарра словно подглядела в будущее без них — потому и пришла. В напряжённом молчании они ёжились под колючим приморским ветром и смотрели, как Марсель перебирает какие-то листы в тетради — стихи, заметки, письма, перерисованные карты.
Меж первой и второй страницами лежал высохший пожелтевший лист причудливой формы. Ведьмины глаза расширились, и она всем телом подалась вперёд.
— Боюсь, остался только один, — Валме опять улыбался, но голос звенел, как натянутая струна. Неплохой результат — Луиджи вообще говорить не мог. — Это… всё, что есть. И он засох.
