— Любуетесь? — на палубе слева от них оказался край верёвочной лестницы, затем какой-то кулёк, затем дон капитан. Марселя разрывало между желанием обнять и придушить, поэтому он только развёл руками и подобрал свёрток. Внутри оказались бумаги и гитара. Тряхнув мокрыми волосами и стряхнув с себя приставший пепел, Рокэ пояснил: — Решил убедиться, что вы забрали документы, и правильно сделал. Потому что вы не забрали…
— Это всё можно было переписать! — а вот Джильди не растерялся и наехал на капитана. Молодец, Джильди, и пусть земля тебе будет пухом. — Вы зачем полезли?!
— Не факт, что журналы и карты сгорели бы дотла, а англичане иногда тяготеют к чужому имуществу. Мне напомнить, что бумаги были на вашей совести, боцман?
— А если бы вы сгорели? — не сдавался Луиджи, пропустив мимо ушей справедливые упрёки.
— Превратился бы в горстку испанского пепла. Прекращайте истерику, — на фоне удаляющегося трещавшего пламени негромкий голос Алвы оказался влиятельнее раза в два. Или в три, потому что Марселю тоже захотелось прекратить даже не начинаемую им истерику. — Или отнесите гитару Хуану, будете проклинать меня вдвоём, если он ещё не начал.
— Он начал, — встрял Марсель. — Красиво получилось.
— Да, может быть… — казалось, Рокэ не собирался нести дальнейшую ответственность за бумажки, и виконт собрал их в неаккуратную стопочку в ожидании поручений. Поручений не последовало — дон капитан ничего не заметил и не сказал, глядя только на исчезающую в густом неправильном дыму мачту «Сан-Октавии». — Душно, тебе не кажется?
— Немного… — Они отплыли от огня и порохового дыма, воздух стал чище и свежее в несколько раз, но спорить было не с руки — душно так душно. — Эти, местные, без капитана приплыли. Так надо?
— Значит, надо. Отнеси это в каюту.
— Знал бы я, где она… Тут ещё и не видно ни черта!
Не видно так не видно, сориентироваться на этом судне в разы проще, чем среди горящих стен родного корабля. Несколько ожогов на руках — это ерунда, вот дым оказался слишком едким, или это что-то ещё? Перебираясь через тросы и канаты и тыкаясь в незнакомые мачты, Марсель наконец набрёл на нужную дверь. Расположена там же, где на «Сан-Октавии», и от этого едва не защипало в глазах.
— Милости прошу, — пробормотал виконт, свободной от бумаг рукой толкая дверь. — О, тут и свет уже зажгли! Молодцы какие…
Свет зажгли, только всё равно темно. Такое же странное чувство, как качка при полном штиле. Нет… Посветлело. Это не в каюте полумрак, а у тебя в глазах.
— Брось на стол, потом разберёмся, — велел Алва, оттягивая ворот намокшей рубахи и слегка морщась. Виконт честно грохнул документы на столешницу. Здесь никакого дыма, пора бы о нём забыть — значит, что-то не так. Воздуха катастрофически мало. Окинув взглядом стены, Марсель уточнил:
— Может, карты сразу повесить? Они как-то о дизайне не позаботились, тут как в тюрьме. На «Сан-Октавии» было уютно… — Ну вот, самое время сыпать соль на раны! Молодец, и перед кем? Сориентировавшись, Валме обратил внимание на оставленное на столе письмо в запечатанном конверте. — А, тут нам привет оставили…
Рокэ со второго раза сломал печать, и удержаться было невозможно — Марсель привстал на цыпочках и сунул нос в испанский текст, благо его до сих пор не выгнали. Буквы плывут перед глазами, и это явно не означает ничего хорошего. И не прочесть… Почерк вполне себе чёткий, по-дворянски вычурный, и от него веяло чем-то опасным.
— Прелесть-то какая, — воскликнул виконт, вчитываясь в послание. — Мои братья только однажды на скакуна раскошелились, а тут — корабль… И если ему всё равно, куда, может, доплывём-таки до Плимута? Всё равно придётся где-то якорь бросить.
Очень удачно, спасибо — некоторые виды любопытства приходятся к месту. Значит, «Славу» перекупил Рубен, больше некому, только вопреки желанию Его Величества отправил в море без себя. Ещё одна замечательная новость — помимо той, что ты до сих пор не умер. Рокэ не ответил, молча вернув письмо на стол, и Марселю стало неловко — вот всё-таки не сравняешь себя с породнившимся экипажем! Никто с «Сан-Октавии» словом не обмолвился о затонувшем корабле, но по лицам видно, что испанцам нелегко расставаться с этим судном. И чего ты хотел, приставая к его капитану?! Давно надо было извиниться и оставить в покое…
— Я пойду, пожалуй…
Тонуть было бы проще, когда тонешь, тянешься к поверхности. Ты уже на поверхности, только это никак не помогает. Рёбра не сломаны, но что за боль в груди? И почему за выдохом ничего нет? Свечи снова гаснут…
Можно в одиночестве погрустить на палубе, можно выпить — выпивку-то они догадались привезти? Валме вздрогнул и обернулся на стук и грохот. Если упавший стул на корабле — это нормально, то упавший Алва — вообще нет.
— Рокэ?!
Шаги возвращаются, качка и свет — тоже. Возвращается всё, кроме воздуха и надежды. Не совсем соображая, что происходит, Марсель в нарастающем страхе потряс Алву за плечи. Дон капитан ни на что не реагировал, и впору было звать на помощь, только отойти страшно — во всяком случае до тех пор, пока он не убедится, что Рокэ хотя бы дышит. Дальше — темнота…
========== 9. «Зелёная гниль» ==========
1587
Благодаря устьям рек Плим и Тамар, Плимут сам по себе был тихой гаванью, защищённой от сильных волнений и штормов. То ли этот факт, то ли необходимость бежать на юг повлекла за собой появление порта — Луиджи не запомнил, в голове и так приходилось держать много вещей одновременно. Например, необходимо было помнить, что ты — бродяга с торгового корабля, а не корсар на службе испанского короля, что мэр этого города уже несколько лет — сэр Фрэнсис Дрейк собственной персоной, и хулить его не надо, даже и случайно. И ещё надо прокручивать в голове, что старуха уже сказала, а что — ещё нет, потому что это может оказаться важно.
Опыта общения с полоумными цыганками, гадалками и попрошайками у Джильди не было. Могло бы и не быть, если бы ему не показалось, что Гарра упомянула «злой дым». Вообще-то боцман не собирался отходить далеко от «Славы короля Филиппа», скромно пришвартованной в самом дальнем закутке порта рядом с другими купцами с материка, но он услышал пару фраз совершенно случайно, поплёлся вдоль берега за смутной компанией и теперь терпеливо слушал эту бабку. Гарра говорила много и непонятно, сшамкивая слова причудливым образом, но Луиджи понимал, старался понимать. Откуда она хоть родом? Акцент совершенно уродливый.
«Ыфтожетэбяглжэт» — спасибо, вам того же! Напрягшись, Луиджи предположил, что это «и что же тебя гложет», и оказался прав — подозрительная старуха закивала, позвякивая многочисленными колокольчиками в волосах и на лохмотьях.
— Ничего, — соврал Джильди. Сейчас бы со старой ведьмой откровенничать! Но она явно умела общаться с людьми, несмотря на сбитую речь и, мягко говоря, зловоние. И явно умела слушать… Глядя в тёмные ввалившиеся глаза, Луиджи сам не заметил, как начал говорить: — Почти… Только никому не говорите. Я здесь не попрошайничаю…
«Пока что», мысленно добавил он.
— Яшшно, — подтвердила ведьма и участливо накрыла его руку своей ладонью. Было впору шарахнуться и убежать, а потом тщательно вымыться с ног до головы, но старухина рука оказалась тёплой, сухой и на удивление приятной на ощупь. А главное — вопреки ожиданиям, по этой руке никто не полз.
— Я нарушил свои обязанности на корабле, — не стал увиливать боцман. — Мы горели, и я не смог добыть ценные бумаги до… до гибели судна.
Гарра что-то утешающе забормотала, Луиджи не слушал. Горите, проклятые бумаги, синим пламенем! Горите, тоните, отдавайтесь на растерзание морским акулам, да лучше бы вас вообще не было. Даже если бы англичане на них наткнулись, не увидели бы ничего полезного, огонь и вода бумагу не щадят. Мореходные записки могли быть тысячу раз важными и хранить в себе какой угодно секрет мироздания, но если Рокэ из-за них умрёт, к Дьяволу мироздание!
— Ффсё? — недоверчиво спросила ведьма. Вот уж правду говорят, что эти женщины видят тебя насквозь. Как тебе сказать, добрая душа? До бумаг никакого дела нет, а я вот провинился перед своим капитаном. И как бы цена не была слишком высока. Луиджи твёрдо решил оставаться хладнокровным и не поддаваться панике, но это хрупкое хладнокровие трещало по швам — дон капитан ещё даже не приходил в себя.
