Синий камзол, белая рубашка, такие же брюки с высоким поясом, обязательно шпага и кинжал; вообще-то на «Камелоте» не носили кинжалов, если капитан не велел готовиться к бою, но от этой привычки Ричард избавиться не мог. Так же, как и от этого кинжала. Великолепный баланс, гравировка на рукояти — распахнутая акулья пасть. Будь у него такие же зубы, как у этой акулы, жизнь сложилась бы совсем иначе…

The kingdom of the sea, it is ours to reign

We broke our chains, we broke our chains…

На первом этаже вонючей и грязной таверны уже гремели кружки и пьяные голоса. Уже? Он что, заснул под вечер?! Как бы никто этого не заметил! Ричарду и без того надоело выслушивать всякую гадость за спиной и в лицо, этот случай обязательно записали бы в графу «наш офицерик маленький ещё и спит после обеда». Ему семнадцать, а не десять, и всё ещё не воспринимают всерьёз!

По сравнению с другими грязными кличками «офицерик» был лучшим. Подавив раздражённый вздох и вспомнив, что он обещал капитану воздерживаться от дуэлей и больше не дырявить себе плечо, Ричард одёрнул камзол и вырвался из душной комнаты в такой же душный коридор. Моряки всё орали, хохоча:

May freedom guide the way, somewhere out

Where we belong…

Свободу нужно давать только честным и добрым людям, а не кому попало. Эти небритые и неотёсанные матросы убеждены, что им можно, они свято верят, что работают на себя, а не на Её Величество и великую Англию! А ещё они, эти неотёсанные матросы, его, Ричарда, люди, и ему с ними плыть ещё и ещё, пока не станет капитаном сам… и не выгонит к чёрту эту шваль… А лучше этой швали всё равно никого нет. Все доблестные матросы, которых он знал, погибли семь лет назад и никогда не вернутся.

— О, маленький офицерик! — «обрадовался» кто-то с крайнего стола. Ричард столкнулся взглядом с захмелевшим взглядом и сразу же вскипел от ярости. — Мы тут пиратские песни распеваем… Не хотите присоединиться? Вы ведь в этом разбираетесь…

— Не трогайте испанчика, — отмахнулся другой моряк, к большому счастью, не с «Камелота», но тоже свой в этом порту. — Лучше посмотрите, какой я сэр Фрэнсис Дрейк!

Чем именно он изображал Фрэнсиса Дрейка, Ричард досматривать не стал. Забыв об ужине, он выскочил на улицу и постарался успокоить себя несколькими глубокими вздохами. Не помогло.

Come and raise the flag!

Raise the flag!

«Офицерик» — это за возраст, «ребёночек» — это за то, что ходит в любимчиках у капитана, но хуже всего — «пиратик» и «испанчик». Настолько хуже, что иногда ему всерьёз хотелось сброситься в воду и не всплывать, но самоубийство — смертный грех, и только вина перед Господом удерживала Дика от этого шага. Он для них — никто. Всего лишь ребёнок, попавший в плен к испанским пиратам и выросший на чужом корабле. Теперь он сам — чужой, причём для всех, кроме своего капитана и своей королевы.

Королеву Ричард видел раза два, но она стала воплощением великой Англии в его глазах, а капитан наверняка бродит в порту, ожидая, когда «Камелот» снимут с рейда и они смогут отправиться в путь. Группа священников нуждалась в охране, и Ричард был счастлив их сопровождать. Но, опять же, до благородного дела ещё дожить надо…

Salute our brothers

Go paint the sky in burning red,

Come and raise the flag!

Raise the flag!

Raise the flag!

Raise the flag!..

Волны бились о борт «Камелота», как когда-то давно стучались в корму «Ланселота». Какое-то время атакованный и разграбленный испанцами «Ланселот» ходил под чужими флагами и чужим названием, пока дон Рокэ не закончил обустраивать свою «Сан-Октавию». Это был первый и последний раз, когда Дик участвовал в строительстве судна, и он до сих пор не видел, чтобы будущие или настоящие капитаны сами принимали в этом активное участие.

— Дик! — он обернулся, чтобы увидеть капитана Рута. Оторвавшись от созерцания корабля, который и так находился далеко от берега, Ричард вежливо поздоровался и улыбнулся. После гибели отца и всего родного экипажа он остался совсем один, это уже потом в Плимут перебрался дядя Эйвон, в той же катастрофе потерявший сына, и заодно познакомил его с этим человеком, когда Дик наконец-то вернулся домой. Старый друг отца, капитан Рут с теплотой принял мальчика на свой корабль, и он был единственным, кто не задавал лишних вопросов и не напоминал ему об испанцах.

— Ты опять бродишь один, — укорил капитан, потирая больную спину и тоже глядя в сторону корабля. — Попробуй хотя бы в этот раз не ссориться с ребятами.

«Ребята» — это те, кто сейчас орёт пиратские песни во всю глотку и в ту же глотку заливает пиво и эль! Увольте! Дик сдержался и попытался объяснить:

— Я же вам говорил, они всё время… — Всё время что? Подкалывают его на тему прошлого и напоминают о том, как прошло юношество Дика? Что же подумает капитан Рут, если он сейчас выкажет, что до сих пор не избавился от воспоминаний?! — Всё время… поют, о чём не знают. Они же не пираты!

— Не пираты, — кивнул капитан. — Но стать пиратом сейчас не мечтает разве что грудной младенец. Кому не хочется грабить золото для королевы? Все прекрасно знают, чем занимается сэр Дрейк и для кого…

— Они им восхищаются, — буркнул Дик. Он сам не знал, что чувствовать к капитану «Золотой лани». Фрэнсис Дрейк был кумиром всех юных матросов и простых мальчишек, но те, кто знал его хорошо и плавал с ним за добычей, рассказывали ужасные вещи о его невыносимом характере. Дона Рокэ на суше ненавидели, но моряки его боготворили.

— Всё приходит с возрастом… — Какой стыд! Капитан Рут решил, что Ричарду просто хочется славы. Хочется, конечно, но не стоит давать никаких намёков. — Я тебя искал. Мы поплывём не одни, поскольку католические шпионы уже растрезвонили весь наш секрет. Священники остаются на нашем корабле, возможно, мы их перепрячем. К чему я это говорю: раз о плане известно врагам, придётся обороняться. Католическая Лига короля Филиппа может…

— Почему обороняться, капитан Рут? Мы же сильнее любого другого флота! — возмутился Дик. — Почему Англия должна защищаться? Наша вера…

— Дик… — капитан Рут взглядом заставил его успокоиться. — Не пойми меня неправильно. Ты пять лет провёл на испанском боевом корабле. Ты должен знать, что у нас есть серьёзный противник на море, и даже если мы не считаемся с французами, Испания претендует на наши лавры уже почти открыто. Я слышал в порту, они начали собирать войско, но наши суда…

Ричард уже не слушал. Это был первый раз за последние два года, когда капитан Рут упомянул «Сан-Октавию», не считая их самого раннего разговора — после знакомства. Он и без того по ночам просыпался от кошмаров или просто снов-воспоминаний, призрак испанского корабля и его матросов преследовал Ричарда повсюду. Теперь ещё и это…

— Но атаковать мы не будем, — чётко договорил капитан Рут. — Ты видишь наш экипаж, Дик. Я старею и не могу двигаться быстро, пусть это и не мешает управлять кораблём, а наши ребята больше голосят, чем машут шпагой.

— Так почему бы не тренировать их? — не сдавался Дик. — Я мог бы… — Он осёкся. Ничего он здесь не может, только поднимут на смех. Их боевой корабль, приходилось признавать, далеко не лучший. И, Боже правый, когда он прекратит сравнивать все судна с «Сан-Октавией»?! — Капитан Рут… Я… я же убил его. Вряд ли король Филипп станет и дальше подражать Её Величеству, и вообще, они же враги…

Последний довод показался ему детским, но слово уже не поймаешь. Капитан Рут внимательно посмотрел на Ричарда, потом вздохнул и покачал головой:

— Даже если так. Дик, ты можешь считать меня трусом, кем угодно, но мы будем защищаться, если нападут, и не будем сами нападать без причины. Пока я таковых не вижу: мы просто должны сопроводить конкретных людей на конкретный берег. Ты всё понял?

Конечно, он понял. Даже капитан считает его несмышлёным ребёнком. А ведь они могли бы не полагаться во всём на сэра Дрейка и знаменитые королевские корабли, могли бы сами безжалостно и беспощадно атаковать врага — почему великая морская держава вынуждена кого-то бояться?! Возможно, он преувеличивает, но капитан как будто поднимает белый флаг до начала боя, ещё даже не зная, будет ли этот самый бой.