Джейме вспомнил, как однажды сам сел на Железный трон, - будучи еще совсем мальчишкой, это было словно целую жизнь назад. С его меча все еще капала кровь короля, войско Ланнистеров смотрело на него с изумлением и благоговением. «Я мог бы быть королем», - подумалось ему тогда, и эта мысль не вызвала в нем никакого восторга, никакого возбуждения. Кровь Эйриса собиралась на полу, и он не мог отвести глаз от нее, пожалуй, впервые отнявший жизнь так вероломно, подло, и впервые – так оправданно. Джейме Ланнистер, Золотой лев, Спаситель Королевской гавани, он решил исход восстания, приняв самое сложное решение в своей жизни. Но высокая мораль вписала его в историю под другим именем, выставив гнилой черной душой, искупавшей свои руки в королевской крови.

Сейчас в тронном зале вновь царили цвета дома Таргариен – алый и черный, и многочисленные союзники, воины и друзья Дейенерис восславляли ее, благословляя на долгое правление, праздновали ее восхождение на долгожданный трон овациями и искренними, радостными лицами. И только Джейме ничего не чувствовал. Он смотрел на гордую королеву Дейенерис, поджимающую губы, стараясь удержать торжествующую улыбку, с мертвым равнодушием, чужак и изгой на этом празднике. Он словно утратил эту способность - чувствовать, она будто покинула его вместе с Серсеей. Когда он осознал, что сделал с ней, что сотворил своими же руками, в нем будто бы взорвалось что-то, опалив нервы, опалив сердце, лишив их права на чувства.

Он подвел Серсею, обещая ей убежище и безопасность за несколько мгновений до того, как убить ее.

Подвел их нерожденное, несчастное дитя.

Он подвел себя, лишившегося всего, возродившегося из пепла в нечто новое, подвел человека, которым хотел стать.

Он подвёл ее, Бриенну.

Он полюбил ее, и с ее именем на губах готов был умереть от клинка ходоков или гвардейцев, готов был умирать в разлуке с ней каждый день до самого конца, но быть рядом с ней сейчас - живым и невредимым, убившим сестру и их общего ребенка, снова стоять перед ней – человеком без чести, неспособным сдержать слово… Это было выше его сил. Больше всего на свете он желал забыться в ее тепле, к ней неотвратимо стремилось его потерянная, обреченная душа. Когда он почувствовал на себе ее руки в септе, сердце пропустило удар, а боль невероятной, беспощадной силы отступила - голыми руками она в два счета смогла разогнать его личных демонов. И так хотелось обернуться в ее объятии, найти губами ее полные мягкие губы – снова быть дома, снова быть счастливым. Но он не мог смотреть ей в лицо, не мог даже бросить короткий взгляд на нее. Он боялся, что увидит в нем что-то, что уничтожит его до самого основания, - жалость, пренебрежение, разочарование. Презрение. Презрение, к которому ему не привыкать после убийства Эйриса, которое читалось в глазах благородного Неда Старка, нравственного компаса бесхребетного Роберта. Презрение, которое он не сможет вынести от Бриенны.

Он должен был объясниться с ней, но не находил сил, не находил слов. После всего, что он натворил, натворил – с ее именем на губах, и это было горше всего, он не мог больше оставаться в Гавани, но и не знал, куда теперь держать путь. Утес Кастерли был ему противен, невыносим: если Королевская гавань была каменным напоминанием о тех годах, что он провел здесь, годах – неотрывно связанных с Серсеей, то их родной дом был хуже кинжала в сердце: он напоминал ему об его лучших временах. Но он не мог оставаться и здесь, презираемый новой королевой. К тому же, ему никогда не было дела до престолов, до политики и интриг, его уделом были сражения и тренировки, мечи и доспехи. Он мог бы уехать безмолвно, выдвинуться в ночи, но просто не мог позволить себе так поступить с Бриенной. Он должен объясниться, просить у нее прощения и отпустить ее – он ничего не сможет дать ей, он не заслуживал ее. Ей не стать счастливой с таким человеком, как он. А он желал ей только счастья.

Варис подошел к нему неслышно, как и подобает мастеру над шептунами, и только шелест красно-черных одежд выдал его. Джейме молча кивнул в знак приветствия.

- Да будет она править долго, - произнес тот, не отводя взгляда от королевы. – И во многом - благодаря Вам.

- Она - не первый правитель, ради которого я мараю свою честь, - сухо отозвался Джейме.

- Вы делали это не ради правителей. Вы делали это ради людей, - голос Вариса звучал мягко, убаюкивал, но Джейме не внял его фальшивому сочувствию, - Ваши поступки делают Вас благородным человеком, способным на жертвы.

- Больше – не способным.

Больше у него ничего не осталось.

Всей его сутью, всем его стержнем всегда была семья. Об этом твердил отец, воспитывая в нем рыцаря и мужчину, этому его научила ранняя смерть матери, их с Серсеей внезапное и острое одиночество, его тёплая, братская любовь к неполноценному Тириону. Их династия уходила корнями в древнейшие времена, силой и умом обратившись в одну из самых могущественных во всех Семи королевствах. И Джейме, как воин, должен был беречь ее. Тайвин Ланнистер возлагал на него большие надежды, и пока Серсее была отведена роль жены и матери, вплетающей кровь Ланнистеров в самые видные и многообещающие дома Вестероса, Джейме должен был стать хранителем их рода, их имени, преумножая и укрепляя их семью. И хотя он, вопреки воле отца, вступил в Королевскую гвардию, лишив себя рода и наследства, тот, кажется, не терял надежды, что Джейме наиграется, вернётся. Согласится на какую-нибудь благородную даму и унаследует утёс Кастерли, продолжит дело своей семьи. «Семья превыше всего», - струилось по его венам, и Джейме не знал другой цели. И тем горше было его отчаяние, тем страшнее была его вина.

- Вы должны знать, что мы приложили все усилия, чтобы Вам не пришлось больше… испытывать на себе осуждение толпы, - произнес Паук с притворной деликатностью. - Жители Гавани не узнают события того дня. Они будут думать, что ушлый и презренный десница королевы Серсеи предал ее и убил ради того, чтобы выслужиться перед новой королевой, но Дейенерис Бурерожденная справедлива и не жалует тех, кто готов всадить нож в спину - пусть даже ее врагу.

Джейме чувствовал, что Варис ждёт от него признательности за то, что он спасает его репутацию, но эта подачка не тронула его сердце - льву всегда было наплевать, что о нем говорят овцы. А те люди, чьим мнением Джейме искренне дорожил, знали правду. Знал ее и он сам. И ничто не могло исправить этого.

- Есть кое-что, что я должен вам передать, – Варис запустил пухлую руку в карман своего широкого одеяния. – Когда мы разбирали вещи Вашей сестры, мы нашли кое-что, адресованное Вам, - с этими словами он протянул Джейме несколько смятых листов пергамента. – Возможно, Вам станет легче – хотя бы ненамного.

“Не станет”, - думал Джейме, пряча листы в карман. - “Уже никогда не станет”.

***

После тренировки с Подриком Бриенна решила немного прогуляться. Кровь в ней кипела, разбуженная звоном мечей, наполняла удовлетворением и покоем - впервые за долгое время. За последнюю дюжину дней, прошедших в заботах, печали и суете, ей отчаянно хотелось оставить этот душный город и отправиться в путь, снова ощутить свободу и ясную цель. Вернуться на Север, в Винтерфелл, где она, наконец, освоилась, где она была нужна, где она могла быть собой, не вызывая у жителей насмешливых взглядов. Королевская гавань всегда была к ней слишком жестока. Ей здесь никогда не было места.

В саду она встретила Сансу, похоже, раздираемую такими же изматывающими мыслями.

- Я никогда не хотела возвращаться сюда, - произнесла миледи, подняв на нее потухший взгляд. До чего она была тверда и полна сил на Севере… и как сильно столица иссушала ее. – Каждый человек, которого я встретила, каждое мгновение, проведенное здесь, каждый камешек в этом месте – отвратительны.

Бриенна подняла голову, скользя взглядом по серым облакам. Когда она сама в последний раз гуляла здесь, она с отчаянием размышляла о том, как исполнить свою клятву и вырвать Сансу из рук Беса, из этого странного замужества – издевкой над юной прекрасной девушкой. В тот далекий день здесь царило лето, голубое платье, которое ей подобрали, путалось у неё между ног, и она с горечью рассматривала цветы, окружившие ее своей красотой. Теперь же знаменитый сад Красного замка был пуст и беден, уничтоженный зимой.