«Пускай до последнего часа расплаты…» Пускай до последнего часа расплаты, До дня торжества – недалекого дня — И мне не дожить, как и многим ребятам, Что были нисколько не хуже меня. Я долю свою по-солдатски приемлю, Ведь если бы смерть выбирать нам, друзья, То лучше, чем смерть за родимую землю, И выбрать нельзя. 1941 Рассказ танкиста Был трудный бой. Все нынче, как спросонку, И только не могу себе простить: Из тысяч лиц узнал бы я мальчонку, А как зовут, забыл его спросить. Лет десяти-двенадцати. Бедовый, Из тех, что главарями у детей, Из тех, что в городишках прифронтовых Встречают нас, как дорогих гостей, Машину обступают на стоянках, Таскать им воду ведрами – не труд, Приносят мыло с полотенцем к танку И сливы недозрелые суют… Шел бой за улицу. Огонь врага был страшен, Мы прорывались к площади вперед. А он гвоздит – не выглянуть из башен, — И черт его поймет, откуда бьет. Тут угадай-ка, за каким домишкой Он примостился, – столько всяких дыр, И вдруг к машине подбежал парнишка: – Товарищ командир, товарищ командир! Я знаю, где их пушка. Я разведал… Я подползал, они вон там, в саду… – Да где же, где?… – А дайте я поеду На танке с вами. Прямо приведу. Что ж, бой не ждет. – Влезай сюда, дружище! И вот мы катим к месту вчетвером. Стоит парнишка – мины, пули свищут, И только рубашонка пузырем. Подъехали. – Вот здесь. – И с разворота Заходим в тыл, и полный газ даем. И эту пушку, заодно с расчетом, Мы вмяли в рыхлый, жирный чернозем. Я вытер пот. Душила гарь и копоть: От дома к дому шел большой пожар. И, помню, я сказал: – Спасибо, хлопец! — И руку, как товарищу, пожал… Был трудный бой. Все нынче, как спросонку. И только не могу себе простить: Из тысяч лиц узнал бы я мальчонку, Но как зовут, забыл его спросить. 1941 «Отцов и прадедов примета…» Отцов и прадедов примета, — Как будто справдилась она: Таких хлебов, такого лета Не год, не два ждала война. Как частый бор, колосовые Шумели глухо над землей. Не пешеходы – верховые Во ржи скрывались с головой. И были так густы и строги Хлеба, подавшись грудь на грудь, Что, по пословице, с дороги Ужу, казалось, не свернуть. И хлеба хлеб казался гуще, И было так, что год хлебов Был годом клубней, землю рвущих, И годом трав в лугах и пущах, И годом ягод и грибов. Как будто все, что в почве было, — Ее добро, ее тепло — С великой щедростью и силой Ростки наружу выносило, В листву, в ботву и колос шло. В свой полный цвет входило лето, Земля ломилась, всем полна… Отцов и прадедов примета, — Как будто справдилась она: Гром грянул – началась война… 1942 У славной могилы Нам памятна каждая пядь И каждая наша примета Земли, где пришлось отступать В пыли сорок первого лета. Но эта опушка борка Особою памятью свята: Мы здесь командира полка В бою хоронили когда-то. Мы здесь для героя отца, Меняясь по двое, спешили Готовый окопчик бойца Устроить поглубже, пошире. В бою – как в бою. Под огнем Копали, лопатой саперной В песке рассекая с трудом Сосновые желтые корни. И в желтой могиле на дне Мы хвои зеленой постлали, Чтоб спал он, как спят на войне В лесу на коротком привале. Прости, оставайся, родной!.. И целых и долгих два года Под этой смоленской сосной Своих ожидал ты с восхода. И ты не посетуй на нас, Что мы твоей славной могиле И в этот, и в радостный час Не много минут посвятили. Торжествен, но краток и строг Салют наш и воинский рапорт. Тогда мы ушли на восток, Теперь мы уходим на запад. Над этой могилой скорбя, Склоняем мы с гордостью знамя: Тогда оставляли тебя, А нынче, родимый, ты с нами. 1943 «В пилотке мальчик босоногий…» В пилотке мальчик босоногий С худым заплечным узелком Привал устроил на дороге, Чтоб закусить сухим пайком. Горбушка хлеба, две картошки — Всему суровый вес и счет. И, как большой, с ладони крошки С великой бережностью – в рот. Стремглав попутные машины Проносят пыльные борта. Глядит, задумался мужчина. – Сынок, должно быть, сирота? И на лице, в глазах, похоже, — Досады давнишняя тень. Любой и каждый все про то же, И как им спрашивать не лень. В лицо тебе серьезно глядя, Еще он медлит рот открыть. – Ну, сирота. – И тотчас: – Дядя, Ты лучше дал бы докурить. 1943 |
