К этому масштабному фону, добавилось еще одно, очень важное для меня событие: незадолго до подачи документов на участие в программе, в июле девяносто седьмого года, в нашей семье появился долгожданный сыночек, мой первенец – Леня.

Тогда таких стиральных машин, как сейчас, у нас не было; белье и пеленки ежедневно и многократно крутились в легендарной «Ивушке». После этого я собственноручно, до семи раз, прополаскивал и выжимал их в ванне. Дважды в день мыл полы с хлоркой в нашей двухкомнатной квартире. Вечерами после работы-учебы гулял с колясочкой в местном парке; после наступало время книг, курсовых, дипломной работы. Малыш спал, как и положено спать детям его возраста, с сопением, частыми пробуждениями, громким плачем, не давая мне погрузиться в сон, отвлекающий от учебы.

Категория: БОЛЬНИЦА

Вчера нас перевели в другой бокс. А в нашем боксе затеяли очередную «генеральную уборку», которые тут каждые две недели проводятся,

На новом месте встретили нас сурово. «Хозяин» территории – «молодой» папаша лет слегка за тридцать, мордатый, упитанный и крепкий – уже неделю обитал здесь с трехлетним сыночком. «С ходу», как альфа-самец в обезьяньей стае, папаша обозначил свои права на территорию и условия нашего пребывания в ее пределах. Коммуникация шла исключительно в одностороннем порядке – сверху вниз, мнение снизу в расчет не принималось.

Я принес стойку, протянул удлинитель, подключил капельницы. Наши многочисленные провода на полу сразу же вызвали соседское недовольство. Провода мне велели немедленно убрать с пола, проложив удлинитель по стене, на гвоздиках, к двери, а оттуда – протянуть по воздуху, к стойке. Дырявить стенку я отказался, переключив решение вопроса на медперсонал.

– Если сын споткнется – ответишь, – последовал суровый вердикт.

Мой пример, что во всех прочих палатах провода лежат на полу, убедительным признан не был.

В комнате практически все время работал телевизор, каналы СТС и ТНТ, мое предложение выключать его время от времени было отвергнуто столь же сурово. Свободное время папа проводил, в основном предаваясь сну, периодически выбегая вниз, в «прикуренное» место близ уличного входа. Покурить-потолковать «за жизнь» с многочисленной женской стайкой, видимо «сродной» ему по духу. Мы жили на втором этаже, как раз над входом, так что струйки сигаретного дыма обретали у нас новое пристанище.

Вот так мы и жили: Владик слушал аудиокниги, папа работал и учился, соседи лежали, вперяясь очами в блещущий красками прямоугольник на стене. Когда папа засыпал, трехлетний сынишка сам организовывал свой досуг, бродя по комнате и коридору. Время от времени сынок плакал, жалуясь на некие боли, чем изрядно досаждал сонному папе.

Хотя надо сказать в папино оправдание, что женщины обычно ведут себя гораздо более агрессивно по отношению к тяжело больным детям. От простого убеждения, что «ничего у тебя не болит, укол полчаса назад сделали»; до окриков в полный голос и прямого физического воздействия. И видел, и слышал, и сам неоднократно проходил, что это такое: когда сынок четвертый раз за ночь тебя будит, просит опять пригласить врачей и сделать очередной укол. Сил терпеть уже нет. И мои силы на исходе. А укол делать нельзя: в сутки их три-четыре положено, не больше. Вот и делай, что хочешь.

Категория: ВОСПОМИНАНИЯ

В начале апреля 1999 года сверхзвуковой «Боинг-737» унес меня из Москвы в Нью-Йорк. В средоточие мира, бывшего примером для нашей страны, да и для всех нас, без малого уже целое десятилетие – какими быть и куда стремиться. Этот полет знаменовал начало нового этапа моей жизни.

Вылетели мы ровно в полдень; ровно в полдень, минута в минуту, приземлились в международном аэропорту Джона Кеннеди (JFK). Всю дорогу солнце находилось на одном и том же месте в иллюминаторе, не меняя своего положения. Это стало первым моим открытием в той поездке.

Другие открытия вскоре последовали чередой. Время ожидания следующего рейса составляло несколько часов; я сделал робкую попытку попрактиковать свой «домашней выделки» инглиш на сотрудниках аэропорта, задавая всякие пустяшные вопросы. Далее – пошли новости.

По первоначальной легенде, из Нью-Йорка следовал перелет в Чикаго, в аэропорту меня встречали и везли домой. Организаторы поездки, экономя бюджет, взяли рейс через третий город, с пересадкой – так получалось дешевле, хотя и немного дольше по времени. Но северо-восток США был в эти дни накрыт сплошными дождями, рейс задерживали. Получалось, что на пересадку я однозначно не успеваю.

Авиакомпания предложила отель и ресторан за свой счет. Перспектива потерять целый день стажировки и убить время в отеле не радовала. Я попытался донести это до администратора, мне любезно улыбались и, делая вид, что все понимают, переадресовывали задачу другому менеджеру. Довольно скоро моя речь стала беглой, уверенной и настойчивой. Я втолковывал, что улететь должен именно сегодня – и никак иначе; что бесплатный отель и ужин в ресторане меня никак не прельщают.

Избавились от меня просто – сказали, что есть еще прямой рейс на Чикаго. Он гораздо дороже моего, но компания готова отправить меня без доплаты. Борт вылетает менее чем через час. Есть возможность на него успеть, если действовать оперативно. Оказалось, самолет вылетал из другого аэропорта Нью-Йорка – Ла-Гуардия (LGA), предназначенного для внутреннего сообщения.

Логистику Нью-Йорка я представлял достаточно абстрактно. Предложенный бесплатный талон на такси был принят без малейшего сомнения, равно как и переоформленные документы. Время шло на секунды, поэтому на бумаги я даже не взглянул, бегом отправившись выискивать назначенное авто. Минуты шли.

Вот и лимузин, вот мое тело и багаж уже в его бездонном чреве. А до отправки рейса остается минут сорок. Таксист засомневался было, но его дело малое, талон на руках. Мы рванули через автостраду Ван-Эйк на Гранд-Централ. Великий город представал предо мной отнюдь не блистающими небоскребами. Слева были трущобы Бруклина, справа – трущобы Квинса.

Монотонный дождь обратился в шквал, сплошную стену воды с добавлением брызг из-под колес. Водитель переключил скорость; «дворники» заметались подобно водяным жукам на широко растопыренных черных лапках, каждым своим движением открывая взору новые панорамы унылого непотребства проносящихся мимо строений.

Двадцать минут дороги, быстрое прощание с таксистом, уверенным, что я вернусь обратно в JFK. Пять минут – марш-бросок по аэропорту; вот и администратор; документы летят на стол, скороговоркой произносится номер рейса. А рейс – минут через десять. У нас бы такие штуки точно не прокатили. Смотрят они мои документы – и возвращают.

– Что-то, – говорят, – в JFK не так оформили, надо обратно ехать, переоформлять. А следующим рейсом, поздно вечером, можно улететь.

– А я хочу лететь именно этим рейсом!

Всех своих аргументов припомнить не могу, в них было больше страсти, чем логики, но они были услышаны. В самолет – длинный, узкий, сигарообразный – я зашел последним из пассажиров, все уже сидели на своих местах. До взлета оставались буквально минуты. Прощаясь, администратор заверил меня, что позвонит по оставленному мной номеру телефона в Чикаго и сообщит номер рейса и время прилета.

Впоследствии в Штатах с подобной ситуацией мне приходилось сталкиваться неоднократно. Что я заметил: в случае, когда вероятность получить положительный или отрицательный ответ была одинакова, ответ практически всегда был положителен. К сожалению, мой российский опыт был диаметрально противоположен, практически повсеместно. Ну ладно, если это жилищные или социальные структуры. Но однажды мне категорически запретили войти с сыном в некрополь Александро-Невской Лавры, когда решил воспользоваться льготой многодетной семьи. Паспорт с шестью печатями в разделе «дети» документом признан не был: пожилая женщина в темной одежде, с печатью глубокого смирения на лице, потребовала с меня свидетельство, что я на самом деле «многодетный».