Отправляться в мир народа Ольх мне совсем было не по пути, а судя по тому, что уже распознавала маршрут и видела знакомые, после сегодняшней перебежки, места, именно туда парни и возвращались. Всадники скакали к дому ведьм, но в неожиданно поредевшем составе — их оставалось всего трое. Я понимаю: минус Геральт — ладно, допустим, они решили отдать его обратно, но где еще одно чудовищное рыло? Неужели наши эльфы расстарались и смогли завалить одного из этих хваленных Aen Elle?
— Хер тебе, а не спасение от Белого Хлада! — обижено пробормотала я, ни с того ни с сего получив еще один удар по лицу и чувствуя, что теперь мне разбили нос. — Весь Асгард на тебя натравлю! — пообещала я мстительно и со злости я пнула коня. Нога, очевидно, пришлась по нежному лошадиному боку, вызвав у животного прилив праведного негодования. Транспорт взбрыкнул, заржал от обиды и попытался встать на задние лапы, скидывая неблагодарных ездоков на жесткую землю. Не ожидавший такого подвоха эльф с трудом удержался в седле, ухватившись за гриву и поводья. А вот я в очередной раз повалилась полетела знакомиться с физикой твердых тел, с чувством, с расстановкой, рухнув в мутную болотную воду.
Пока я продирала глаза от тины, выстилавшей дно приютившей меня лужи, предводитель остроухих нелегалов решил, что пользы от меня не больше, чем от дорожной пыли и что-то скомандовал голубоглазому магу, заставляя того командным тоном бросить вылавливать меня из водоёма и отправиться домой. Прошипев мне что-то на прощание, эльф скрылся из виду и бросил меня одну в окружении квакающих пресмыкающихся, чтобы я в полной мере могла прочувствовать, насколько же я устала от такой жизни. Тело, решив, что на сегодня с него напряжения достаточно, принялось ныть каждой, даже самой маленькой и неприметной мышцей, новообразовавшиеся синяки ныли, вторя хору лейкоцитов, стремившихся залатать разбитые нос и губы. Мир действительно плыл перед глазами, следуя за Дикой Охотой в глубины космоса, а жрать хотелось так невыносимо, что я была согласна сожрать фаршированного курицей мамонта под соусом песто, с гарниром из тонны картошки-фри. И диетическую колу не забудьте, пожалуйста.
Понимая, что сил во мне осталось только дышать, да и тех как-то маловато, я попыталась снова рухнуть в воду и утонуть, чтобы не чувствовать себя боксерской грушей, от души отбитой офисным работником-садистом, мечтающим высказать начальству всё, что думает. Прохладная жидкость мгновенно освежила кожу, приводя в чувство и заставляя вспомнить о том, что конечная цель моего бездарного существования — абстрактные дети и внуки, которых я пока уже не завела. Прикладывая поистине титанические усилия, я уселась посреди болота, и тяжело дыша, принялась вытирать кровь с лица нестерильной, полной опасных бацилл, водой.
Пытаясь разглядеть собственное отражение, я не без самодовольства заметила, что вместе с личиной Цири с меня сползала и магия Локи, приводя лицо в родной до безобразия вид. В темноте из водного зеркала на меня рассеяно и крайне замученно смотрело знакомое лицо с бледно-голубыми глазами, глубоко посаженными, но большими и уставшими, зрачки которых расширились от расфокусировки — отрицательное зрение тоже вернулось, а очков под рукою не оказалось. Большеватый, хоть и прямой нос, оказался изгваздан в болотной грязи, смешанной с кровью, сочащейся из ноздрей и тонковатых, бледных губ. Правда, волосы, вопреки генетике, пока еще оставались серебряными, но местами уже проявлялись родные по цвету, темно-коричневые, пятна.
— Анна! — громом над болотом прошелся голос, гнусаво тянущий звуки одновременно свирепо и взыскательно. — АНИКА!
— Туточки я, туточки, — я подняла руку вверх и с трудом помахала ей, даже и не пытаясь сообразить, что в темноте этот жест бесполезен. Впрочем, я начала при этом баламутить воду и булькать, чем выдала своё местоположение скоя’таэлю.
Из-за кустов ко мне гордо вышагнул Йорвет, двигаясь легкой подиумной походкой, в сопровождении десятка остроухих подопечных, которых не было, инфа сотка, еще неделю назад. Удивляться я не стала, списывая все на природное обаяние моего драгоценного и любовь становиться родной мамочкой всем, неокрепшим умом, молодым эльфяткам. Поскольку свита любви всей моей жизни пришла с факелами, и для пущего устрашения им не хватало только вил, я недовольно поморщилась, и продолжила возиться в своей мокрой зоне комфорта, приводя себя в относительный порядок. «Наши» эльфы мгновенно потеряли это гордое звание и вновь опустились до состояния «гребаные ушастые ситхи». Командир скоя’таэлей, увидев, что сама я вставать точно не собираюсь, подошел ко мне, пафосно протягивая руку помощи. Выбора, как вернуть себе стоячее положение, у меня все равно не было, тем более, что поднявшись на свои две, я почти сразу рухнула к ногам любимого, и удержалась от нового мелководного дайвинга только потому что в последний момент эльф меня подхватил:
— Где всадники? — грозно спросил он, на удивление, не обрадовавшись моему быстрому падению.
— Ускакали, — я указала в сторону жилища ведьм. — Кажется, что они уже ускакали в свой мир, и догнать их не получится.
К нам подошёл эльф, чье лицо было искалечено даже больше, чем у моего благоверного. С правой стороны лба, через переносицу, грубо разрубленную почти пополам, и до левого уха через всё лицо проходил огромный, с рваными краями шрам. В том, что осталось от глаз, злобы не читалось, во всяком случае, по отношению ко мне. Было только безразличие. Абсолютное, стопроцентное, неопровержимое. Кинув короткий взгляд на вашу покорную слугу, и явственно отметив, что Йорвет меня-таки держит, он произнес, скорее из показной вежливости на Общем языке:
— Она права. Мы их не догоним. И нет смысла пытаться.
Йорвет кивнул, принимая мнение к сведению. Потом махнул свободной рукой, продолжая поддерживать меня, и скомандовал отбой остроухим бойцам. Все, как один, по очереди бросали на меня взгляд, полный или подозрения, или презрения, или любопытства, иногда сочетая все три эмоции в одном выражении, и уходили туда, откуда появились — в темноту. Я с трудом оперлась на своего ненаглядно, представляя, что это такой странный костыль и мы вместе потащились за остальными, едва шевелясь, замыкая процессию.
Это был долгий день. Тяжелее в моей жизни была только защита своего эго от посягательства родственников, которые всегда бьют без промаха по самым больным местам: «Почему не замужем?»; «Когда кавалера заведешь?»; «Найди хорошую работу!»; « Ты уже взрослая!» и так далее. Там вообще фиг знает, чего ожидать от этих тётушек и дядюшек, которые уже почти прожили свою жизнь и согласны прожить до кучи твою, а ты сидишь, весь красный, потому что посылать матом этих людей мама запрещает, и точно знаешь — эльфийский отряд спасать твою шкуру не явится. В принципе, и с Дикой Охотой я не была в этом уверена, потому что Йорвет, как бы, смылся и не планировал как-то рисковать собой или товарищами ради какой-то там Dh’oine, но до последнего надеялась, что он придет и защитит меня.
Он всегда приходит. Если это в его зоне доступа.
====== Глава 12. Обрывки разговоров. ======
ах если б всё начать сначала
я б снова выбрала тебя
чтоб с радостью и наслажденьем
опять тебе испортить жизнь©
з.ы. Привет всем, кто в танковых войсках
Оrfainne* – Чужак. В названии фанфика “orfainnа” заранее определяет и принадлежность Аники к ЖЕНСКОМУ полу. Внимательней к Сапковскому и его словообразованию в Старшей Речи, господа! Вспомните про этот дисклеймер прежде, чем тянуть свои ручки к “публичной бете”
Самой страшной пыткой, которой я подвергалась за всё время существования этого бренного тела, было воскресание в несусветную рань. Именно воскресание, потому что бодрым подъемом это назвать сложно. Никогда не угадаешь — то ли ты недоспал, то ли, наоборот, переспал, то ли просто отлежал себе всего себя, прожеванное состояние утреннего пробуждения всегда присутствовало. Но сегодня случился апогей. Поняв, что вроде бы уже не сплю, я поняла, что глаза открываться просто отказываются. Веки как будто прижали друг к другу суперклеем и они просто не могли подняться и показать мне окружающий мир. Но это было еще полбеды. Даже лежа в тепле, на чем-то относительно мягком и не раскрывая глаз, я ощущала, как всё тело ужасно ноет, представляя собой один сплошной синяк. Болело абсолютно всё от кончиков волос и до ногтей на ногах включительно. Вроде бы, я упала всего лишь пару раз — это нормально и даже, по-своему привычно, с моей-то неуклюжестью, а болят даже те участки меня, о существовании которых ваша покорная слуга и не догадывалась до сего момента. Лодыжка, как самая нагружаемая вчера часть тела, опухла так, что нога едва-едва помещалась в носок. Губы чесались, верхняя челюсть ныла, а нос я и вовсе боялась щупать, потому что уже тепло пальцев заставляло его предупреждающе саднить. В таком состоянии лежать было равносильно просьбе Степы Лиходеева расстрелять, а желающих, как вы понимаете, в округе может бродить слишком много. Поэтому я, совершая над собой титанические усилия и напрягая волю, села. Мозг, мгновенно включая двигатель внутреннего страдания, сразу же загудел, ударяясь боками о черепную коробку. Он просто отказывался воспринимать информацию, обрабатывать её, держать себя в тонусе, или, хотя бы, просто определить «Где я?», «Что я?» и «Какого, собственно, хуЯ?». Как-то плоховато я выгляжу для живого человека.
