— Геральт, где же ты? — услышала я свой неожиданный шепот будто бы со стороны.

— Разве ты еще не разобралась с записями Итлины? — прямо над ухом раздался ехидный, вкрадчивый голос, тянущий слова с поистине садистским удовлетворением. От неожиданности я подпрыгнула на месте, сразу же ища источник дискомфорта, резко оборачиваясь в полете. Йорвет поморщился, почувствовав, что я случайно ударила его хвостиком волос по лицу: — Я думал, вы уже празднуете расшифровку дневников, — продолжил скоя’таэль, но вдруг замер, не успев сказать что-нибудь саркастическое. Увидев влажные глаза, эльф смекнул, что я, похоже, была тронута балладой, и вообще прониклась сюжетом до кончиков пальцев, очевидно, списал мою сентиментальность на превышение дозировки алкоголя в крови. Поэтому протяжно, противно-тоненько, произнес, имитируя мой голос и не стараясь даже скрывать издевку: — Ой, а кто это у нас тут такой уже никакой, а?

Я проигнорировала несправедливые выпады и обвинение в неподобающем поведении в свой адрес. Я не пьяненькая, просто у меня кость по жизни веселая:

— Ваша писанина, знаешь ли, это не английский язык. Хотя, уверена, если бы мне сказали, что завтра — экзамен по Старшей Речи, я бы, наверное, сумела выучить её часов за пять. Но это только в экстремальных случаях, на резервных батарейках организма и исключительно по команде «Сессия». Но я, кстати, знаю, как отправить тебя в кукушкину задницу, но только устно. Увы и ах, я даже не могу в ваш алфавит, — действительно, проще в иероглифах сесть и разобраться, чем в этих эльфийских закорючках.

— И как ты собираешься выкручиваться? — ухмыльнулся Йорвет самодовольно. Я потрясла головой, выгоняя остатки баллады из закромов сознания. Успокоившись за пару секунд, я удивленно заморгала, глядя на скоя’таэля. Он-то откуда тут взялся? Или что, белочка нагрянула, да не простая, а эльфийская? Окинув быстрым взглядом стол и оценив обстановку, я поняла самое страшное: пушистохвостых крыс прибавилось на три условные полу-трезвые единицы. А именно, собственно, на Йорвета, подсевшего ко мне ближе всех; его лучшего друга — Киарана, о чем-то разговаривающего с краснолюдами; и какой-то незнакомой темноволосой эльфийки, поместившейся аккурат между двумя остроухими мужчинами. Расположившись по правую руку от моего «бывшего», который и сам был об этом не в курсе, она пыталась то незаметно приобнять его, то кинуть томный, полный обожания взгляд на своего командира, то пламенно вздохнуть со страстным придыханием. От такого, ужасно непристойного и нарушающего все мыслимые и немыслимые нормы поведения, на секундочку у меня в душе вырос пламенным столбом синдром «бабки у подъезда», и сердце, вторя бестелесной оболочке, ультимативно потребовало назвать её наркоманкой и проституткой. Могла бы, так-то, и поздороваться, да?

— Я надеялась еще немного поэксплуатировать тебя, — кося лиловым глазом на потенциальную соперницу относительно мужика, на которого у меня совершенно нет планов, выдала я нагло. — Ты же эльф, должен же что-то в этом понимать.

— Какая ты наблюдательная. Выражаю свой восторг по поводу твоего интеллекта, — едко ответил Йорвет, наливая себе в кружку моё вино. — И как ты додумалась до такого сложного умозаключения?

— Иногда у меня-таки включается мозг. Редко, но случается. Обычно, пару раз в месяц, — эльф удовлетворенно хмыкнул. — Нет в тебе полёта, Йорвет. Запомни, оскорблять человека надо аргументированно, — важно подняла я палец. — Например, ты дурак, потому что ты — мудак.

— Забавно, — ответил скоя’таэль. — Ты что-то пропищала, а мне показалось, что это нечто похожее на «Господин Йорвет аэп Сидриэль, не будете ли вы столь любезны, чтобы помочь мне, глупой dh’oine, расшифровать записи? Ведь ваш несравненный ум и талант…» — противно пародируя мой голос, начал эльф.

— Нет, про ум я сказать точно ничего не могла. Чего нет, того нет. Тут уж не обессудь, — фыркнула я. Выбора-то у него все равно нет. Саския сказала помогать, так что заткнись и делай, что приказала твоя обожаемая королева. Куда ты денешься с подводной лодки, ушастый?

Стол мгновенно отреагировал на перепалку. Перешептывания, ухмылки и многозначительные взгляды, перекрестным огнем пролетевшие над столом, попытались продемонстрировать, что всем всё понятно, и на мне и моей адекватности можно ставить крест. Нарисовалась новая жертва, падшая под обаянием одноглазого эльфа. В принципе, не только наша компания считала, что всё пошло по накатанному кругу — вся таверна, нет-нет, а прислушивалась к сумбурному короткому диалогу. И если краснолюды, находясь в доступности пиздюлей эльфа, ограничивались безобидными вздохами: «Как в старые-добрые.!» и «Эх, Ани сразу вспоминается, да?!», то зал корчмы был менее толерантен и более конкретен в своих сплетнях: «О, очередная подстилка из другого мира приехала!», «Тварь ушастая! Только девок мидгардских портит!», «Ишь, понаехала! Новое, говорят, направленье нынча в моде. Как у ентих, у черных, да. Секс-туризьм! Тьфу! Срамота». В итоге, приз лучшего комментатора по вопросу, в котором никого не спрашивали, был признан Тишка с улицы Литейщиков, двадцать минут рассуждавший на тему, кто из нас больший извращенец: я, если желаю переспать с представителем другого вида, или Йорвет, падкий на инопланетянок.

Эльф хмыкнул:

— Я подумаю, и к концу вечера скажу, стану ли я тебе помогать, или нет.

Я отвернулась, про себя хихикнув и невольно чувствуя, что все вокруг так или иначе правы — ничего не изменилось и Йорвет, так же, как и пару лет назад, продолжает вести себя, как редкая, почти исчезнувшая падла. Помнится, что у него это такой способ флирта. Нет. Хренушки, я второй раз на это не куплюсь, сколько угодно выпендривайся. Ищи себе другую дурочку. Дабы выкинуть из головы всё лишнее, я попыталась снова слушать Присциллу, но уловить снова то настроение, трогающее за струны души, уже не смогла. Трубадурша пела балладу о каком-то Кагыре, рыцаре в шлеме с крыльями хищной птицы, верного долгу кого-то там защищать. Но этого «кого-то» для начала было необходимо найти, потому что неизвестность пребывания сей личности существенно осложняло ему задачу. И пусть пела она уже не так впечатляющее, хмельной пипл хавал в прямом и переносном смысле, не скупясь на овации молодому таланту. Закончив воспевать павшего смертью храбрых парня, Присцилла с чувством поклонилась, и спустилась отпить воды.

— Вот! Сейчас будет! — на всякий случай отодвинувшись на максимальное от Йорвета расстояние, возвестил Лютик. — Рассказ о жизни Аники!

Я быстро запустила руку в свой рюкзак и извлекла на свет божий заботливо обмотанный в тряпки мобильник. Пока он включался, а экран переливался разноцветными огоньками, возвещая о своем пробуждении, весь стол смотрел на гаджет, вытаращившись и чуть ли не приоткрывая рты, как на очередное чудо света. Оно, конечно, я все понимаю — у них со смартфонами напряженка, связь вообще не ловит, а звуки извлекает всё, кроме динамика, но зато есть драконы и мегаскоп — тоже вещи не частые во Вселенной. Так что можно было бы быть и поскромнее. Я прикрыла светящийся экран рукой, дабы не бить в глаза прогрессом всем случайным посетителям таверны, и приблизилась к сцене. Приблизившись к сцене, я включила диктофон, готовая слушать и сохранить в памяти моих потомков и ютубчика балладу про себя, любимую. Не каждый день о тебе пишут песни, тем более, если они с претензией на гениальность. Был, правда, один недобитый доморощенный поэт в моем темном и страшном детстве, который посвящал парочку стихов каждой новой пассии, и мне в том числе, но так как дальше рифм «кровь-любовь-морковь», не ушел, то и считать это полноценным произведением, пожалуй, не было смысла. Но я на всякий случай тоже гордилась.

Присцилла начала эту мелодию напряженно. Во вступлении явственно читалась тревога, опасность и отчаянье. Но когда она запела… Высокий голос, проникновенно прекрасный, сильный, вобрал в слова всю давнюю, с трудом заглушенную, боль, срывал повязки со старых ран, буквально прожигал до визга нахлынувшими воспоминаниями. Где-то в животе проснулось чудовище, которое своими щупальцами задевало в такт музыке органы, играя на них, как на струнах лютни, а сердце и разум вторили ему, дрались между собой, до кровавого месива раздирая друг друга. Песня Лютика и Присциллы не повествовала о каких-то событиях. О том, как именно я попала сюда, о жизни в Каэр Морхен, о Профессоре и его зомби, ходящих по столице Темерии, о огражденном завесой тьмы Вергене. Нет. Она рассказывала о смене эмоций, идущих в ногу со мной по карте Ведьминленда. О том, как отчаянье, боязнь не вернуться домой, и зависимость жизни от одного только ведьмака пожирали меня изнутри, разрушали до основания. О том, как отделенный Асгардом кусок души выпивал эмоции, жадный, пожирающий всё и даже меня саму, как Черная Дыра, как я почти умерла. И как я просто исчезла в один момент и больше никогда и нигде не появлялась.