====== Глава 4. Привет с другого конца. ======
— Ваш заказ?
— Мне двойную депрессию, разочарование 0.5 и поспать.
— Ненавистью поливать?
— Да, конечно.
©
Трисс встречала меня с тем же энтузиазмом, как мама сына-героя с линии фронта. Цветов и бросание чепчиков в воздух, мне, конечно, избежать удалось, но легкая общая атмосфера праздника витала в воздухе, заставляя весь дом ходить ходуном. Магичка чуть ли не прыгала от радости, кружа по комнатам и радостно напевая себе под нос, поскольку я, во-первых, пережила несколько суток рядом с Йорветом и осталась относительно невредима, а во-вторых, смогла-таки найти могилу эльфийской ведуньи. Жужжа, как пчелка на тему того, что место упокоения Итлины всколыхнет весь просвещенный мир, какое всемирное достояние нам удалось обнаружить, насколько это важно для понимания истории и установления мира между эльфами и людьми, Трисс бросалась громкими словами, похвалами и аплодисментами в мой адрес, возводя меня едва ли не в ранг великого ученого. Ну, и, конечно, служанка чародейки умудрилась вставить свои очень громкие пять копеек, заявив, что наконец-то все ученые соберутся и быстренько расшифруют знаменитое пророчество. Народ узнает, когда запасать продукты и все будут готовы к большому пиздецу, который стабильно призывают все кому не лень уже парочку столетий, а он упорно отказывается наступать и население планеты же как-то притомилось из-за затяжного ожидания и положило огромный болт на свое гипотетическое выживание.
Лично меня подобные тонкости волновали мало, если не сказать, что мне было откровенно плевать. Я-то точно знала, что Белый Хлад до этого мира пока не собирается добираться, но по шпионским соображением помалкивала в тряпочку. Не желая участвовать в этом радостном дурдоме и скакать вместе с дамами, я попросила согреть себе ванну. Плюхаясь в горячую, ароматную воду, я вдруг поняла, что можно расслабиться и спокойно пойти на заслуженный отдых, хотя бы на вечер. А значит, стоит забить на всё тот орган, которого у женщин нет. От живительного тепла и волшебных запахов лаванды с гибискусом, которые Трисс заботливо добавила мне для большей медитативности и релакса, меня разморило, веки наполнились усталостью и свинцом, пытаясь нагло закрыться и дать мозгу подремать, поразмышлять в спокойствии и умиротворении.
Итак, что мы имеем: Локи, асгардская королевская задница, не выходил на связь уже несколько дней. Звонить ему самой нет возможности — трикстер как-то говорил, что и зайца можно научить курить, в смысле, меня пользоваться магией, но наши тренировки свелись к банальному: «Да ты просто тупая!», «Зато красивая!», «Одно другому не поможет!». Побившись пару месяцев, принц, от природы не обладавший большим терпением, сдался и плюнул на это дело, сдаваясь под властью обстоятельств и моего скудоумия. А теперь, может, и на меня забил. Иначе где его носит так долго?
Еще беспокоил Йорвет. Когда мне было девятнадцать, всё, что происходило с нами обоими, казалось куда проще, во всяком случае, мне. Типа, люблю, жить не могу, я вся твоя, и живи с этим, остроухая гнида, как хочешь. Но сейчас, когда мне аж за двадцать и скоро пора будет паковать манатки в дом престарелых (я уж не говорю, что на кладбище мне постоянно ставят прогулы) ситуация коренным образом изменилась. Точнее, преобразилась и отнюдь не в лучшую сторону. Если разобраться, напрячь мозг и подумать, то… Я все равно не понимаю, как умудрилась полюбить это пафосное, унылое, одноглазое нечто с заскоками расиста-антиглобалиста, походника-аскета и просто идеальной мрази в одном флаконе? Впрочем, даже сейчас, с трудом пережив несколько суток рядом и поразившись глубине его неприязни ко всему, что не являлось сколько-нибудь эльфийским, я не могу утверждать со стопроцентной вероятностью, что Йорвет мне безразличен. Наверное, это карма. Или магнетизм судеб. Из жизни в жизнь этот треклятый эльф подводил меня к Старушке с косой за руку, знакомил, не самым галантным образом убивая, но всё равно, я как бабочка-камикадзе, летела на встречу своей трагично обрывающейся судьбе и только успевала сделать «цверк-цверк» крылышками, перед тем как сгореть нахер в очередной раз.
Так, стоп. Аня, успокойся. В этот раз ничего не случиться, если ты не позволишь. Надо просто держать себя в руках. Включить голову и прекратить быть дурой. А это ой как сложно, блин, сделать.
— Аня, можно вопрос? — раздался голос моей любимой чародейки из-за ширмы.
— Жги, орандж-тян!
— Чего? — не поняла Трисс. — Не важно. Ты вообще платья любишь?
— Да не очень, — ответила я, подозревая неладное. — Обычно я в них выгляжу, как баба на чайнике. И не удобные они, всё продувает. А ещё…
—Тебе стоит срочно сменить свое отношение, милая. Лия уже постирала твои вещи, а голой в таверну идти нельзя.
Попав в корчму, первым делом я заявила, что чай для меня может оказаться слишком крепким пойлом, поэтому я требую хорошего, качественного и сладкого винишка. Такое заявление быстро было принято на веру и оценено старыми товарищами на все сто по пятибалльной системе. Быстренько организовав даме специфичное, но вполне приятное на пробу красное полу-сухое «Красавица Виковарро», настоящие краснолюдские джентльмены справились о его вкусовых достоинствах, качестве, порассуждали о способах взращивания особого сорта винограда, подсказали, как добиться правильного послевкусия у хорошего вина, и дабы способствовать лучшему нанесению информации на кору головного мозга, налили в изящный бокал чистого спирта с клюквенным морсом. В принципе, ничего нового. Я всегда знала, что мои старые товарищи краснолюдских кровей, почти все, поголовно, страдают той редкой формой алкоголизма, при которой человек либо пьёт литрами и почти не пьянеет, либо же, напротив, принимает всего одну маленькую пинту алкоголя на грудь и получает путевку по самым туманным частям философии бытия. В общем, ребята дошли до состояния легкого опьянения не быстро — часа за полтора, искренне празднуя вместе со мной «археологическое открытие, способное перевернуть понимание межрасовых отношений». Так, во всяком случае, сказал известный поэт, бард и балагур в одном флаконе, Юлиан Альфред Панкрац, виконт де Леттенхоф, которого, слава богу, всё равно звали Лютиком.
Боязно ожидая, что моё появление может сгенерировать ракетный град вопросов про Анику, заданный в духе краснолюдов, а значит — не всегда самых удобных, я при первой же возможности пыталась нести любую чушь, которая зарождалась в чертогах моего разума:
— Говорят, что у людей с холодными руками тёплое сердце, — втирала я Хиваю. — А я говорю, что внутри людей с холодными руками идёт многолетняя война между скандинавскими племенами эритроцитов и лейкоцитов, — друг многозначительно кивнул, делая вид, что понимает, о чем я говорю. — Ежедневно тысячи славных воинов бьются в холодных владениях Одина, умирают и по сосудам отправляются в сердце-Вальгаллу, где их ждёт Рагнарёк — битва между высшими богами и хтоническими чудовищами.
Золтан многозначительно хмыкнул, и попытался увести тему в более привычное русло и поговорить о чем-нибудь приятном, например, о правильных способах ставить брагу в темном и прохладном месте так, чтобы жена не нашла заначку по запаху. Оказалось, что Трисс и Лия давно провернули всю необходимую работу по распространению правильной и единственной версии моей жизни, тщательно продуманной еще в первом разговоре с чародейкой. Иначе говоря, барышни со скоростью паблика растарабанили по сарафанному радио от волшебного информбюро абсолютно всю полученную информацию про мнимую, но бушующую, бьющую ключом (иногда гаечным и по голове) мидгардскую жизнь. Поэтому ко мне не приставали, предпочитая не грузить гостью, понимая, что любой человек имеет право на культурный отдых.
Настроение у кампании летело на уровне стратосферы, веселые краснолюды наперебой горланили матерные частушки, изредка треплясь о политике, религии и других самых разнообразных вещах. Казалось, что всё, что окружало меня, достигло нужного уровня дзена по шкале просветления. Расслабленная, успокоенная знакомой, пусть и слегка позабытой атмосферой, я впервые за долгое время чувствовала какое-то внутреннее спокойствие и умиротворение. Трубадур, как самый большой ценитель искусства и вовсе решил захватить меня в информационный плен, пытаясь выведать невозможное все о нашей поэзии и своих коллегах. С гордостью продекларировав стихи Байрона, Пушкина, Дикенсон и других литературных гениев, пытаясь превратить их более удобоваримый местный вариант в процессе перевода на Общий, добила я творческую составляющую души поэта только Маяковским и Сологубом. Параллельно, пока я вдохновенно и проницательно, практически в лицах рассказывала «Сто сорок солнц закат пылал…», мою голову посетила ужасная мысль, не отпускавшая отчаяньем и болью: Как? Каким образом фиговина, типа «Тает лёд», стала для мидгардчан чуть ли не вершиной поэтическо-песенного искусства? Впрочем, факт этот я благоразумно скрыла, оставив представителя местной богемы в приятном неведении.
