— И мы добровольно ввязываемся в это… противостояние, — вздохнул мармеладный мужчинка, приобретая не дюжую смелость буквально на императорских очах.
— Мы с тобой, как, впрочем, и вся империя Нильфгаард, считали себя главной жабой в этом болоте, — Пламя-пляшущее-на-курганах-своих-врагов-но-только-образно круто развернулся на каблуках и принялся спускаться по лестнице смотровой вышки, морально собираясь с силами предстать перед, так сказать, коллегами по управленческому цеху, со всей своей южной суровостью жуткого диктатора, устроившего маленький тоталитарный режим на одной, локально взятой местности. — Мы думали, что наши амбиции — самые сильные и реализуемые. Мы всё положили на алтарь величия нашей империи. Но забыли, что всегда есть тот, кто выше нас. И что всё, что мы делаем, настолько хрупко, что ожившие детские байки, вдруг решившие обрести плоть и оружие, могут нас смести.
Акковран не ответил. Его Величество впал в раздумья и философию, понять которую он, всего лишь маленький камушек в фундаменте Империи, и, по совместительству, грозный министр Нильфгаарда, был не в силах. Он видел себя небольшим, скромно шаркающим ножкой, добряком, который всего лишь служит верой и правдой своему начальнику. Какой бы именно правдой и верой это не казалось со стороны.
— Как там девчонка? — нарушил паузу Эмгыр.
— Лежит. Не дышит. Всё ещё не оттаяла, — четко и по делу доложил блондин.
— А эльф?
— Все время рядом, но мой информатор докладывает, что в битве Йорвет аэп Сидриэль собирается принять своё непосредственное участие, — отчитался министр. — Как, впрочем, и ведьмак, и чародейка Трисс Меригольд. Даже поэт, как его… Лютик? Намеревается, так сказать, собирать информацию для своей очередной поэмы.
— Тогда не смей упустить момент, — строго, проговаривая каждое слово, потребовал Император. — Отвечаешь за это собственной головой. Любая, даже мельчайшая ошибка и мне придется искать нового министра по Анике Эмергейс. Я доступно объясняю?
Акковарн, побледнев, кивнул.
Знаю: непременно
Выберут меня
Птицы, мать их, счастья
Завтрашнего дня.
Как-то товарищ Сталин, не помню, в какой ситуации, сказал: «Нет человека — нет проблемы». Наверное, он имел в виду меня, заранее предчувствуя, что где-то на территории бывшей страны советов родится такой пиздец, как Анна Тараканчикова. Я — свой личный сорт геморроя. Как, впрочем, и ещё целой кучи страшненьких гуманоидов самого смешанного видового разнообразия.
Впрочем, чего это я… Ах да. Я же вздумала, наконец-таки, посетить Валгаллу, пообщаться, так сказать, с пращурами и прочими мертвыми ребятами. Авось, поймаю Тургенева и заставлю пояснить, что же означали его гребаные сиреневые занавески в том знаменитом произведении. Может, он вообще ничего не имел в виду. Это всё учителя литературы напридумывали, а он просто этот цвет любил, вот и вписал. Я вообще давно склоняюсь к мысли, что поиски глубинного смысла — штука бесполезная. Возвращаясь к разного рода цитатам, следует вспомнить Лютика с его «заглядывание в бездну считаю идиотизмом, потому что всегда есть куча вещей, которые разглядывать куда более полезно».
Кстати. Чтобы заглядывать, нужно хотя бы смотреть. Интересно, мертвецы могут открывать глаза? Так, стоп. Если я рефлексирую свое существование, осознаю саму себя как единицу жизни, значит, мне есть чем думать. Ну, или хотя бы имитировать процесс размышления. Мозг есть, пусть и гипотетический. Надо открыть глаза и отобразить окружающую действительность. Так, попробуем…
Опа! Получилось! Впрочем, не факт, что это — реальность.
====== Глава 31. Царство Тьмы, химия и не очень глубокая философия. ======
— Ты умрёшь через семь дней.
— Punks not dead.
— А, извините.
Первым ощущением был страх. Комната, с кристально-белыми, как сахарная пудра, стенами, блестящим, натертым до блеска полом, также цвета снега и потолком со штукатуркой, которая не отваливается, кого угодно натолкнет на страшную мысль: «А не психушка ли это, часом?». Паника, что Геральт, Йорвет и даже, быть может, Локи — ребята, существующие только в моей голове и совершенно вымышленные, не имеющие аналогов в реальной жизни, накрыла мгновенно. Вдруг, это были мои персональные глюки, и все это время я лежала в какой-нибудь кататонии*, помешанной с шизофренией и умноженной на депрессию? Вот и верь после этого эльфам — полюбишь их, а их, блин, не существует совсем. Нет, ну с другой стороны понятно, почему у меня с Йорветом не складываются отношения. Очень обидно, когда идеал мужчины всей твоей жизни – выдуманный, и, даже при условии, что он сооружен твоим воспаленным мозгом, все равно остается редкостным козлом.
Я резко села, свесив босые ноги с жесткой кушетки. Паника сменилась острым желанием сходить в разведку, по еще совсем недавнему настоянию Геральта, штуку крайне полезную, и выяснить все происходящее самой. Что-то мне подсказывает, что прямиком с Ведьмин-лэнда меня не могли отправить распиливать на органы для желающих, ибо это слишком много затрат энергии ради печени сомнительно качества. А в их мире с пересадкой какого-нибудь сердца вообще туго, потому что, как говорила моя знакомая, медичка Шани: «Нейрохирургия только зарождается», а трансплантацию внутренностей местные, по такому случаю, конечно, еще не изобрели.
Сорочка, напоминающая больничную, из американских фильмов, сковывала движения и угрожала развязаться на уровне раздавшейся, на казенных асгардских харчах, попы. Завязав бантики как можно туже, я зашагала по кристально-выбеленному полу, оставляя не красивые, жирноватые следы ступней, с четкими линиями узоров пальцев, ведущих к единственной доступной мне двери. Взяв её за железную ручку, мой инстинкт самосохранения, тот самый, который уже подвел меня и разрешил умереть, на глазах любви всей моей жизни, от рук сбрендившего эльфа-глубокоглаза, решил вспомнить, что он все-таки в наличии имеется. Внутренний голос, нашептывая каким-то хриплым голосом, подсказывал мне попробовать прислушаться к тому, что творится в большом жестоком мире за пределами белой комнаты и не высовывать бедовую голову из укрытия раньше времени.
Приоткрыв дверцу, создавая мини-лаз в злую реальность, я замерла — кто-то определенно шел в мою сторону, торопливо перебирая ножками и звонко разнося эхо шагов по темному коридору. От ужаса, что это за мной, я захлопнула дверь обратно, да так громко, что испугалась еще больше. Молясь, что это не санитары с уколами, ваша покорная слуга аккуратно сползла по стеночке, прижимаясь к ней спиной, и надеялась слиться с комнатой, физически ощущая, как бледнеет кожа. Шаги подошли вплотную к двери и стихли, замерев в какой-то непонятной нерешительности. Очевидно, некто неведомый тоже прислушивался, что происходит в комнате. Мне показалось, что прошла вечность, но тот, кто был по ту сторону, явно не решался заходить так же, как и я — выходить. Приняв стратегически важное постановление, что от санитаров все равно не сбежишь, я вскочила, и прежде, чем импульс идеи раскрыть дверь достиг необходимого отдела мозга, повернула ручку, впуская сквозняк в комнату.
За дверью оказалась молодая девушка, лет эдак шестнадцати, с длинными мышиными волосами, распущенными и струящимися по воздушному, белому платью, заканчивающимися где-то в районе обратной стороны коленей. На лице подростка была абсолютно черная, непроницаемая маска, скрывающая кончик носа и рот. Глаза ее, серые, и как будто бы с несколькими зрачками, улыбнулись мне. Она поклонилась, пряча запястья за спиной и кивнула, предлагая следовать за собой. С грустью глянув на босые ступни, я согласилась, тяжело вздохнув. Мы вместе нырнули в темноту коридора, ведомые только сияющим шаром, лучей света которого едва ли хватало, чтоб озарить маленький островок пространства. Девушка постоянно пыталась спрятать кисти рук от моего взгляда. Если я её обгоняла — она убирала их за спину, отставала — держала их на животе. Напрягшись, я подумала, что у нее все пальцы исколоты из-за анализов и хотела было уже осмелиться задать этот вопиющий, напрягающий и нагнетающий атмосферу, вопрос, как вдруг шар, а следом и мы, резко свернул и завис, освещая мраморную дверь, выросшую будто бы из неоткуда в гладком пространстве стены. Девушка снова склонила спину, головой указывая, что это — конечная цель нашего маршрута.
