Я с силой распахнула дверь, готовая высказать всё, что я думаю об этой больнице, ее обслуживании и персонале со странными привычками. Однако, встретил меня не кабинет главврача, не процедурка и даже не палата свиданий с отчаявшимися родственниками. Просторная, с хорошим искусственным освещением, комната больше напоминала чайную курильню с элементами будуара. На стенах висели картины с разными пейзажами и сценами битв самого эпического масштаба — от драк палками и камнями между пещерными племенами, минуя Вторую Мировую Мидгарда и до битв в космосе, а-ля «Звездные Войны». Огромный диван-угол, раскинувшийся под одной из особо кровавых сцен чьей-то истории, мог запросто уместить меня и всю мою семью с многочисленными троюродными племянниками сестер моей бабули включительно. Недалеко от него стояли стеллажи с книгами, также самой вариативной степени ветхости.

По центру всего этого интерьерного великолепия расположился резной стол из красного дерева, с ножками-лапами льва. За ним, потягивая чай из красивой фарфоровой кружки, восседала на стуле, обтянутом бархатом, высокая женщина с черными, как душа Локи, волосами. Заприметив меня, женщина улыбнулась, меняя скучающее выражение тощего лица на нейтрально-добродушное. Её прислужница отодвинула мне стул, помогая присесть.

— Давно не виделись, Аника.

— Привет, Мара… — я замялась, думая, как правильно к ней обратится. — Моргана… э-э-э… Персефона? Хель?

— Умоляю, только не Персефона, — женщина плавно поднесла кружку ко рту. — Эта легенда отвратительна, — за моей спиной тихо скрипнула дверь. Странная девушка-служанка вышла. — Я не завишу ни от матери, ни от мужа. Точнее, последнего я принципиально не завожу.

— Типа, вы — сильная и независимая? Понятно, откуда в той пещере было столько зверушек…

Хель рассмеялась глубоким, хрипловатым смехом, который очень доступно намекал, что язык мой — враг мой и в нынешнем положении лучше не светить лишний раз своим плоским остроумием. Смущаясь, я опустила взгляд на стол и обнаружила перед собой дымящуюся кружку теплого чая с красивым, только распустившимся цветком на дне.

— Скажи мне, Аника, каково это — быть мертвой? — ухмыльнулась владычица Нифльхеля. — Признаюсь, такая роскошь мне пока не была доступна.

— Прохладно, — я с радостью потянулась к теплой жидкости и, булькая горячей жидокстью, отхлебнула. — Я теперь, типа, живу здесь, да? Пардон, мертвею.

— Нет, разумеется, нет, — женщина откинула прядку волос, падавшую на глаза и поставив локти на стол, положила лицо на замок из пальцев. — Любишь математику? Давай разбираться всем существующим стандартам: ты погибла в битве. Нелепо, убого, но пытаясь сражаться, а значит тебе — прямая дорога в Вальхаллу. Но ты здесь. Минус.

— Положим, — согласилась я. — Но я же выпустила тебя из дерева. Кстати, а где конь?

— Потому я была должна тебе услугу. Но умерев, ты бы ее не смогла затребовать. Снова минус, — не моргнув густо-накрашенным глазом, продолжила Хель.

— Минус на минус дает плюс?

— Именно, Аника! Но плюс должен подкрепиться еще одним плюсом — разве нет? И вот тут на сцену выходит наш с тобой общий знакомый, который недавно приходил ко мне на чашку чая и очень просил за тебя.

— Где он? — я вскочила, не в силах удержаться на месте. — Он жив? С ним все в порядке?

— Конечно. Разве что немного синий от злости. Устроили на отдаленной планете персональный дамский роман и теперь мучаетесь. Отвратительно, не находишь? — Хель смотрела на меня с интересом, немного исподволь, с удовольствием садиста вворачивая тысячи маленьких, с карандашный грифелей-свёрл, вылетающих из длинного, будто бы плоского, рта. — Возвращаемся к теме: да, наш неуравновешенный приятель просил за свою глупенькую подружку. Получив два плюса, я выполнила наш с тобой, равно как и с ним, уговор в нужный момент, за секунду до гибели перенеся твою душу сюда.

— Так… А давно я тут лежу? — у меня секунды утекают, мозг же отмирает там. Оно, конечно, может никто и не заметит, но приятного, думаю, будет мало, если я проснусь совсем овощем, любящим творчество Крида и Ольги Бузовой.

— Достаточно, чтобы войска Народа Ольх пересекли границу миров и начали вторжение. Именно сейчас начинается битва.

— Блин, блин, блин! — я забегала глазами по комнате. — Слушай, приятно с тобой поболтать, повидаться и все такое… И макияж у тебя замечательный, хоть отсюда в основной состав группы Kiss, но мне бы это… — я ткнула пальцем вверх. — К своим надо. А то как они без меня будут биться?

— Сядь, — в голосе Хель появились стальные ноты. — Допей свой чай. Тело твое еще не готово к возвращению духа. Позволь напомнить, что его немного порезали магическим оружием. Впрочем, удачно, что оно магическое… — задумчиво добавила брюнетка. Под мой непонимающий взгляд, женщина произнесла: — Магией кинжала была стужа. Холод прекрасно сохраняет тела. Может, вымерзло немного влаги, но это поправимо. И никто ничего не заподозрил — от твоего возлюбленного гуманоида с большими ушами и до ведуна с Тором.

— Восхитительно! — я села, чувствуя, как Хель давит морально, удушая мою нетерпеливость своей страшной, темной мудростью колдуньи не по таланту или призванию, а по образу мысли. Мне захотелось подмазаться, хотя бы для собственного успокоения. — Впрочем, чего еще ожидать от прославленной богини смерти?

Хель кивнула, почтенно принимая комплемент.

— Тем не менее, большая часть плана была не моя. Он слишком хотел тебя спасти.

— Как он?

— Твой друг? В целом, действительно не плох. Лечить разбитое сердце алкоголем или захватом иного мира он не собирается — и то, и другое не очень хорошо влияет на мозг, а этот орган нужен ему сейчас, как никогда.

— Зачем?

— Это тайна, которую я не в силах постичь, — Хель снова принялась потягивать чай. — Спроси сама, при случае.

— Когда я его увижу-то теперь? — вздохнула я.

— Он был здесь два дня назад. Проверял твои жизненные показатели и, удостоверившись, что они в норме, отправился в неизвестность.

— В бесконечность и далее…

— Знаешь, что меня забавляет? Я не понимаю, как вы можете называть дофаминэргическую целеполагающую мотивацию к формированию парных связей какой-то «любовью»? Как вы можете считать, что ваша привязанность это — «страсть», а не фенилэтиламин**; выделение анандамида** вы называете безмятежным счастьем от прикосновений любимого, а избыток дофамина** вообще окрестили «бабочками в животе»? Единственная бабочка, которая может быть в животе, в фигуральном смысле, это особый вид ножа…

— Специфика профессии? — удивилась я. — Да все это знают. Ну, почти все. Не похуизм, а серотонин* и так далее… Если разбирать такие вещи на научные кубики «Лего», можно разочароваться в самом себе и всех вокруг. Вообще, мир гуманитария гораздо интереснее мира технаря. Вместо скучной физики или химии нас окружают сплошные тайны и мистерии. Почему дофамин выделяется на определенного человека? Или эльфа? Или Бога? Да. Это просто органическая химия. И чуть-чуть чудо. Любовь — это всегда немного магия. Такие дела, — с чувством выполненного долга я допила последний глоток и чуть не подавилась злополучным цветком. — Опять же, любовь бывает разная. Материнская, дружеская…

— И какая же она у тебя? И у твоего остроухого возлюбленного? Или Локи?

— Своеобразная. Локи любит не меня, а себя в моих глазах. То, каким я вижу его. Не сыном Одина, перед которым нужно немедленно падать ниц. Не сыном Лафея, которого нужно бояться. И не захватчиком чужой собственности, от которого нужно бежать прочь. Он пока этого не понял, а когда поймет — больно будет всем и ему особенно. Если бы он понял это, когда мы были бы вместе, то почувствовал бы себя еще большим чудовищем, чем даже сейчас он себе кажется.

— Интересно… — пробормотала Хель. — Продолжай.

— Йорвет дурень. Самый настоящий истерик. Но к нему я изначально не испытывала никакого пиетета или уважения. Он тоже меня видел, в лучшем случае, бесплатным приложением к ведьмаку. Даже хуже — будучи эльфом-партизаном, командиром отряда, меня презирал. Однако, Йорвет умело просчитывает почти все мои действия и мысли, манипулирует по своему усмотрению, потому что он просто понял, из чего я устроена. И это полюбил. Большая разница — любить человека, или себя в этом человеке.