Как-то это не очень: танцуя с Бирутой, я думаю о Тане…
Может, Бирута догадывается, что думаю я не о ней? Уж больно испытующий у неё взгляд!
Я вернусь
Через тысячу
Лет
Так хоть в чём-то
Оставь мне
Свой след!
Кончается плавный «кондо». Мы останавливаемся, и мне не хочется убирать руки с плеч Бируты. Мы так и стоим ещё несколько секунд посреди зала, обнявшись. И лишь когда все пары вокруг расходятся, мы тоже опускаем руки и уходим из центра.
И эти несколько секунд после танца говорят нам обоим больше, чем все прежние слова и взгляды.
Мы уходим с середины зала, сцепившись мизинцами. И я знаю: между нами существует тайна, которой не было пять минут назад. И я хочу, чтобы эта тайна росла, чтобы она стала огромной, чтобы она с ног до головы окутала нас обоих и отделила от остальных.
Снова раздаётся музыка, и снова мы танцуем с Бирутой. Знакомый густой и низкий голос Розиты Гальдос, лучшей певицы нашего «Малахита», звучит сейчас в зале:
…Это поле,
Что сроднило нас.
Это небо,
Что укрыло нас.
Этот ветер,
Что с любимых глаз
Унёс слезу…
Розита молча танцует где-то среди нас, а голос её живёт отдельно, голос её звучит сейчас над всем лагерем.
Впрочем, не только в «Малахите» знают её голос.
Розита очень молодая певица, но два раза уже выступала на фестивалях Северного полушария.
Я невольно отрываю глаза от лица Бируты и отыскиваю взглядом черноволосую красавицу Розиту.
И вдруг вижу её с Женькой. С Женькой Верховым! Они танцуют вместе.
Но они не просто танцуют. Они, кажется… как и мы с Бирутой…
Должно быть, у меня резко меняется лицо, потому что Бирута тихо и обеспокоенно говорит:
– Пойдём в парк! Хоть ненадолго!
– Пойдём! – отвечаю я. – На сколько хочешь!
Мы выходим в темнеющий парк, который дышит весной, шелестит майскими клейкими листьями и что-то обещает шелестом – светлое, радостное, настоящее.
– А на Рите не будет весны… – тихо говорит Бирута. – Как это можно… без весны?
– Мы сделаем себе весну сами!
– Как?
– Будем ездить.
– Не понимаю.
– Будем ездить к экватору. Соскучился по зиме – лети к полюсу. По весне – к экватору.
– Ты шутишь… А там это будет не так просто – лети туда, лети сюда…
– Ну, не сразу… Сделаем, чтобы стало просто.
– И всё равно это будет не то. Весна – это пробуждение. Оно не может быть постоянным. И вообще, Сандро, там будет сложнее, чем можно себе представить.
– Рута…
– Да?
– Не зови меня Сандро. Зови Сашей.
– Почему? Все тебя так зовут.
– Это пришло из школы. Невольно. А ты зови меня иначе.
– Твоя прежняя девушка звала тебя Сашей?
– Нет. Она меня звала не так. Но не надо о ней. Это умерло.
– Скажи точнее, – тихо произносит моя спутница, глядя себе под ноги. – Скажи: было убито. Я же видела!
– Что ты видела?
– Её. Ту девушку.
– Где ты могла её видеть?
– Зачем ты удивляешься, Саша? Она же была осенью в «Малахите». А я не слепая.
Теперь я понимаю, что она говорит о Лине.
– Это была не та девушка, Рута!
– Но она на тебя так глядела!
– И всё же это была не та девушка! Ты не могла видеть ту. Она не приезжала сюда. И не приедет. Она давно забыла меня.
– Но помнит эта… Которая приезжала.
– А может, хватит о них? Я хочу, чтобы в моей жизни была только одна девушка – ты.
– Я тоже… Давно. Только ты не замечал…
– Рута! Мы… улетим вместе?
– Если возьмут.
– И ты… не побоишься?
– Я ничего не боюсь.
– Никаких опасностей?
– Опасности везде, Саша. Мы никогда не знаем точно, где опасно. Шальной метеорит может убить нас на улице, возле дома. Даже в доме. Подгнившее дерево может свалиться на голову в парке, в лесу. Свихнувшийся робот может пристукнуть нас в магазине. Это всё, конечно, маловероятно. Но не исключено. У меня своя теория, Саша. Она позволяет ничего не бояться. Потому что опасно – везде. Жить вообще опасно. Безопасно – не жить.
– Впервые слышу такую любопытную теорию.
– Значит, я способна делать для тебя открытия?
– Ты для меня вся – открытие!
…Потом, отпустив от себя Бируту и оторвав свои губы от её, я тихо спрашиваю:
– Мы не вернёмся в зал?
– Зачем? Чтобы ты выглядывал там других девушек? Я не хочу этого!
«А она ревнует! – вдруг понимаю я, – Это же здорово, что она ревнует!»
11. Отец
Я просыпаюсь среди ночи, не понимая – отчего. Гляжу удивлённо по сторонам и слышу негромкий низкий гудок. Это зуммерит на тумбочке мой радиофон.
Странно! Он давно не будил меня ночью! Больше года. Только Таня могла раньше вызвать меня ночью.
Вынимаю из чёрной коробочки наушник, нажимаю кнопку.
– Тарасов слушает.
– Алик, это мама!
Слышу родной низкий, с детства любимый голос. Но голос непривычно дрожит и поэтому кажется незнакомым.
– Что случилось, ма?
– Сынок! Погиб папа! Взорвался цех… Прилетай домой! Мне очень плохо.
– Сейчас вылетаю, ма!
Выключаю радиофон и лихорадочно одеваюсь. Потом спохватываюсь: надо известить начальника лагеря. Уйти из лагеря просто так не имею права, у нас жёсткая дисциплина. Да и самолёт не дадут без его распоряжения.
Я снова беру радиофон и вызываю дежурного по лагерю.
– Дежурный слушает.
– Говорит курсант Тарасов. Мне нужен личный номер Кудряева.
– Зачем?
– Погиб мой отец. Мне срочно надо домой.
– Берите биолёт, выезжайте на наш аэродром, – говорит дежурный. – А я пока попрошу запрограммировать автопилота. Если понадобится, свяжусь с Кудряевым сам.
– Хорошо. Выполняю.
В носках бегу по лестнице двухэтажного коттеджа, чтобы не разбудить кого-нибудь грохотом ботинок. Обуваюсь на ступеньках крыльца и вскакиваю в биолёт. До аэродрома – семь километров. Но сейчас они кажутся семьюдесятью. Биолёт еле плетётся. Впервые в жизни жалею о том, что пассажиры биолёта не могут регулировать скорость. Знаю, что только это спасло на Земле миллионы жизней. Знаю, что именно эта особенность биолётов ликвидировала на всей планете дорожные аварии. Но сейчас я проклинаю биолёт за осторожность. Я готов выскочить из машины и мчаться бегом, хотя понимаю, что это будет медленнее.
А на аэродроме вижу, что ехал всего три минуты.
Бегу по красной траве аэродрома, к домику дежурного техника. Впрочем, сейчас, в темноте, не разобрать цвета травы. Просто я знаю, что на аэродроме трава всегда красная, потому что этот цвет отпугивает птиц.
Техник, увидев меня, кивает.
– Да, знаю. Звонили. Пятнадцатый самолёт ждёт вас.
Снова бегу по красной траве, которая кажется сейчас чёрной, забираюсь в двухместный спортивный самолёт, пристёгиваюсь и вижу, что справа от меня вспыхнула дорожка зелёных огней. Кибер сам выруливает машину на дорожку, и через две минуты я в воздухе. Подо мной стремительно уносятся назад редкие ночные огни спящего «Малахита».
Вдруг я вспоминаю, что ничего не успел сказать Бируте. Завтра утром она начнёт искать меня. Зачем ей эта нервотрёпка?
Позвонить сейчас?
Вынимаю из кармана радиофон и торопливо тычу пальцами в кнопки. Кажется, ткнул не туда… Заложить в память номер Бируты раньше не догадался. Ни к чему было – она же всё время рядом. А теперь путайся в десяти цифрах!
Пустопорожний я человек! Так и не закончил свои тедробраслеты! Как бы сейчас тедр пригодился!
Тедр забросил, коэмы забросил – не вылезаю из обычных заданий по электронике…
Наконец-то набрался нужный номер!
– Бирута Аугшкап слушает!
