У моего мерина вот-вот должно было отказать сердце, когда мы наконец приблизились к усадьбе Гарин. Стоило нам въехать в конюшню, как раздался тяжелый стук копыт еще одного всадника. Два меча за спиной, лицо скрывал капюшон. Не нужно быть гением дедукции, чтобы понять, кто стоял передо мной.

Белый Волк, мясник из Блавикена, герой-любовник баллад маэстро Лютика. Геральт из Ривии скинул с лица кожаный капюшон, взглянув на меня желтыми глазами. Для мутанта у него было на удивление человеческое лицо — разве что необычно непроницаемое. Он излучал какое-то отрешенное, почти обреченное спокойствие. О’Дим выжег на виске Геральта метку должника, печать иных измерений. Заметив мой любопытный взгляд, он приветственно кивнул.

— Я принес тебе Дом Борсоди, как просил, — внимательный слушатель уловил бы в спокойном низком голосе ведьмака нотки неприязни. — Эвальд и Хорст не смогут им воспользоваться — я полагаю, ты этого и добивался.

Соотнести образ героя-любовника со стоящим передо мной мужчиной оказалось непросто. По этому-то седовласому ведьмаку сохли все чародейки от Понтара до Яруги? Не спорю, что-то неуловимое в нем было, но чтобы вся Ложа передралась из-за него, как дикие кошки за бутыль валерьяны?

— Приветствую, Геральт, — подчеркнуто вежливо сказал Ольгерд. — В ногах правды нет — выпьем и обсудим.

— За тобой что, утопцы гнались?

Обычно лощеный атаман выглядел потасканней Геральта, а ведьмак поставил высокую планку в этом вопросе. От кунтуша комьями отваливалась засохшая болотная грязь, сапоги из тонкой кожи выглядели так, будто их не чистили со времен Первой Северной войны. Не мне нос воротить — я сама на вид, должно быть, страшнее полуденницы, даром что Геральт не вытащил серебряный меч.

— Ведьмы, — криво усмехнулся Ольгерд.

Ольгерд симпатизировал Геральту — даже несмотря на свою заносчивую манеру, он разговаривал с ведьмаком на равных — на моей памяти, с ним единственным. Геральт, несмотря на очевидно настороженное отношение к Ольгерду, не преминул приглашением выпить. Мы никогда не встречались, но в его слегка прищуренном взгляде смутно чувствовалось, будто бы он узнал меня.

— Я предпочел бы поговорить с Геральтом tête-à-tête, Милена, — поставил меня на место Ольгерд, стоило мне последовать за ними в кабинет.

Мои щеки резко залила краска, будто бы я получила звонкую пощечину. Разговор между ними явно пойдет о сделке с о’Димом — я что, не заслужила места почетного слушателя? Любая деталь в таких вопросах могла стать решающей, Ольгерд выбрал худшее время для приступа внезапного недоверия. Выражение смертельной обиды на моем лице было очевидным, но на атамана не произвело никакого впечатления. Препираться не имело ни малейшего смысла — в усадьбе Гарин все делалось так, как велел хозяин.

Дверь захлопнулась прямо перед моим носом. Бессильная что-либо сделать перед обстоятельствами, я понуро побрела в комнату. Мир не преминул указать мне на очередную несправедливость — в моем саквояже кто-то копался, наверняка по приказу Ольгерда. Не потрудились даже как следует замести следы: я всегда раскладывала флакончики в строго определенном порядке — зелье суккуба, лечебная сыворотка, паралитический яд, сонное зелье, зелье Маргоши… Последнее нужно вылить к чертям собачьим, пока оно не натворило бед.

Зеленая жидкость полилась на каменную брусчатку приусадебного сада. Перекормленный лохматый пес радостно подбежал к луже, завилял хвостом, и принялся старательно ее слизывать. Щенят весной уродится — не перетопить. Вид за окном гармонировал с моим настроением — на кронах деревьев лежал первый выпавший снег, а озеро не удавалось разглядеть из-за густого тумана.

Окно в кабинет Ольгерда было распахнуто. От него меня отделял только узкий и скользкий деревянный карниз. Ни одного кабана в саду не было видно — я бы тоже не стала расхаживать вокруг усадьбы в столь промозглое утро. Навязчивая идея ступить на карниз была едва ли лучше, чем украсть у Ольгерда карабелу.

«…славно я там повеселился…» — раздался вдалеке бодрый голос Ольгерда.

Человек, который не хочет чтобы его подслушивали, не раскрывает настежь окно.

Карниз протяжно заскрипел, стоило только ступить на него, но тяга к знаниям была неумолима. Шаг за шагом я приближалась к окну, слегка пригнувшись и плотно прижимаясь к скользкой деревянной стене.

— … Витольда. Больше всего в жизни он любил покутить на славу. — Ольгерд стоял к окну ближе, его было лучше слышно.

— Всего лишь развлечь брата? В чем загвоздка на этот раз?

Геральт даже предположить не мог, в чем именно. Неужели о’Дим станет поднимать Витольда из мертвых некромантией? Восставшие из мертвых полуразложившиеся трупы — не самый веселый народ.

— Если я все скажу, будет не так интересно, не так ли? Ты же ведьмак — любовь к трудностям должна быть у тебя в крови.

— Как мне доказать, что твой брат хорошо провел вечер?

Пусть придет к Ольгерду бесплотным духом и будет мучить его во снах, пока тот не оставит своего несчастного родственника в покое. Даже умереть спокойно не дает.

— Собственноручно написанного письма мне вполне хватит. Почерк Витольда я всегда узнаю. Вернешься с письмом — поговорим о последнем желании.

— Один вопрос, Ольгерд.

Я сделала еще один осторожный шаг по карнизу, чтобы расслышать вопрос Геральта. В приусадебном саду раздалась тихая поступь. Везение — мое второе имя. Первое, по всей видимости, «не».

Я быстро шмыгнула обратно в комнату, за мгновение до того, как мои упражнения в эквилибристике заметил бы так не вовремя решивший прогуляться по улице Сташек. Он широко улыбнулся мне и помахал рукой, а моя ответная улыбка вышла, несомненно, кислой. Ольгерд, видимо, уловив легкий шорох, с грохотом захлопнул ставни.

Едва не поймали, в следующий раз надо быть осторожнее. Главное я услышала — Ольгерд загадал второе желание, и оно связано с братом. У Геральта уйдет на это самое малое два дня, время отправиться в замок у нас еще есть.

Я вздохнула и села за стол, пытаясь вспомнить карту Горменгаста. Существовала некая взаимосвязь между изощренностью фантазии и отсутствием магических способностей — в ордене был негласный конкурс на наиболее творческий способ убить непрошеного гостя. В этом соревновании родились двери, ведущие в никуда, валуны на лестницах, «коридоры смерти» и прочие замысловатые конструкции, научившие меня внимательно смотреть по сторонам.

Глубоко погруженная в свои мысли, я чертила на бумаге входы и выходы, когда меня вырвал из раздумий невозмутимый голос:

— Можно тебя на пару слов?

От неожиданности я схватилась за ритуальный нож — ведьмак шагнул в комнату бесшумно, как призрак. Я взглянула на Геральта, недоумевая, что могло ему от меня понадобиться.

— Милости прошу.

Я бы пригласила его присесть, но кроме стула в комнате находилась только кровать, а приглашение присесть на кровать ведьмаки обычно толкуют двояко.

Геральт скользнул взглядом по выгравированному на рукоятке ножа львиноголовому пауку, по книгам с пентаграммами на кожаных обложках и решил уточнить:

— Милена Филипек, демонолог?

Нет, ведьмак, бродячая циркачка. Демонолог — это, конечно, несколько громко сказано, но новообретенный титул мне льстил.

— Во плоти.

— Ты должна знать профессора Шезлока. Скончался пару дней тому назад.

Если бы не его беспристрастный взгляд, я бы подумала, что он меня в этом обвинял. Да, могу представить, как странно для стражников выглядело место преступления.

— Большая потеря для научного мира.

— Вне всяких сомнений, — Геральт помолчал пару мгновений, выжидая, добавлю ли я что-то еще, и продолжил: — Его ученик сказал мне, что отдал тебе ключ от дома Шезлока в день его смерти.

Болуслав! Вплоть до этого момента мне нравилась его продажность. Он упомянул только лишь меня, рассудив, что с атаманом лучше не связываться? Умный мальчик.

— Ты на что-то намекаешь?

Геральт оценивающе взглянул на меня, словно размышляя, способна ли я на убийство. В этой комнате мало что свидетельствовало в мою пользу. Я прикрыла ладонью паука на рукояти, Геральт слишком пристально смотрел на печально известный символ.