Через час подошли и пешие дружинники. Единственным всадником среди них был Виктор – сынок Главного Советника Феофана, назначенный Батурием в помощники тысячного. Виктор с важным видом подъехал к Волибору и осведомился таким тоном, будто тысячный уже он:

– Ну как всё прошло?

Вокруг Волибора стали собираться сотники, тяжёлыми взглядами оценивая заносчивого молокососа.

– Передовой отряд разбойников разбили. Осталось только выйти на остальных – спокойно ответил тысячный, не желая ожесточать своего преемника, дабы он не срывался на дружинниках после того, как примет тысячу под своё начало.

– Известно ли место нахождения лагеря? Когда мы выступаем? – деловито продолжил Виктор.

– В лагере никого нет. Разбои предполагали, что возможна засада…

– Я же говорил, что нужно заманить в эту ловушку всех! – нервно завопил сын советника.

Это была правда: Виктор настаивал, чтобы в послании Горана, предлагалось пойти в налёт всему разбойному отряду, но Волибор, желая избежать возможных потерь среди своих людей, решил спланировать так, чтобы основную часть разбоев застать врасплох. Виктор же продолжал визжать:

– Неужели справиться с горсткой разбойников, это настолько сложная задача?!.

Тут не выдержал сотник Добрыня, и гневно возразил зарвавшемуся мальчишке:

– Чего ж ты на коне, а к бою только с пешими пришёл?! Как горлопанить на весь лес, так ты скорый, а как в бой, так ты последним приплёлся!

Взгляд юнца вспыхнул гневом, и он яростно процедил сквозь зубы:

– Да как ты смеешь?! Я остался с главными силами только потому, что хоть кому-нибудь нужно поддерживать среди них дисциплину, о которой вы все, похоже, никогда и не слышали!

Сказав это, он резким движением развернул коня, и пустился вскачь, едва не сбив нескольких дружинников.

– Зря ты так. Скоро его над вами вместо меня поставят. Он тогда тебе это вспомнит… – проговорил Волибор, глядя в след Виктору.

– Да пошёл он! – с презрением сплюнув, ответил Добрыня – В первом же бою зарублю его своей рукой. Небось, ещё зад сам себе подтереть не умеет, а уже тысячей командовать собрался…

Волибор дал распоряжение сотникам, готовиться к ночлегу. Через некоторое время он увидел, как слуга Виктора ускакал в сторону Кременца. Тысячный сразу понял, к чему это: он, со своей тысячей, выступит только завтра, да ещё и идти из-за пеших дружинников будет намного медленнее. Так что слуга будет в ставке Батурия на несколько дней раньше, и передаст папаше-советнику, весть о новой неудаче Волибора. А тот уж накрутит князя, как следует… Тысячного вдруг охватила злоба, к этому змеиному семейству. Он припомнил, что в одном дне пути от Кременца, находится пасека, и большая медоварня, принадлежащие Феофану. Он – Волибор – ещё успеет напоследок плюнуть в рожи, этих высокомерных ублюдков!

Приказав привести к нему Предрага, он дал ему ориентир медоварни Феофана. Договорились так: Волибор держит свою тысячу в Кременце, а Предраг приводит оставшихся разбоев на медоварню. Охрана там небольшая, так что захватят они её без труда, и на радостях по любому перепьются. А ночью, Предраг сбежит в Кременец, и даст знать Волибору, что разбои в ловушке. А пока те из запоя выйдут, так Волиборова тысяча успеет пять раз с ними покончить.

– Думаю, всё сработает, как надо! – подытожил Предраг – Главное, чтоб мне удалось убедить их, что я и в бою побывал, и в плен не попался…

Волибор молча поднялся, взял его за левый локоть и, резко выхватив нож, точным ударом, пробил мягкие ткани на плече атамана, не задев кость. Вскрикнув от неожиданной боли, Предраг с ужасом уставился на тысячного, не понимая, что происходит. Тот, обтерев и спрятав нож, сказал Добрыне, который тоже присутствовал при разговоре:

– Отведи его к цирюльнику, пусть рану ему перевяжет. Только так, чтоб смотрелось криво, будто он сам, на скорую руку это сделал. Но, при этом, чтоб кровью не истёк… Вроде как в бою ранили, от того и сбежал.

– Правильно, это правильно… – пролепетал Предраг, прерывающимся от боли голосом, прикрывая второй рукой, кровоточащий разрез…

Кременец – ставка князя Батурия.

Батурий уже несколько дней, находился в приподнятом настроении. Вот-вот должны были вернуться сваты из Радовежа, и он растворился в приятных хлопотах, раздавая указания по подготовке к скорой свадьбе своего единственного сына. Приподнятое настроение, разумеется, было вызвано предвкушением знатной попойки. Интересной особенностью характера князя было то, что к раздольным празднествам он относился с радостью и готовностью, но, при этом, исключительно к обоснованным. И обоснованным в действительности: никаких застолий, по поводу начала или конца недели, или же в день памяти одного из колоритно замученных святых, коими просто кишел церковный пантеон. Церковных праздников он вообще не любил, так как религиозная атмосфера нагоняла на него небывалую тоску, особенно в тех случаях, когда ему по долгу своего положения, приходилось присутствовать на служениях. Священников культа Исы, он считал ненасытными лицемерами (и вряд ли ошибался), но понимал и признавал их ценность в управлении «серыми массами», считая, что лучших специалистов по оболваниванию последних, не найти.

Несколько раз он пробовал выпивать в случае плохого настроения, разумеется, с целью его улучшить. Но душевное устройство Батурия было таково, что хмель только усугублял ситуацию, превращая обычную хандру, в приступы внезапного, неконтролируемого гнева. Лишив в таком состоянии жизни несколько полезных людей из своего ближайшего окружения, князь от подобной практики решил отказаться.

Свой День Рождения Батурий перестал праздновать приблизительно после тридцати, так как каждый такой праздник, стал считать шагом навстречу старости. Таким образом, поводами для хмельного веселья, остались только Дни Рождения его сына, и победы в локальных стычках с войсками Белого Края, причём второе случалось гораздо реже первого. В этом свете любому станет понятен всплеск позитивных эмоций в сознании Батурия, ожидающего приближающегося празднества.

Главный советник князя – Феофан – был крайне обеспокоен таким настроением сюзерена. Вчера к советнику прибыл слуга его сына, с подробным донесением о неудаче Волибора в деле уничтожения банды разбоев. Всё, что описано в послании, привезённом слугой, соответствовало самым смелым ожиданиям Феофана: он уже даже нашёл углы, под которыми нужно осветить ситуацию перед Батурием, и проклятый безродный выскочка слетит со своего тёпленького местечка тысячного. Но этого мало! Феофан не пытался обмануть себя в отношении способностей своего сына. Если он займёт место среди других тысячных, то вполне затеряется на их фоне со своей бездарностью и неистовым гонором: два неотъемлемых атрибута этой напыщенной среды. Но если он получит какое-либо боевое задание, то может плохо проявить себя на фоне опального Волибора. Таким образом, Волибора нужно было убрать туда, откуда его уже никто не сможет вернуть обратно ко двору. Именно поэтому Феофан был удручён хорошим настроением Батурия: хорошо изучив князя за долгие годы служения ему, стареющий хитрован знал, что в хорошем настроении тот вполне может проявить широту души, и выказать провинившемуся некое снисхождение. Например, мог оставить Волибора в тысяче, понизив до сотника, а из этого положения, тому при желании будет легко вредить репутации нового тысячного. Феофан твёрдо решил, что самым лучшим ходом, будет поручение Волибору некой невыполнимой миссии, и он даже подготовил один вариант… Вот если бы только что-нибудь, привело Батурия в ярость…

Парадная дверь отворилась, и вошёл слуга, который чётко и громко объявил присутствующим, обращаясь, как бы к Батурию:

– Великий князь! Вернулись… Ваш сват. Желает немедленно предстать перед Вами с докладом.

На лице слуги, явно читалось некое смятение. Он шагнул в бок, освобождая проход, и в зал шагнул Алексей – смотрящий Углича, которому была доверена почётная роль главного свата. Вид смотрящий Углича имел неоднозначный: с одной стороны, вызывающий к нему сочувствие, с другой – желание расхохотаться. Сапог на нём не было, ноги были избиты в кровь, и покрыты изрядным слоем грязи. В грязных лохмотьях одежды, ещё угадывались некогда богатые кафтан и штаны, но то, что от них осталось, порывало протянуть монетку на пропитание их обладателю. Но главные изменения в облике Алексея, сконцентрировались у него на голове: нос был сломан, под глазами виднелись сочные кровоподтёки, к этому времени, правда, уже начавшие сходить. Из бороды было выдрано несколько клоков волос, а от лба до затылка, была выбрита полоса, шириной в ладонь. В руках, этот колоритный посланник, держал мешок, содержащий в себе некий объект округлой формы.