Оценив облик своего свата, Батурий, в принципе не склонный к сочувствию, отдался второму позыву: его громогласный хохот, казалось, вот-вот обрушит своды зала. Алексею же не оставалось ничего, кроме как ожидать окончания этой задорной истерики. Остальные присутствовавшие, без чёткого представления о сути произошедшего, пока не решались проявить какие бы то ни было эмоции, уподобившись маскирующимся насекомым, замерев на своих местах без звука и движения. Когда же приступ смеха, наконец, отступил, Батурий вытер выступившие слёзы, и обратился к несчастному свату:
– Что это с тобой стряслось, Алексей? На тебя что, разбои напали? Неужто ты без охранного отряда в путь отправился? Ты, хоть бы в порядок себя привёл перед тем, как на глаза мне появиться!..
– Ты прав, князь! – ответил смотрящий Углича, наполнив голос притворной скорбью – На меня напали разбойники! Только не в дороге, а в городе, который ты считаешь частью земли своей! Город этот – Радовеж, а имя главаря разбоев – Павел! Да, был со мной отряд, в количестве трёх сотен воинов, сопровождавший меня в охранных целях, но вероломные радовежцы подло перебили их, как и восьмерых знатных угличей, приехавших со мною сватать дочь Павла Уладу за сына твоего Гавриила. Как видишь, терзали они и моё грешное тело, веселились, глумясь над верным слугой твоим. А жизнь они оставили мне, чтобы я мог передать их ответ, на сватовство твоего сына, благослови Иса светлый лик его! (При этих словах, Алексей выкатил из мешка на пол тыкву, и пояснил, изумлённо глядящему на неё Батурию) Я вижу, князь, тебе не ясна суть послания сего, так я открою её тебе: у наших крестьян тыква, отданная сватам, означает, что жених не достоин невесты, и ему, с пренебрежением, отказывают в её руке! Гнали меня пешком, до самой границы радовежских земель, и ещё сказали передать тебе, что Радовеж отныне, со всеми прилежащими землями, отвергает твоё благословенное покровительство, и переходит под длань подлой змеи Марии, княгини Белого Края! Да, я мог бы привести себя в порядок, пред тем, как явиться на твои светлые очи, но пусть лучше твои очи сами увидят последствия подлых дел предателей и клятвопреступников Радовежских!
С каждым словом Алексея, глаза Батурия, всё сильнее наливались кровью, и под конец казалось, что вот-вот лопнут. Следя за всем этим, Феофан еле сдержал себя, чтобы не растянуть довольную улыбку, и не захлопать в ладоши. Зная князя много лет, он понимал, что теперь хорошее настроение, вернётся к нему только после разорения Радовежа. Вместо распоряжений о подготовке к празднествам, с гневных уст князя стали слетать приказы о подготовке дружины к походу. Князь рвал, и метал молнии из глаз во все углы. Придворные живо разбегались, делая вид, будто спешат исполнять распоряжение Батурия, а на самом деле, стараясь побыстрее скрыться с его глаз, дабы не попасть под горячую руку. Только единицы могли быть уверены в своей безопасности в подобные минуты, и Феофан был как раз из таких. С монашеской кротостью, он подошёл к князю, и с сожалением заговорил:
– Великий князь! Прискорбно мне видеть твой гнев в тот час, когда на лике твоём, должно было сиять счастье! Тем более скорблю, что весть, которую я принёс тебе, тоже не будет приятной. Вернулся слуга моего сына, которого ты, своим высочайшим повелением сделал помощником своего тысячного – Волибора. Возможно, не стоит тебе говорить этого сейчас, ведь…
– Говори – холодно оборвал его вступление Батурий, и Феофан с готовностью продолжил:
– Облава Волибора закончилась неудачей: уничтожен только маленький отряд разбоев. Остальные скрылись в неизвестном направлении. Мой сын предлагал устроить засаду по-другому, чтобы у врага не было возможности спастись, но его слушать не стали. Кроме того, некоторые сотники Волибора распоясались в конец, и не брезгуют поганым словом в отношении начальства своего. Но Волибор ещё имеет надежду выйти на след оставшихся…
– Вот, проклятая деревенщина! – зарычал Батурий – Что мне его надежды?! Теперь его люди нужны мне в походе! Тысяча дружинников не справилась с горсткой разбоев, так как я могу положиться на эту тысячу в настоящей войне?! Рыба гниёт с головы – это Волибор во всём виноват! Как вернётся, в кандалы его, и в подземелья Кременца, пусть ожидает моего возвращения! А там решу, как с ним быть…
– Кто же тысячу возглавит?! – притворно всплеснул руками Феофан.
– Вот сын твой, пусть и возглавит! Пусть там, наконец, порядок наведёт, среди быдла этого…
– Будь уверен, князь, наведёт! – железно заверил советник – А вот с Волибором… В кандалы сразу… Он то видать, тоже по-своему старался… Ты уж, дай ему возможность, закончить дело, только дружинников по лесам гонять нечего. Ты с дружиной уйдёшь на Радовеж, а ему оставь сотни три ополчения из крестьян. Они на войне не особо ценны, и Волибору по уму да по сердцу ближе будут. Пока ты у себя в княжестве порядок наведёшь, он пускай начатое дело окончит. Чего ж ему попусту на цепях провисать?! А если уж снова не справится, тогда…
– Тогда и землю мою топтать ему нечего! – закончил за него Батурий – Вы, кто войны не нюхал, добрые все такие! Старался он… Дай ему возможность дело окончить… У меня тут солидный кусок земли к соседям уплывает, а я неудачникам возможности раздавать должен?! Ну, ладно, дам ему ополченцев… Но если к моему возвращению с разбоями не разберётся, тогда точно в подземелье замордую!
Окончательно рассерженный князь, широким шагом вышел прочь из зала наводить ужас на зазевавшуюся челядь по всей крепости. Глядя ему в след, Феофан еле заметно улыбнулся. Советник был доволен: его сынок получил под начало тысячу. В походе сражаться будут все вместе, так что там он негативно отличиться не должен. А ежели после похода Батурий захочет дать Виктору особливое задание, то он – Феофан – легко сможет отговорить князя: мол, ещё порядок среди людей не наведён, дисциплина после Волиборового руководства слаба… Придётся подсунуть Батурию другого тысячного, на которого теперь все шишки будут сыпаться… А Волибору на цепь рано! Пусть с разбоями, всё-таки, разберётся. А ополченцы – это для такого задания то, что нужно! Волибор, пади, захочет имя своё восстановить, поведёт их геройствовать… Разбоев этих, он если и не перебьёт, то так ослабит, что и слухов о них больше не будет. И хорошо было б, чтобы он сам в том бою сгинул, а то мало ли, вдруг на князя сочувствие к спасителю своему снизойдёт… Надо будет, между делом, ополченцам этим человечка подослать, чтоб поведал им об опале командира их нового в глазах самого князя! А быдло ведь хлебом не корми, дай поглумиться над тем, кто повыше будет… В этом случае, Волиборовы приказы «спустя рукава» выполняться будут, а значит и с разбоями он вряд ли справиться, а то ещё и свои же новые «воины» порешат…
***
Разбойники, не ушедшие в налёт вместе с Туром и Предрагом, нашли отличное место для временной стоянки: так же рядом протекал ручей, и так же кругом был густой лес. Несколько человек, были отправлены в дозор, ожидать возвращения соратников из налёта. Те же, кто остался во временном лагере, проводили время привычными способами: либо играли в кости, либо уничтожали не особо большие запасы вина и мёда, либо комбинировали между собой, эти благородные занятия.
Но были и те, кто нашёл себе здесь занятие поинтереснее, и намного полезнее. Духовлад и Вук, как ранее и собирались, уделяли много времени совместным тренировкам. Духовлад дрался в учебных схватках только одной палкой, обозначающей меч, Вук же, в правой руке держал аналогичный «меч», а в левой – небольшую палку, заменяющую его «хитрый» нож. Первый же учебный бой, для обоих стал настоящим откровением. Духовлад был потрясён скоростью Вука, и пару раз опускался на колено, после его жёстких, хитрых, выверенных тычков короткой палкой в правый бок. В свою очередь Вук, изначально очень довольный своими успехами, был поражён тем, как быстро Духовлад нашёл противоядие, нивелирующее эффект его скоростных атак. Молодой боец сразу отказался от идеи тягаться со своим противником в скорости, сделав ставку на расчёт времени, чему научил его ещё Военег во время тренировок на Славноградской арене. Заключалось это тактическое умение в том, чтобы по изначальной позиции противника, предугадать вид и направление подготавливаемой им атаки, благодаря чему можно было начать выполнение контратаки раньше, что, собственно, и лишало скорость определяющего значения. Кроме того, тело Духовлада находилось в постоянном движении, даже если его ступни подолгу топтались в пределах одного квадратного метра. Схватки проходили ровно: иногда Духовлад действовал успешнее, благодаря своим тактическим навыкам и более вышколенной технике, а иногда лидировал Вук, за счёт изворотливости и скорости. После тренировочных боёв, партнёры долго обсуждали их перипетии. В первом же подобном разговоре, Духовлад начал «усложнять себе жизнь» в последующих схватках, указывая Вуку на излишнюю амплитуду некоторых его движений, и давая дельные советы, как сделать их рациональнее. Вук с удовольствием отвечал ему тем же, обращая внимание партнёра, на некоторые свои скрытые приёмы, которые тот, возможно, упустил из виду. От этого общения после занятий, оба партнёра обнаружили замечательный эффект: вещи, которые крутились в голове, под давлением нужды в доходчивом устном изложении, складывались в детально сформулированные постулаты, приобретая ясность и чёткость. Особенно преуспевал на этом поприще Вук: его пытливый ум, в союзе с живым воображением, рождал воистину глубокие и откровенные изречения. Даже Всесмысл, однажды случайно ставший свидетелем подобной беседы, был поражён их глубиной, при всей простоте используемых слов, и сравнил Вука с древними рунейскими полководцами, труды которых имел счастье изучать ещё в Хранилище Еретических Текстов. Правда, беглому богослову пришлось после этого потратить некоторое время, чтобы объяснить необразованному разбою кто такие эти рунейские полководцы, и чем прославились. У легко увлекающейся натуры, в двух словах это сделать не получилось: Всесмысл плавно перешёл к длительной, пространной лекции по истории Рунейской Империи, которую, впрочем, Вук с Духовладом выслушали увлечённо разинув рты. Впоследствии, благодаря этому случаю, Вук стал относиться к Всесмыслу гораздо лучше, и даже стал под его руководством изучать грамоту вместе с Духовладом. В свою очередь беглому богослову, очень польстило то, что такой уважаемый член их маленького сообщества, теперь не просто стал его замечать, но ещё и стал всегда приветлив, а во время изучения грамматических дисциплин проявлял завидное прилежание.
