Он сунул руку за стойку бара, схватил бутылку «Джека Дэниэлса» и поставил ее на стойку перед собой. Закрыв глаза, он представил себе, как Сэм стоит за стойкой бара, как она вертит и подбрасывает бутылку в руке. Он не хотел пить «Джека». Он хотел вдохнуть его, каждую каплю, пока его сердце не остановится, а мозг не перестанет думать. И все же где-то в глубине сознания он слышал голос Сорена.

Выпивка для празднования, не для суицида.

Как жаль, что ему нечего было праздновать.

Может, сегодня был католический праздник или что-то в этом роде. Он отодвинул бутылку в сторону, снял трубку телефона за стойкой и набрал номер.

- Какой сегодня день? - спросил Кинсли.

- Воскресенье, - ответил Сорен, а это значит, прошло еще одиннадцать лет.

- Разве сегодня не День святого или праздник?

- Это всегда День святого. Это также День Благодарения духовенства, по словам Дианы. Кажется, это единственное объяснение, почему мой стол завален выпечкой, - ответил Сорен с крайним изумлением.

- День Благодарения Духовенства. Пойдет. Уже в пути.

- В пути?

- Да. Мне нужно напиться. Я подавлен, несчастен и зол. А ты сказал, что я не могу пить, если только не праздную что-нибудь. Мы с тобой может вместе отпраздновать День Благодарения духовенства. И ты должен мне. Я уничтожил Первого Пресвитерианца ради тебя.

- Я должен тебе?

- Oui.

Сорен молчал. Кингсли ждал.

- В доме священника в девять, - сказал Сорен.

- Ты тоже хочешь отметить?

- Я священник, влюбленный в шестнадцатилетнюю девушку. Возьми бутылку побольше. Мы ее вылакаем.

Глава 36

Кингсли лежал на полу с почти пустой бутылкой «Пино нуар» в одной руке и полным бокалом в другой. Сорен сидел за роялем и играл знакомую мелодию. Он был в джинсах и черной футболке, и, если бы Кингсли смог игнорировать кресты на стене и Библии на столе, то мог почти забыть, что Сорен священник. Освещенная лампой комната пульсировала в такт музыке. Отрывок закончился, и Сорен развернулся на скамье.

- Хорошая песня, - сказал Кингсли, салютуя бокалом вина.

- Понятия не имею, что это такое, - ответил Сорен. – Я услышал ее, когда навещал тебя в госпитале. Я провел последнюю неделю, пытаясь придумать мелодию. Она тебе знакома?

- Называется «Purple Rain». - У Сэм был этот диск. У нее была огромная музыкальная коллекция, один день он приходил домой под Принса, а на следующий под Nine Inch Nails. Однажды в дождливый четверг он застал ее и Блейз танцующими под песню «Шалтай-Болтай». - Я куплю тебе копию.

- «Purple Rain»? Кто композитор?

- Мужчина под именем Принс.

- Принс? Он настоящий принц?

- Я так не думаю. Но разве я настоящий король? - спросил Кингсли и пренебрежительно пожал плечами. - Пфф.

- Пффф? - повторил Сорен. - Пффф? Это по-французски что-то значит?

- Это пфф на французском, - объяснил Кингсли. - Где ты достал рояль? Ты священник без денег.

Сорен поднял свой бокал.

- Я рассказал своей сестре Элизабет, как наш дорогой отец пытался отговорить меня с помощью «Дукати» от поступления в семинарию. Она сказала, что купит мне «Стейнвей», если меня посвятят в сан. Я подумал, что она шутит. Рояль появился в июне.

- Ах... Элизабет. Ты все еще разговариваешь с ней?

- Она моя сестра, а не бывшая подружка.

- А это, mon ami, спорный момент, - сказал Кингсли, наблюдая, как бордовая жидкость кружится в бокале. - Вы хорошо ладите, ты и она? Ты и ее? Черт, ненавижу английский. Tu et elle.

- Мы... лучше. Мы стараемся не находиться в одной комнате вместе. Слишком много воспоминаний. - Он уставился на вино, словно в красное зеркало. - Но мы разговариваем по телефону раз или два в месяц.

- Насколько ты пьян? - спросил Кингсли, поднимая голову, чтобы посмотреть на Сорена. Комната под Кингсли плыла, и он мог поклясться, что слышал шум океана. - Я что, на лодке?

- Пять.

- Я на пяти лодках?

- Нет, я пьян на пять. Ты не на лодке.

- Пять?

- По шкале от одного до пяти.

- День Благодарения Духовенства... - сказал Кингсли. - И почему я раньше не отмечал этот праздник?

- Он был придуман в прошлом году.

- Это все объясняет. - Кингсли перекатился и скрестил ноги. Он сел рядом с камином, в котором не было огня. В этом была какая-то символика, какой-то смысл. Если бы он был трезв, то понял бы. А поскольку это было не так, он просто решил разжечь огонь. - У тебя есть зажигалка? Я оставил свою дома.

- Тебе запрещено разводить огонь, когда ты так пьян, что думаешь, будто находишься на лодке.

Сорен встал и подошел к Кингсли. По крайней мере, Кингсли так думал. Сорен протянул ему руку, и Кингсли пожал ее.

- Я не руку просил, Кингсли. Я забираю у тебя бутылку вина.

- А вот это больше похоже на тебя, - сказал Кингсли, вынимая свою руку из хватки Сорена и заменяя ее бутылкой. - Держать за руку никогда не было в твоем стиле.

- Я держал тебя за руку, - напомнил Сорен. - Не так ли?

- Ты держал меня за запястье, - поправил Кингсли. - И чуть не сломал его.

- Запястье - это часть руки, - возразил он без малейшего намека на раскаяние. Сорен отнес бутылку на кухню.

- Я не жаловался. Мне нравилось. Ты можешь сломать мое запястье, когда захочешь.

- А сейчас ты говоришь на русском. Подумал, что тебе стоит знать, если ты сам не осознаешь.

- А ты говоришь на английском, - ответил Кингсли.

- И?

- Ты говоришь на нем с британским акцентом.

- Разве?

- Ты говоришь, как Джон Мейджор.

- Сколько градусов в этом вине? - спросил Сорен, изучая бутылку.

Кингсли мысленно переключил мозг обратно на английский. Он надеялся, что получилось.

- На каком я сейчас говорю?

- На английском, - ответил Сорен. - Более-менее.

- Bon. И нельзя так делать. Нельзя наливать «Пино» в бокал с «Каберне Совиньон». Это хуже инцеста.

Сорен проигнорировал его и закончил выливать остатки своего «Пино» в бокал с «Каберне».

- Могу я спросить, на какое направление указывает твой моральный компас? – задал вопрос Сорен, вернувшись в гостиную и снова усевшись в кресло. Кингсли махнул в ту сторону, куда указывал его моральный компас.

- Я так и думал, - ответил Сорен.

- Мне нравится твой дом, - похвалил Кингсли, оглядываясь по сторонам. - Он похож на дом маленького волшебника.

- Спасибо. Ты так считаешь?

- Он небольшой и симпатичный, и у тебя есть деревья. Что это за слово? Уютный.

- Хюгге, - ответил Сорен.

- Никакого датского, - попросил Кингсли. - Что угодно, кроме датского.

- Ja, датский. Слово, которое ты ищешь, это хюгге. Уют, комфорт и быть окруженным друзьями и семьей. Хюгге.

- Я пытался учить датский. Злой язык.

- Не самый простой язык для изучения, - согласился Сорен. - Даже другие скандинавы испытывают трудности. Они хотели, чтобы ты выучил его ради работы?

Сорен сделал подозрительное ударение на слове «работа». Кингсли не винил его за это.

- Non.

- Тогда зачем ты пытался выучить его?

- Потому что однажды ты сказал мне что-то по-датски, и я хотел знать, что это было.

- Ты мог бы спросить.

- И ты бы ответил, если бы я спросил?

- Скорее всего, нет. Я, конечно, не сказал бы тебе правду, - сказал Сорен, улыбаясь поверх своего бокала. Улыбка, садизм и вино в одночасье ударили Кингсли. Он снова откинулся на спину и посмотрел на Сорена с пола.

- У тебя самые интересные глаза из всех мужчин, которых я когда-либо встречал.

- Кингсли.

- Мне нужен мой клуб, и я не могу его получить. Дай мне еще алкоголя.

- У тебя будет твой клуб. Найди другое здание. И я закрываю лавочку.

Кингсли швырнул пустой бокал в холодный камин и наслаждался его звуком осколков. Сорен ни слова не сказал.

- Этот отель, я люблю его - красивый, брошенный, затерянный. Она нуждается во мне.

- Она нуждается в тебе? Хочешь сказать, он нуждается в тебе?

Кингсли проигнорировал его.