- Я из любопытства спрашиваю, почему ты здесь. Тебе не нужна причина, чтобы навестить нас. Предполагаю, остальные хорошо поживают? - спросила Грейс. - Джульетта? Твоя дочка? Нора?

- Джульетта и Селеста прекрасны, как всегда, - подтвердил он. - Но Нора, она недавно потеряла мать. Кажется, месяц назад.

- Я и понятия не имела. Закари ни словом не обмолвился.

- Она никому не говорила. Исчезла на две недели.

- Нора, - вздохнула Грейс и покачала головой. - Что ж, если бы она вела себя как нормальный человек, это была бы не Нора, не так ли?

- Да. Не была бы. - Кингсли усмехнулся. - Но она и ее мать... у них были сложные отношения.

- Из-за него?

- Ее мать ненавидела его. И я использую слово «ненавидела» не в легкой форме, - ответил Кингсли. - Думаю, для Норы пройти через это одной было искупительной жертвой перед матерью. И она не могла рассказать ему. Однажды она уже убегала к матери, и он следовал за ней, как цербер.

- Этого я не знала. Но могу представить какой он... настойчивый, когда она обеспокоена?

- Можно и так сказать. - Кингсли сделал глоток вина. - У нее с матерью были незавершенные дела.

- Тогда это наихудший сценарий. Если ты близок с родителями, то скорбишь, когда они уходят. Если нет отношений - нет и скорби. Если хочешь быть ближе, но не можешь...

- Она очень тяжело всё перенесла, - продолжил Кингсли, хорошо зная Нору, чтобы сказать это искренне.

- Я позвоню ей завтра, - сказала Грейс. – Может, она приедет к нам на несколько дней. Ей понравится нянчиться с Фионом. И они с Заком будут спорить, что всякая печаль будет забыта, обещаю.

Кингсли хотел рассмеяться. Только Грейс Истон могла позвонить женщине, которая переспала, и не один раз, с ее мужем, выразить соболезнования в связи с утратой матери и затем пригласить ту погостить у Грейс, ее мужа и новорожденного мальчика, отцом которого был любовник Норы.

Понимала ли Грейс, какой необыкновенно странной женщиной она была?

Но опять же, не Кингу ее судить.

- Кроме этого, у нас все хорошо. У него тоже, - добавил Кинг, спасая Грейс от унижения спрашивать о нем.

- Хорошо, - ответила Грейс с улыбкой. - Я и не думала... Он самый простой человек в мире, с которым можно поговорить... и самый нечитаемый человек. Меня поражает то, что Нора была с ним двадцать лет, это безумно, как и она сама. Закари был моим профессором, когда мы влюбились, и я думала, что сойду с ума, пытаясь скрыть этот секрет от друзей, семьи и университета. А быть со священником двадцать лет...

- Никто не удивлен больше меня тому, что они до сих пор вместе. Их здравомыслие под вопросом, но нельзя подвергать сомнению их любовь. Больше нет. И ей с ним было не просто, а она… Мне не нужно рассказывать тебе о Норе, не так ли?

Грейс широко улыбнулась.

- Нет, - согласилась она. - Не нужно. - Она сделала глоток Сира, и ее глаза округлились от удовольствия.

- Твой сын настоящий винодел. Вино чудесное.

- Я же говорил, - произнес Кингсли, делая глоток из своего бокала. Сира был хорош, потрясающий урожай, крепость и выдержка. Несмотря на то, как сильно Кингсли любил этот вкус, он понял, что иногда ему трудно его пить. Ком гордости в горле мешал глотать.

- Закари был впечатлен Нико, когда они познакомились. Сколько ему? Двадцать пять, а он уже владеет и управляет собственной винодельней?

- Я думаю о том, каким я был в двадцать пять, что я делал со своей жизнью, и не могу поверить, что он мой.

- Я могу в это поверить, - сказала Грейс, любезно улыбнувшись.

- Я не буду держать тебя всю ночь, показывая фотографии моих детей, - ответил Кингсли. У него были фотографии и Нико, и Селесты, и он был в шаге от того, чтобы вытащить их. - Я здесь всего на несколько часов до самолета. И пришел не просто так.

- Мне стоит волноваться? - уточнила Грейс.

- Non, pas du tout, - ответил Кингсли и махнул рукой. - Прости. Французское вино пробуждает мой французский.

- Я немного говорю, - заметила она. - Ты еще не потерял меня.

- Bon, - сказал он и прервался для еще одного глотка. - Мне нужно кое-что рассказать. Историю. И сказать, почему я тебе ее рассказываю, смогу только после окончания повествования.

- Понимаю... - протянула она, хотя Кингсли знал, что это не так. - Могу я спросить, о чем история?

Кингсли потянулся к внутреннему нагрудному карману жакета. Оттуда он достал свежий белый конверт, толстый от документов внутри и запечатанный воском. На воске был оттиск, похожий на восьмерку внутри круга. Кингсли положил его на столик между своим бокалом и бокалом Грейс.

- История об этом, - объяснил Кингсли, кивая в сторону конверта. - Я могу рассказать длинную версию, правдивую, или короткую, более милую версию. Мне нравятся обе. Но решать тебе.

- Длинную версию, конечно же, - с легкостью выбрала она. - Расскажи мне все, что я должна знать, даже если думаешь, что я не захочу это слышать.

- Всё... опасное слово. - Кинг откинулся на спинку кресла, а Грейс наклонилась вперед. Она смотрела на него с детской любознательностью. - Но если ты настаиваешь. Чем больше ты знаешь о нас, тем лучше будет, если...

Он не закончил предложением, ему не нужно было, потому что он увидел понимание в глазах Грейс. Она знала концовку незаконченного им предложения, и ее кивок уберег его от боли произношения слов, которые никто еще не осмеливался произнести вслух.

Если Фион пойдет в отца...

- История началась двадцать лет назад, - приступил к рассказу Кингсли, вызывая в воображении воспоминания, которые пытался похоронить. Но он похоронил их заживо, и они остались живы. - И происходит она на Манхеттене. И хотя ты еще не знаешь, зачем я тебе это говорю, Грейс, обещаю, ты не пожалеешь, что выслушала меня.

- Я ни о чем не жалею, - ответила она.

Кинг поправил фотографию ее маленького сына. Нет, никто из них ни о чем не жалел. Даже Кингсли.

- Шел дождь, - начал Кингсли. - И это было в марте. Тогда у меня было все - деньги, власть, любые женщины и мужчины в моей постели, которых только можно пожелать. И сказать, что я был в плохом настроении, это ничего не сказать. Мне было двадцать восемь, и я не желал отмечать тридцатилетие. На самом деле, я надеялся не дожить до тридцати.

- Что случилось?

Кингсли вздохнул, глотнул вина и на мгновение замолчал, чтобы подобрать слова. Жаль, что Норы здесь не было. Рассказывание историй было ее суперспособностью, а не его. Но только он мог рассказать эту историю, и поэтому начал.

- Случился Сорен.

Глава 2

Где-то на Манхэттене, 1993

Март

- Чем травишься? - спросил бармен, и Кингсли ответил: - Блондинками.

Бармен, Дюк, рассмеялся, наполовину усмехнулся, указывая на сцену.

- Две платиновые блондинки вон там.

Кингсли посмотрел на двух девушек, Холли и Айви, обнаженных до самых коленей, которыми зацепились за пилоны. Мужчины сидели вплотную к сцене и молча смотрели, уставившись только на танцовщиц. Долларовые купюры шелестели между их дергающихся пальцев.

- Сегодня я не в настроении для этого. - Кингсли отвернулся от сцены.

- Что? - переспросил Дюк. - Как ты можешь быть не в настроении для этого? Они слишком горячие? Слишком сексуальные?

Кингсли протянул руку за барную стойку и схватил бутылку бурбона.

- Слишком женственные.

- Не смотри на меня, - попросил Дюк, поднимая обе руки.

- Я и не смотрю, честно. - Так и было. Кое-кто другой попался ему на глаза. Но куда же он подевался?

- Сегодня слишком тихо, - заметил Кингсли Дюку. Обычно по пятницам в «Мёбиусе» яблоку не куда упасть. Сегодня присутствовала только половина завсегдатаев. - Что происходит?

- Ты зашел с черного входа? - спросил Дюк и открыл бутылку для Кингсли.

- Конечно.

- Какая-то церковь снаружи стоит с плакатами.

- Плакатами?