УЛОВИЛ…

Кабинет директора совхоза товарища Поветрова. Входит с чемоданчиком, в шубе и ушанке Круглов.

— Ба, Круглов! Из Москвы?

— Прямо с поезда.

— Скорее, скорее раздевайся, рассказывай! Ну как там? В сферах был? Какие веяния, куда ветра? Ну! Ну!

— У министра был…

— И молчит! Давай садись, выкладывай. Что там, в воздухе-то, почуял?

— Ну, принял он меня.

— «Ну, принял»… Ты с подробностями. Что ты ему, что он тебе. Я по одной фразочке, по кашлю начальственному могу распознать, к чему дело клонится, какие веяния на вышке. А если дожидаться, пока нам указания спустят, вовек в самые передовые не выберемся. Надо веяния носом улавливать. Понял? Давай.

— Ну, узнал министр, откуда я, зачем, и вызвал секретаря.

— Так, так, так… А как вызвал?

— Как вызывают? Обычно — кнопкой.

— Так, так, так… И что же секретарь?

— Ну, входит секретарь.

— Детальки, детальки давай.

— Ну, с косой.

— Как?

— Секретарь с косой.

— Секретарь министра вошел с косой? С настоящей?

— Ну да, длинная такая коса, а что?

— Все! Уловил! Минутку.

Поветров выбегает в приемную, отворяет дверь в коридор и кричит:

— Ручкина, хоть из-под земли, моментом!

Прибегает Ручкин, его верный зам и адъютант.

— Открываем курсы косарей, Ручкин! Есть такое веяние. Уловил? Объявляй срочный набор. Медпункт ликвидировать к чертовой бабушке: там будет пункт по заточке кос. Ну что ты, не понимаешь? Косы там будем точить — вжик-вжик. Школу закрыть немедленно и передать под общежитие для курсантов-косарей.

— Косарей? — ошалело переспрашивает Ручкин. — Но у нас же механизация…

— Не перебивай! В газету срочно позвони. Скажи, что Поветров возглавил почин под лозунгом «Коси, коса, пока роса». Все! Претворяй моментом!

Радостный и взволнованный Поветров возвращается в кабинет.

— Ну, ну, Круглов, дальше. Значит, входит секретарь и вносит большую косу, ха-ха-ха…

— Что значит вносит? Коса у нее на спине болтается.

— Болтается?

— Ну да, русая коса. Вообще, между прочим, симпатичная у него секретарша, курносенькая такая.

— Нет, ты скажи: зачем ты мне голову морочил этой ерундой? На черта мне сдалась эта секретарша с ее девичьими косами!

— Так вы сами, товарищ Поветров, требовали, чтобы я рассказывал со всеми деталями…

— Погибель моя! — хватается за голову Поветров. — Минутку!

Опрокидывая на ходу стулья, он выбегает из кабинета.

— Ручкин! Ручкин! — кричит он с крыльца.

Через заснеженный двор на зов начальства спешит в расстегнутом полушубке Ручкин. Из ноздрей и рта преданного адъютанта вьются струйки пара.

— Уже! — рапортует Ручкин. — Медпункт закрыл, школу прикрыл. Больные в обмороке, дети в восторге.

— Полный назад! Все открыть, как было! Уловил?

— Ясно.

— В газету звонил?

— А как же!

— Отзванивай обратно. Скажи, опечатка получилась: курсы открываются, только не косарей, а звонарей, тьфу ты, пропасть, звеньевых, я хотел сказать. Моментом!

Потирая озябшие на морозе уши, Поветров возвращается в кабинет, где его дожидается Круглов.

— Ну и зачем же министр вызывал эту девицу-красу секретаршу?

— Принесите, говорит, справку: сколько сельхозтехники и какую именно получил в прошлом году совхоз, где директором Поветров.

— Так, так, так… А ты ему про наши дела рассказывал?

— Конечно. Напомнил ему насчет нашего письма.

— А он-то что, он-то? Ты давай мне со всеми детальками, с детальками рассказывай, чтоб я почуял, какие веяния на вышке, куда ветер. Ну! Ну!

— Он говорит: «Напрасно Петухов разводит…».

— Как? Напрасно петухов разводит?

— Да вы дайте, Иван Порфирьевич, досказать…

— Минутку! Уже уловил! Мне много не надо. Мне бы только веяние почуять, и я уловил.

В три прыжка Поветров покрывает расстояние, отделяющее кабинет от приемной.

— Ручкин! Ручкин!

С конца коридора нарастает каблучный грохот. В приемную на рысях врывается верный Ручкин.

— У нас на ферме петухи еще имеются?

— Да, штук тридцать наберется, товарищ Поветров.

— Всем свернуть головы. Моментом!

— Но, простите, Иван Порфирьевич, а кто же тогда будет цыпляток… так сказать… производить?

— С этим потом разберемся.

— Ясно!

— И вот что, курей тоже под нож. В порядке перевыполнения. Уловил?

— Ясно!

— Да, и маленьких желтеньких туда же!

— Цыплят?

— Во-во. Этих заодно тоже. Всякое ценное начинание нужно доводить до конца. Моментом!

С видом довольным и бодрым Поветров возвращается в кабинет.

— Так, с петухами претворено.

Круглов сокрушенно всплескивает руками.

— Вы недослушали меня, Иван Порфирьевич. Помните, вы писали управляющему «Сельхозтехники» Петухову, чтобы нам дополнительно отпустили три трактора? А Петухов переправил наше письмо на согласование в управление. Так вот, министр говорит, что напрасно Петухов разводит бюрократизм.

— Но петухов-то резать или не резать?

— Я вас не понимаю, Иван Порфирьевич. Какие петухи? Это фамилия Петухов.

— Уловил! Минутку! Ручкин! Ручкин!

Вбегает взмыленный Ручкин. На полушубке и сапогах верного адъютанта пух и перья. В руке — окровавленный нож:

— Уже. Претворил.

— Зарезал?!

— Петухов всех зарезал, курей приканчиваю, маленьких желтеньких давлю сапогами…

— Зарезал… Ты меня зарезал! Уловил?

ГРАБЕЖ С ПРИПЕВОМ

Вчера мой друг Кирюша Музлов спросил:

— Что ты подарил на праздник своей любимой женщине из конструкторского бюро?

— Будильник и букет мимоз, — ответил я.

— Будильник, — передразнил Музлов, отвратительно скривив губы, отчего «будильник» прозвучал, как «бедельник». — А почему не бриллиантовую диадему? Почему не виллу-ротонду из розового мрамора на Зеленом Мысу?

— У меня нет денег, — признался я.

— Тогда ограбь банк, черт возьми! Денег у него нет, ишь, оригинал какой нашелся. У него нет денег, а ни в чем не повинная женщина вынуждена ходить без диадемы.

Тем не менее банк я грабить не стал. Это как-то не соответствует моему моральному облику и производственному профилю. Но диадема зацепилась острым углом за мозговую извилину и закупорила нормальное течение моей мысли.

Я стал размышлять, и алчная мысль моя, петляя и извиваясь, доползла наконец до песенного бизнеса. Нельзя ли в царстве песни подработать на диадему?

Видение сатанински сверкающей бриллиантовой радуги в золотой копне волос любимой женщины не на шутку взбаламутило мою бедную душу.

Я взял внеочередной отпуск и две недели, как помешанный, слушал радиостанцию «Маяк» и крутил продукцию фирмы «Мелодия». И пришел к бодрящим выводам. Оказывается, дело это — сочинительство песен-однодневок — пустяковое. Фабрикацию текстовок давно пора бы автоматизировать. Передать кибернетической машине. Она справится легко и без перегрева конденсаторов. Готовую продукцию можно продавать на метры, рулонами, как обои. Я так себе представляю: в люк машины засыпается мелкая словесная труха вроде «ты, лети, мечты, часы, расстоянье, свиданье, окно, твое, стучит, сердце», ну и конечно, «любовь». Машина заранее программируется на нужный стихотворный размер и пол — кто кому поет, — она ему или он ей. И, нажав кнопку, только успевай сматывать ленту.

Однако поскольку кибернетикам не до песен, этим делом пока что занимаются песнари-текстовщики. Наслушавшись их продукции, я понял, что главное в профессии текстовщика — не конфузиться.

И, осознав эту утешительную истину, я присел на кухне к столику и давай строчить в блокноте: