Не думая, я набрала: «Завтра утром?»
«Да». Я уже знала, что она не пойдет больше в школу.
А зимой будет еще и темно и холодно, подумала я и поняла, что, видимо, теперь часто буду бывать на Патриаршем мосту. Переживаю уже о холодах. Тут и песня хорошая вспомнилась – «Остаемся зимовать». Я встала и снова прошлась по комнате. Качнулась вправо, влево – волосы скользнули по плечу. Замерла. Запястье-запястье и пальцы по воздуху – словно невидимая гитара. Тум-тум-тум. Я развернулась – окно и экран компьютера – две белые полыньи. В комнате темно, только по паркету пробегает тень от рук. Вверх-вниз. Тум-тум-тум.
Небо потемнело, и стал слышен скрип веток о стекло. Ветер. Тишина на мгновение, закончился клип – и вдруг, тихо, первые аккорды «Романса». Звук дождя – то ли за окном, то ли из монитора. Дверной звонок – вот это уже точно из монитора. Тень на полу почему-то ярче, ярче компьютер. Руку к стене, другую к потолку – и нагнуться, извернуться, подпрыгнуть. Как хочется летать! Сложиться, словно бы уронив на пол стеклянный бокал и боясь оступиться, порезаться об осколок. Ветки гудят за окном. Не хватает только настоящего дождя. Ветер распахивает ставни – бум!
Перекрестить руки, сплестись. Медленно на пол, на колени. Свет теперь сверху, от монитора. Тень за спиной. Холодно, кожа покрывается мурашками, и на мгновение мне кажется, что я не одета, – такой легкой становится футболка. Потом я лежу на кровати, а ткань липнет к коже.
«Таня?»
«Тут».
«Ты как?»
«В порядке».
«На что ты хочешь в кино?»
«Что-нибудь без шифров».
«Я посмотрю. „Соловей“?»
«Ага».
Минута. Еще. В комнате стало холоднее.
«Есть „Элегия“».
«Пошли».
«Ты читала книгу?»
«Нет».
«Она хорошая».
Я нашла в интернете плакат «Элегии». Это было что-то артхаусное, редкое – на плакате маленький человечек в желтой куртке изгибался в окружении мрачных теней. В комнате сумрачно – черно-белые стены, черно-белое окно. Вот бы сейчас в комнату ворвались такие тени! Бум-бум, билось окно. Нужно закрыть.
Играет «Что ты будешь делать?». Ту-тут-тут-туту.
«Таня?»
«Чего? Все в порядке?»
«Да».
«Ты чего?»
«Просто. Не знаю».
Она печатала долго.
«Ты только не грусти. Я же не знаю, что у тебя случилось. И случилось ли. Но я тут, если тебе что-то нужно. Ты очень хорошая подруга. И просто хорошая. Расскажи, что у тебя происходит, пожалуйста».
«Все в порядке, Тань», – и смайлик, совсем как Алиса. Как будто Таня иначе мне не поверит.
Таня не поверила и со смайликом: «Хочешь, по телефону поговорим?»
«Нет, я сейчас не могу», – я лежала на кровати, смотрела в потолок. За окном шумел ветер. Дождя все не было. Песня за песней. Я понимала, что просто устала и хочу спать. Что-то странное творилось в моей жизни.
От компьютера доносился «Весь этот бред», а Таня прислала мне песню Кино «Когда твоя девушка больна». Написала: «Это шутка».
«Я не болею».
«Я знаю. Я надеюсь».
«Я попробую поспать», – написала я и встала с кровати. Ледяной пол. Быстро к окну. Закрыть, снова открыть, но теперь на верхнюю щель. Компьютер выключить. Тени на полу.
Я забралась под одеяло, посмотрела на время на телефоне. Шесть вечера. Можно было поспать час. Или два. Ведь завтра снова вставать ни свет ни заря. Можно я посплю про запас?
«Спокойной ночи, Ана».
И бип-бип-бип. Будильник. Поздний вечер. На кухне – мама. Голова болит, кружится. Кровать. Окно. Закрыть?
– Как ты? – спросила бы мама.
Я все еще лежала в кровати и просто представляла себе предстоящий разговор на кухне.
Я хотела бы сказать ей, что что-то не так, что что-то случилось с Алисой, но я не стала с ней говорить, потому что не знала, что случилось. Просто Алиса попыталась покончить с собой.
– Все хорошо, просто отсыпалась, – сказала бы я.
– Ты очень рано встаешь, – сказала бы мама, – зачем?
– Я гуляю с Алисой перед уроками, – сказала бы я.
Три непрочитанных.
Одно от Алисы: «Ты не обиделась?»
Одно от Тани. Какая-то ссылка.
Одно от Юрца: «Привет, ты знаешь, что задали по математике?»
«Нет».
«Сейчас посмотрю».
«Нет».
Я встала, проверила наличие трусов, чтобы не выйти в коридор в одной футболке. Все на месте. Незаметно проскользнула в туалет. Не совсем незаметно – мама позвала с кухни.
– Я сейчас! – крикнула я.
Туалет, белые стены. В зеркале отразилась Ана в Стране кошмаров. Волосы всклокочены, под глазами круги. Зрачки почему-то сужены. Кожа, и так не смуглая, совсем белая, будто во сне я впитала простыни. Футболка прилипла к плечам и груди, как лейкопластырь. Я села на унитаз и отрешенно посмотрела на экран телефона. Загрузилась Танина ссылка. Стихи. ру.
Я не могла читать стихи – я не могла даже сидеть прямо. Телефон упал в корзину для грязного белья – рука повисла, коснулась пола. Я встряхнула головой, попыталась проснуться. Нет.
Душ, туман. Мамин голос в коридоре:
– Аня?
– Я! – Я не поправила ее, потому что поправлять кого-то из туалета – ниже моего достоинства.
– Мам, я сейчас в душ, а потом выйду! – крикнула я.
– Чай будешь? – Мама стояла возле самой двери.
– Наливай, – сказала я, стягивая с себя футболку, бросила ее в корзину, трусы полетели следом.
Я спустила воду и забралась в душ, провернула вентиль до самого конца и чуть не выскочила на холодный пол – кипяток ожег спину. Зато проснулась.
Полотенца. Уже почти проснулась, уже почти. Извлекла телефон из корзины. Снова проскользнула по коридору. В комнате холодно, очень холодно. Компьютер молчит, но я знаю, что ему хочется спеть мне «Мороз по коже». Что же там за стихотворение?
Скинула полотенце, быстро натянула новую футболку – судя по маминому зову, чай уже стоял на столе. Взяла телефон, включила.
Мы смотрели на небо седое,
Мы сидели в тени прохожих,
Ты как будто хотела со мною,
Я как будто хотела то же.
Я как будто слепая стала,
Пальцы сжали плечо худое,
И сквозь кожу мне сердце сжало,
Это небо твое, седое.
Оказалось, что Таня пишет стихи. Первое, что пришло мне в голову, – вечер в Суздале, когда все собрались в гостиной и по очереди читали стихотворения из школьной программы. Лиза прочитала Мандельштама – «Бессонница, Гомер, тугие паруса…», и
все хлопали, потому что читала она очень хорошо. Вероника Константиновна растроганно моргала и даже, кажется, собиралась что-то сказать, но в последний момент спохватилась и сделала серьезное лицо. Даже в такие моменты она оставалась строгой и злой. Екатерина Викторовна кивала, закрыв глаза. Георгий Александрович сидел на подоконнике и улыбался. Лиза поймала его взгляд и вся засияла.
Я вспомнила этот обмен взглядами и содрогнулась от внезапного приступа отчаяния. Что-то пошло не так, поняла я. Что-то случилось с Лизой в Суздале, и я одна знала об этом. Или не одна?
«Красиво», – написала я Тане. Я хотела спросить ее о Георгии Александровиче, но не знала, как.
«Спасибо, – написала Таня. – А как тебе название?»
Я вернулась на страницу со стихотворением и прочитала: «Стихотворение о дружбе, а не о самом главном».
«Не очень понятно», – написала я.
«Наверное», – ответила Таня.
Я перечитала стихотворение и попыталась разобраться в собственных чувствах. Сердце сжималось от страха, но я все никак не могла понять, почему. Я вспоминала Танино лицо и тут же перескакивала на какие-то отрывочные воспоминания из детства. Школьных поездок было так много, а я все вспоминала одну и ту же. Суздальскую, первую поездку, в которую с нами поехал Георгий Александрович.
