Немой вопрос повис в воздухе. Среди шлемов и очков розовые перья отсутствовали.

Полицейское управление Бриджа. Кабинет начальника Особого отдела, подполковника полиции Альфреда Мелроуза. Немногим ранее

Насыщенный рабочий день давно закончился, но здание полицейского управления Бриджа не было пустым в этот пятничный вечер. Мистер Мелроуз устало вздохнул, глядя на так и нераскрытую с обеда папку со срочными донесениями подчиненных. Посмотрел на рабочий стол, и взгляд его зацепился за рамку с фотографией красивой, пусть уже и не юной женщины. Нежная улыбка осветила строгое лицо. Совсем скоро он поведёт эту красавицу к алтарю, и долгие годы одиночества закончатся.

В далёкой молодости он совершил ошибку – полюбил девушку из благородной семьи. И ошибка эта была вовсе не в разнице происхождений, в обществе давно уже не удивлялись таким мезальянсам. Эвелина была глупа и эгоистична, и как жаль, что тогда он в силу неопытности понял это не сразу. Она сбежала от него прямо перед свадьбой с каким-то певцом. Уехала с ним в долгосрочное турне по городам Эглетона. Артист был популярен и смазлив. Скромный сотрудник полиции проигрывал ему по всем фронтам.

Каково же было его удивление, когда почти год спустя, она пришла к нему на порог, с очаровательной улыбкой предложив забыть прежние разногласия и начать всё заново. От такого откровенного цинизма он, помнится, лишился дара речи. Конечно, он выгнал её. Вычеркнул из своей жизни и памяти. И даже небольшой некролог, случайно попавшийся ему на глаза несколько дней назад, не вызвал никаких чувств.

Сорок лет он отказывал себе в любви, сорок лет не мог простить предательства. Кто бы мог подумать, что простолюдин, недалёкий полицейский и неблагодарный бедняк (о, эти эпитеты он помнил до сих пор) окажется таким злопамятным гордецом?

Но сейчас, на закате жизни, разве не заслужил он немного счастья?

– Господин подполковник, срочное донесение! – прервал мысли мистера Мелроуза громкий голос подчинённого.

– Да, Гарри? Слушаю.

– Только что на площади Конституции в ресторане «Мишель» был отравлен Дуглас Саливан. Рядом с местом происшествия находился патруль, опрашиваются свидетели. Очевидцы утверждают, что он читал газету, а потом вдруг стал конвульсивно дёргаться. Изо рта его шла белая пена.

– Туринский «Поцелуй змеи», – уверенно назвал Мелроуз смертельный яд. – Что говорит наружное наблюдение?

– В момент убийства наш агент отвлёкся. Двое на велосипеде врезались в фонарный столб рядом со столиками. В клумбе рядом была обнаружена бутылка с остатками туринского самогона.

– Ясно, – кивнул Мелроуз. – Похоже, соучастники.

– Или просто случайные идиоты, – пожал плечами Гарри.

Несколько секунд подполковник обдумывал ситуацию.

– Дэвидсон, немедленно свяжи меня с Харрисом! – наконец сказал он. – Он должен быть в доме Сильвера. Вечером у него назначена встреча с осведомителем, нужно решить, как действовать дальше. Иначе наши планы по поимке министерской крысы полетят ко всем чертям.

– Слушаюсь, – отрапортовал секретарь.

Преступник всегда возвращается на место преступления. Сегодня эта истина перестала быть для меня просто словами. Потому что я и Кельвин, как приличные нарушители закона, в поисках утраченного боа шли обратно к ресторану «Мишель».

– Где же ты могла его выронить? – в который раз спрашивал меня сосед.

– Понятия не имею, – в сотый раз отвечала я.

Перед тем, как рискнуть и сунуться в лапы полиции, Кельвин проявил недюжинную силу и вернул помятый велосипед в первоначальное состояние. Думаю, сказывалась практика. Я же, как имеющая опыт в запутывании следов и изменении внешности (хоть и сомнительный, но какой был), забрала у подельника шарф и повязала его большим белым бантом на собранном впопыхах высоком хвосте.

В целях конспирации мы передвигались мелкими перебежками, а потом прижимались к стенам домов, чтобы аккуратно выглядывать из-за углов – не идёт ли кто подозрительный. Полагаю, что самыми подозрительными в этой ситуации были именно мы. Но туринский самогон несколько повлиял на наши мыслительные способности, и в тот момент такие методы достижения цели казались нам с Кельвином необыкновенно удачными.

Удивительным оказалось то, что наша техника поиска потерянного боа сработала. Мы дошли до набережной, и, высунувшись из-за первого к воде дома, на небольшом выступе под мостом Кельвин заметил знакомый розовый цвет.

– Нашёл! – громким шёпотом сообщил мне сосед, вернувшись к нам с велосипедом из своей небольшой вылазки.

– Где? – обрадовалась я.

– Под мостом! – уверенно ответил Кельвин.

– Странно… – я удивлённо чихнула – обоняние медленно, но верно возвращалось. – Мы же не проезжали мост, а ехали дворами. Ты не ошибся?

– Действительно, – почесал он макушку. – Пойдём, проверим.

Мы вышли на набережную и спустились по широким каменным ступеням к опорам моста. С велосипедом в руках это было не так уж и просто. Кельвин ни в какую не соглашался оставить его наверху, опасаясь воров. Нести его в одиночку он тоже не мог, поэтому мы делали это вдвоём – владелец, держась за заднее колесо, а я – за руль.

Когда мы достигли кромки воды, из-под моста громко заиграл аккордеон. Лихая мелодия хорошо подходила к ситуации, приветствуя нас, будто героев, вернувшихся из дальнего завоевательного похода.

– Где перья? – строго спросила я соседа.

– На нём, – уронил Кельвин, и я увидела нового владельца Алишиного боа.

Из-под опор моста, улыбаясь и наигрывая весёлую мелодию, на свет вышел один из представителей уличной богемы Бриджа. Давно не знающий расчёски, но изредка не чурающийся бритвы, а потому сейчас имевший лёгкую небритость седой и кудрявый клошар. На голове его была старая кепка, надетая на почти вертикально стоящие волосы, и живописно разделяющая их на две части. На носу болтались заклеенные пластырем очки, одежда давно потеряла цвет, когда-то ярко-красный аккордеон облез, и только розовое боа придавало его образу недостающей красочности и шика.

Музыкант увидел нас, приветственно махнул рукой, на секунду обрывая мелодию, а потом растянул аккордеон, набрал в лёгкие воздух и запел:

– Играет шарманка, играет шарманка! Рыдает шарманка, страдает шарманка!

От громкости и душевности исполнения у меня открылся рот, а певец допел:

– Но в Бридже она чу-же-странка!

– Браво! Браво! – захлопал Кельвин.

За годы жизни в столице видавший и не такое, а потому почти не удивившись поющему клошару в розовых перьях, он сообразил, чем расположить к себе творческую личность. Восхищением, конечно, и теперь хвалил исполнение старинной народной песни.

– Невероятно! Невероятно! Сколько экспрессии, сколько души! – смахнул он невидимую слезинку.

– Благодарю, – низко наклонил голову мужчина, так что его кепка слетела к ногам Кельвина.

Сосед тут же поднял её с земли и, небрежно стряхнув пыль, протянул хозяину.

– Как приятно, когда молодежь ценит искусство, – с достоинством произнёс столичный уличный житель, а потом заметил меня, скромно держащую руль велосипеда. – Леди, – польстил он мне и расплылся в широкой улыбке, удивительно очаровательной и полной вполне здоровых зубов, – разрешите представиться, мистер Серж Гарельски. Рад видеть такую прелестную девушку среди своих поклонниц! Но, позвольте поинтересоваться, где я мог видеть вас раньше? Ваше лицо кажется мне знакомым, – немного нахмурился он, но потом что-то решил и расцвел ещё больше, – Неужели вы пришли не в первый раз?

– Э–э–э, – только и смогла ответить я.

– Леди Эванжелина обожает музыку, – подтвердил Кельвин.

– Да, – отмерла я, – очень люблю.

– Что ж, тогда я рад буду представить вашему вниманию свою бессменную программу «Летние деньки», – довольно проговорил клошар и подтянул ремень аккордеона, приготовившись к концерту.

– Мистер Серж, одну минутку, – остановил его романист.