Он схватил Кима за плечи, чтобы привести в себя, но Ким только смотрел на Робина и чувствовал соленые капли у себя на губах. Что ему понравилось в нем первым? Глаза? Губы? Может быть, то, как он смотрел на людей — не свысока, а сочувствуя? Кима трясло, будто в душе случилось землетрясение и смело все, что имело значение. Любовь перемешалась с ненавистью, и Ким оттолкнул Робина от себя и почти сразу прижал.

— Послушай, не жертвуй своей жизнью, тоскуя обо мне, вспоминай только о наших хороших временах, ладно?

— Я люблю тебя…

— Я не хочу твоей любви, — Робин помотал головой, будто и он тоже был на грани. — Что я с ней теперь буду делать? Оставь ее для живых.

— Иди к черту, Робин.

— Я хочу видеть тебя счастливым.

— Нет, — сказал Ким, продолжая сжимать его. — Ты не будешь меня видеть, тебя не будет рядом!

Ноги подкосились, как и в прошлый раз на площади, и он сел, ощущая усталость всех своих тридцати пяти лет. И сожаление, что не познакомился с Робином в школе, что не провел с ним всю свою юность. Столько времени они бездарно упустили, думая, что дурацкая работа или интрижки делали их счастливыми.

В уме у Кима собирался перечень всего, что с ним больше не случится. Никаких «эй, детка» и ноль возможностей набросить на плечи Робина куртку и прижаться к нему сзади. Ни разу больше омлет не подгорит, заставив Робина суетливо открывать окна на кухне. И таких вещей так много, что в какой-то момент Киму показалось, что из этого и состояла его жизнь.

— Увидимся на другой стороне?

Позволь Ким поверить себе в случившееся, произошло бы страшное. Он схватил Робина, обнял за плечи, прижал к себе, будто защищая от мира. Сколько времени они так стояли, Ким и не понял, а потом его что-то резко толкнуло в грудь, и бесконечное падение в черноту выбило из головы все мысли.

Спустя секунду, а может быть, через день, он обнаружил себя на больничной кровати в окружении родственников. Алекс сидел рядом с ним на стуле и встрепенулся, услышав возню Кима.

— Наконец-то, — облегченно улыбнулся он.

Потянулся к нему, поцеловал в лоб, как делал раньше, а мама позади не отнимала руки от лица и тихо плакала.

— Что с Робином? — спросил Ким. И его голосовых связок хватило только на то, чтобы прошептать этот вопрос, хотя внутри все кричало.

Алекс застыл. Оглянулся, встречаясь глазами с мамой.

— Что с ним? Скажи, пожалуйста, что с ним…

Потянувшись к нему, Алекс попытался схватить Кима за руки, мама тоже оказалась рядом, но Ким не слышал и не видел их. Лишь одна связная мысль билась в его мозгу. Робин погиб, и тогда на площади они виделись в последний раз.

***

— Алекс, ты сказал, что купишь гроб, и… наверное, Эшли захочет поехать с тобой? — спросил Майк.

— Кажется, она поехала в банк, чтобы аннулировать кредитки, и… за справкой о смерти.

— Я вернусь в больницу и заберу вещи Робина. — Джина черкнула ручкой у себя в блокноте. — И еще нам нужно заказать катафалк, цветы…

— Я сделаю это.

— Эли, ты не обязан.

— Все мы тут обязаны… — Он помолчал. — Сделать это для Робина.

Скай ворочался в постели, продолжая слушать их тихие перешептывания в другой комнате.

Они так переживали, чтобы он, чего доброго, не наложил на себя руки, что решили заниматься всем этим здесь, наблюдать. Правда, никто не подумал о том, как будет чувствовать себя Скай, слушая о катафалке и похоронных цветах.

Он, стараясь не шуметь, приподнялся на локтях и заглянул в соседнюю комнату.

Друзья Робина сидели за его столом с какими-то бумагами, грустные и задумчивые. И все же для Ская их лица не выражали ничего особенного — холодное беспристрастие, не более. В том, что у Ская появились няньки, был виноват он сам. Если бы вчера в клинике он не начал с боем прорываться к Робину, если бы не подрался с охраной и не бросил Джине: «Теперь жить нет смысла», то они бы оставили его в покое и позволили утопиться в своем горе.

И Скай ненавидел их, заботу и все это.

Он встал на ноги и подошел к окну, взглянув на вид, который в свое время похвалил Робин.

Он коснулся груди, как будто мог прочувствовать зияющую рану вместо сердца. Горло снова сжалось, и он ощутил предчувствие своего горя. Пока слабое и трепыхается, но неотвратимое и мощное. Пока Скай был в состоянии держать себя в руках и думать о смерти Робина как о чем-то, не касающемся его самого. Его чувств и его жизни. Но через минуту, через день или спустя неделю отрицание иссякнет, и он окажется наедине со всеми сдерживаемыми такими усилиями мыслями.

Скай коснулся лица, где на щеке осталась полоса от складки на подушке. Он бы в жизни не заснул, если бы Лорелайн не дала ему снотворное.

На его прикроватном столике лежали лист бумаги и ручка. Их оставил Эли, сказав, что Скаю надо бы начинать писать прощальную речь. У Ская руки зачесались прямо сейчас выйти к ребятам и засунуть Эли эту бумагу в рот.

Отойдя от окна, он задернул штору. Нечего смотреть на то, как жизнь всех этих людей продолжалась, словно Робина и не существовало. Он глубоко вздохнул, начиная ощущать тот уже привычный приступ паники, что сопровождал его вчера.

Тот день сливался в череду болезненных быстрых воспоминаний, как будто Скай катался на американских горках, не имея возможности сойти. Все вокруг пытались с ним поговорить, что-то рассказывали, хватали и обнимали. В клинике, куда они пришли с Лорелайн, им ничего не сказали. По новостям передали, что в центре Нью-Йорка осуществили химическую атаку, поэтому в клинику попали не только реальные пострадавшие, но и ипохондрики с паникерами.

Людей было столько, что продохнуть невозможно, и все они кричали и говорили, спрашивали о своих родственниках и плакали. Скай знал только то, что Робина и Кима привезли сюда самыми первыми, а после этого сообщения СМИ обрывались.

Где был Эли или, например, Эйвери, Скай так и не выяснил.

А спустя пятнадцать минут Эли натолкнулся на него на стоянке, приобнял, как будто они не познакомились двадцать четыре часа назад, и сказал, что вынужден откланяться, чтобы лично сказать Эшли о смерти ее сына. И Ская будто переклинило.

Остальное он помнил урывками, как будто пленку зажевало в плеере. Лорелайн схватила его за руку, вместе они вернулись в клинику и с горем пополам пробились к стойке. И, кажется, Скай кричал, чтобы его пустили к Робину, потому что он просто не мог лежать где-нибудь мертвым. Из-за этого его и пришлось выводить охранникам, а Лорелайн не сдержала язык за зубами и все рассказала Джине.

Бросив взгляд на статуэтку ангела, Скай скрестил руки на груди и вышел за дверь.

Все сидящие у него в гостиной подняли головы.

Джина все никак не могла прекратить плакать, она уже была мало похожа на ту красавицу, которую Скай увидел в первый день в МАГАТЭ. Скай подумывал ей сказать, чтобы прекратила так нарочито страдать, потому что все уже поняли, что ей больно. Майк сидел рядом, будто в трансе, его глаза оставались сухими, хотя рука, которой он гладил Джину по спине, дрожала. То ли из-за нее, то ли из смерти его лучшего друга, то ли из-за того, что произошло с ними всеми…

С другой стороны сидели Эли, Лорелайн и Алекс Даймлер. Серые, как будто на их лицах осела пыль.

— Не обращайте на меня внимания, — сказал им Скай и медленно пошел на кухню.

В последний раз чувство голода посещало его будто в прошлой жизни, и холодильник абсолютно не вызывал эмоций.

Разве что одинокие воспоминания пробивались сквозь построенную им стену безразличия. Скай коснулся стола, прокручивая в голове вечер своего признания Робину. То, какой непринужденной была атмосфера и как хорошо пахло от Робина, как хотелось его поцеловать… Но Скай пришел не за этим. Он взял бутылку минералки и налил себе полстакана. Только жажда и горло, такое сухое, как наждачная бумага, заставили его встать с постели. Громко поставив стакан обратно, он сделал шаг к комнате, но так и не вышел, остался стоять в дверях.

Мало что волновало Ская кроме того факта, что его жизнь уже никогда не будет прежней, но слова Джины заставили его прислушаться.