Слетев с крыльца, сумка приземлилась набок на подстриженный газон. Ким посмотрел на Робина возмущенно и устало: ну как же так! Он поднял руки и так широко раскрыл ладони, как будто наподобие Человека-паука планировал выпустить из кончиков пальцев паутину. Сжав зубы, он наблюдал за тем, как Робин подбежал к сумке и перевернул ее обратно. «Даже проверять не придется», — подумал Ким, видя, как край сумки намокает от оливкового масла.

— Робин, — едва не прорычал он.

— Да все нормально, я думаю, сейчас мы…

Он засунул руку в сумку и застыл.

— Я и так знаю, что разлилось масло. Скажи, ты под ноги смотришь в принципе?

— И не только масло. — Робин показал свою руку, у Кима вырвался истерический смешок.

Томатная паста. Контейнер с томатной пастой тоже не выдержал, и рука Робина представляла собой страшное и комическое зрелище, будто он посреди лета примерил перчатку от своего хэллоуинского костюма зомби.

— Это ты виноват! — Ким скрестил руки на груди, отвернувшись в сторону. — Сколько раз тебя просить смотреть под ноги, а?

Посмеиваясь, Робин встал и подошел к нему, оставив сумку в покое. Киму дурно стало от мысли, что придется вытаскивать контейнеры и выгребать в мусорное ведро еду, только потом он засунет сумку в стиральную машину.

— Знаешь, мне как-то не очень смешно, — заметил Ким, а Робин приобнял его чистой рукой.

— Ты такой секси, когда злишься!

Он прижал Кима к себе и со вкусом хлопнул второй рукой его по ягодице.

— Только не говори мне, что ты….

— Своеобразное клеймо, — оставив руку у него на заднице, Робин еще и сжал ладонь несколько раз.

И теперь на светлых шортах Кима красовалась пятерня красного цвета. Положив ладони Робину на грудь, Ким покачал головой. Навернулись все его планы отправиться на пикник, но, с другой стороны, прямо сейчас они могли бы открыть бутылку вина, забив на правило не пить раньше четырех вечера, включить виниловую пластинку и заняться грязным сексом на полу.

— Это твой коварный план, чтобы мы никуда не поехали? — спросил Ким.

— Копай глубже — все мои планы гораздо коварнее. Например, испачкать всю твою одежду и заставить раздеться.

— Но…

Рука Робина обосновалась у него на пояснице. И Ким даже почувствовал сквозь тонкую футболку влажную томатную пасту.

— Хватит, прекрати, ты уже достаточно меня вымазал…

— Поцелуй, — попросил Робин, и Ким коротко клюнул его в губы.

— Давай вернемся в дом, едва ли мы сегодня попадем на пикник.

Выпутавшись из объятий, Ким приподнял пострадавшую сумку и закинул ее на плечо.

Бывало, неловкость Робина его забавляла, а иногда всерьез раздражала — в конце концов, Ким не жаловался на излишек посуды, чтобы ее так легкомысленно бить. Но как он мог злиться? Робин ведь не делал это специально или назло.

— Ким, не тот путь.

— Что? — Он оглянулся и столкнулся со спокойным взглядом Робина, в котором не было и капли смеха.

— Посмотри по сторонам, пожалуйста.

Выполнив его просьбу, Ким от неожиданности выронил сумку. Вместо своего дома и «теслы» слева и справа от него шумели машины и спешащие через перекресток люди. Никто даже взгляда не бросил на двух мужчин, стоящих у всех на пути. Судя по вывеске, они находились в восточном Манхэттене. Но что-то в этом восточном Манхэттене было не так, взять хотя бы… людей, которые то появлялись, то исчезали, как будто невидимая рука стирала их ластиком.

— Знаешь, где мы? — поинтересовался Робин.

— На площади Хогана, но как?!

Робин подошел ближе, и Ким понял, что и в нем что-то неуловимо изменилось. Что конкретно, он пока не понимал.

Все время оборачивался по сторонам, смотрел в пустые лица прохожих, чтобы хотя бы что-то понять, пока мозги разогревались от предположений. А потом Робин настойчиво заставил его посмотреть на себя, взяв лицо в ладони. Вместо футболки на нем появилась куртка, а пейзаж вокруг менялся, будто только и ждал момента, чтобы показать истинное положение вещей. Зима, а не лето, снег, а не зелень, и следующий выдох Кима превратился в мерцающий между их губами пар.

— Что происходит?

— Ты мне скажи, — приободрил его Робин.

— Это мое воспоминание? Галлюцинация? Все было не так. Мы с тобой вернулись в дом и…

— Тебе виднее.

— Мы вернулись в дом, мы хорошо провели время тогда, ты помнишь? Почему же мы здесь?

— Ты волен делать все что угодно, мы же у тебя в голове.

Отстранившись от Робина, Ким сжал виски руками.

— Почему мы на площади Хогана?

— Не знаю, но, возможно, ты захотел отправиться сюда, потому что именно здесь мы в последний раз виделись.

— Что значит в последний раз?

Робин не ответил, он озвучил другой вопрос:

— А скажи, почему именно тот день? Пикник? Мне казалось, что ты разозлился на меня.

— Я не… — Киму стоило огромных усилий сосредоточиться и не предполагать худшего, пока его черепную коробку раздувало от количества информации. — Нет. Наоборот, я тогда подумал, что ты мог бы быть моим… Тем самым.

— Это не так, — мягко поправил его Робин.

— Почему?

Но раньше, чем Робин заговорил, Ким отступил. Он выставил руки вперед, жестами говоря ему «нет, нет, нет, молчи, я передумал». Интуиция или чутье подсказали, что продолжать разговор не стоило — скорее, взять Робина за руку и тащить домой, заставить проснуться, протрезветь и оставить это позади. Почему же Ким ощущал такое жжение в горле и пустоту в душе?

Робин находился перед ним.

Касайся, целуй.

Почему же его не украшала улыбка?

Лишь чужеродные тени.

Воспоминания о площади Хогана расползались в стороны, едва Ким пытался ухватиться хотя бы за одно. И он щурился, чтобы сконцентрироваться, прикрывал глаза, восстанавливая в памяти все, что произошло в тот день.

— Я посылаю тебе ворона, черную птицу в небе… Помнишь? — тихо прошептал Робин. Он дождался реакции, увидел, должно быть, широко открытые глаза, может быть, даже почувствовал, как дрогнула рука Кима в его ладони.

Конечно, Ким помнил.

Песню, которую Робин напевал в душе или за рулем автомобиля. Она настолько ему нравилась, что даже мольбы Кима прекратить не помогали.

— Я посылаю тебе ворона, черную птицу в небе, посылаю знак, что я здесь. Признаки жизни, — тихо напевал он.

— Не надо, пожалуйста…

— Я отправляю сообщение из перьев и костей, просто дай мне знать, что я не забыт…

— Робин. Почему ты поешь об этом?

— Мне будет слишком сложно тебе сказать, ты должен догадаться сам. — На ресницах Робина появились блестящие слезы. — Так что… Дай мне знать, что я не забыт. — Его губы задрожали, но сохранили отпечаток улыбки. — Я здесь один. Так далеко от дома, я так далеко от дома. Не там, где хотел бы быть.

Ким вцепился в ладонь Робина двумя руками и прижал ее к своим губам.

В горле застряла просьба прекратить это, а может, из-за приступа головокружения Ким ничего не сказал. Он почувствовал себя плохо, как и тогда на площади.

— Я посылаю ворона с кровью на крыльях. Надеюсь, он доберется до тебя вовремя, и ты знаешь, что это будет значить…

— Пожалуйста, Робин.

— Просто знай, что я пытался.

По щекам Кима градом катились слезы, а Робин все еще сдерживал свои. И за это Ким почти ударил его.

Как же хотелось встряхнуть его, заставить прекратить городить всю эту чушь, но Ким молчал. Во рту скопилась слюна, ладони потели, а сердце билось так часто, что он не чувствовал его ритма, сплошное мельтешение в груди. Физический дискомфорт был слишком малой причиной, чтобы что-нибудь сделать, пока у Кима из груди доставали смысл его жизни и вонзали в него клинок. Как будто Вселенная или высший разум даже не знали, сколько смысла Ким вкладывал в Робина.

— Ты должен жить дальше. Ты должен жить без меня, пообещай мне…

— Нет, — отрезал Ким.

— Я знал, что для меня все закончится плохо, но я не хочу, чтобы ты страдал, я хочу, чтобы ты был сильным, — шептал Робин сбивчиво и взволнованно.