— Ким Даймлер и Энди Флинн, — подсказал ему имена Джина.
— Да. Собственно… Я помню, как их звали. И если ты таким образом хотела отвлечь меня от нашего разговора…
— Это и есть наш разговор. Ты знал, что Робин знаком с Кимом Даймлером?
— А это имеет значение?
— И они были парой.
Скай уставился на нее, как на предательницу.
— Джи!
— Я должна была тебя подготовить.
— Ты должна была сказать мне ровно одну фразу. К чему эти дурацкие вступления?
— Извини, — тихо проговорила она.
Скай сжал ладонями виски.
— Ну? И чего ты молчишь? Знаешь же, что мне нужны подробности.
— Они встречались два года, а потом Ким, как последний мудак на земле, которым он в принципе и является, изменил Робину.
— Два года?
— Но они продолжают общаться.
Скай вспомнил, как Джина хвасталась ему интервью, после которого у нее на пороге выстроилась очередь из желающих услышать историю. Она упоминала, что интервью брал Ким Даймлер, а Робин поехал с ней, чтобы поддержать подругу. Он тогда не подумал, что Робин мог поехать с ней, чтобы увидеться с Кимом. С какой стати? Ситуация и так выглядела не очень, а теперь еще и бывший Робина нарисовался. Ладонь Ская, лежащая на столе, сжалась в кулак.
Почему-то это рассмешило Джину, она потянулась через стол и накрыла его руку своей.
— В основном они ругались.
— Джина, я правда не понимаю, почему мы…
— У Кима есть брат, очень хороший адвокат, который и помог им выбраться из той передряги.
Скай коротко кивнул.
Теперь он восстановил еще один пробел в своей памяти. Адвокатом Кима и Энди стал старший сын Даймлеров, из-за чего на парочку посыпалось еще больше критики, хотя законом не запрещено защищать члена своей семьи.
— А у Алекса крепкие деловые отношения с Эли Уильямсом.
— Угу, — наконец поняв, к чему она вела, Скай потер переносицу ладонью.
— Да. Я уверена, что Ким в этом замешан. Если ты хочешь узнать, где сейчас Робин и что с ним происходит, тебе нужен Ким.
Идти к бывшему парню Робина, с которым они «продолжали общаться и ругаться», словно обиженная брошенная дама? Еще и не к какому-то парню, а к Киму! Скай поблагодарил небеса, что ему хотя бы хватило ума промолчать о том, как он им восхищался несколько месяцев. Поджав губы, он поставил локти на стол, вперившись взглядом в Джину. С ней он мог говорить откровенно, в том числе о своей обиде, о сомнениях, об отношениях с Робином.
— Одному мне эта ситуация кажется парадоксальной? У Робина есть и мой, и твой номера. Но он не соизволил дать о себе знать. Даже сказать, что он, мать его, живой! Попросить у кого-то телефон, отправить сообщение с предоплаченного… Да что угодно! А мы с тобой должны кое-как узнавать, как там Робин поживает? Хотя ему это не нужно, ему все равно.
— Это не совсем обычная ситуация «парень не отвечает на мои звонки». Возможно, ему стыдно с тобой говорить. С тобой, и со мной, и со своей матерью. — Джина вытерла губы салфеткой. — Такое и в страшном сне не приснится. Если Робин и планировал когда-нибудь рассказать кому-то из нас, то точно не так.
— Почему ты сама не пойдешь к Киму?
Она сморщила нос:
— Я ему не нравлюсь. Очень.
— А мне не нравится он.
— Я удивлена. — Скривившись, Джина добавила: — Сарказм.
— Само собой.
В напряженной тишине они подождали, пока женщина с ребенком на руках определится со столиком и отойдет на приличное расстояние.
— Знаешь, Скай, я не уверена, что хочу его видеть. Робина.
— Ты же его защищала минуту назад!
— Конечно. Робин врал мне каждый день, извини, что я не в восторге от всего происходящего. Но это не означает, что я не волнуюсь за него.
— То есть ты не хочешь его видеть.
— Я пока не могу. Но я хотела бы знать, что он в порядке. — Встретившись с изумленным взглядом Ская, она добавила: — Дружба — вещь сложная.
Скай промолчал.
Им овладевал почти панический настрой. Неужели он до такой степени ничего не значил для Робина, что тот пальцем о палец не ударил, чтобы объясниться? Его чувства никуда не делись: привязанность и симпатия перемешались с предательством и тоской, превратившись в коктейль очень бурных реакций на все на свете. Еще и этот Ким, черт бы его побрал. Скай бесился от одной только мысли, что вместо него Робин в кризисной ситуации обратился к своему бывшему. Хотя Ким молодец, ничего не скажешь, пока Скай страдал, не зная, что делать, он организовал ему адвоката.
Может быть, самому найти Робина — не такая и плохая затея? По крайней мере, он бы услышал версию другой стороны, чтобы сделать выводы.
— А что ты думаешь по поводу этой Лорелайн?
Скай поднял голову:
— Не знаю. Но ее приятель, Итан, лежит в той больнице в коме, я проверял.
— Ты проверял? — округлила глаза она.
— Тише, ладно? Я всего лишь пошел в больницу, которую мне назвала Лорелайн. — Он выдержал взгляд Джины, а когда она отвернулась к окну, продолжил на тон тише: — И встретил там ее и неуравновешенного брата Фрэнсиса.
— Шикарно, Скай.
— Что есть, то есть, — сказал он, доставая бумажник, чтобы расплатиться за них обоих.
— Ты пойдешь к Киму?
— Нет, но я зарегистрируюсь в тиндере.
— Браво. — Джина заглянула ему в глаза. — Хочешь утопиться в чувстве вины? Одноразовый секс — это то, что поднимет тебе настроение?
— Разве не ты потащила меня на секс-вечеринку, когда рассталась с мужем?
— Ну… Это другое.
— Да, другое. Вы просто разводитесь. А меня бросил парень, оказавшийся террористом и убийцей. Все, ни слова больше.
Она с грустью кивнула и отломала кусочек своего круассана.
***
Ким вернулся к себе домой лишь с одним обещанием от Робина — оставаться пока на конспиративной квартире.
И думать.
Робину понравилась идея выставить на всеобщее обозрение пороки Дэвида Маккензи, но он почему-то категорически отказывался оправдывать самого себя. А в этом и состоял план! Робин должен был выступить против Дэвида лично, сказать, что тот заставил его, надавил, шантажировал, да что угодно. Эли был уверен — и Ким разделял его мнение, — что Дэвид ни за что не покажет общественности записи их разговоров с Робином. Даже если они существовали. Значит, преимущество оставалось на их стороне. Робин выглядел в глазах американцев простым парнем, а Маккензи — миллионером. Сложно представить, что на Дэвида может оказать влияние какой-то там физик-ядерщик. Если же сказать людям, что сам Дэвид выступал инициатором, а потом еще подогреть их воображение словами Робина о шантаже — дело в шляпе.
Но Робин уперся и сказал «нет».
Ким не находил себе места после этого разговора, и ночью еле уснул.
Набросив на себя термокуртку, он закрыл замок на входной двери и сбежал с крыльца. Свернув на Принс-стрит, Ким побежал в среднем темпе. Он любил Робина. Но того Робина, который не взрывал атомные станции из-за детской травмы. Робина, не возомнившего себя вершителем судеб американцев. Робина, не поддавшегося влиянию Маккензи, а живущего свою жизнь. И определенно точно Робина, не думающего всерьез, что ядерные станции уничтожат мир.
Ким не взял с собой айфон, чтобы хотя бы пятнадцать минут не держать его в руках и не щупать карман в надежде, что ему позвонит Эйвери Маккензи.
На светофоре он остановился. Запыхавшийся, наклонился, положив ладони на колени. Ким давно не занимался спортом и чувствовал себя измотанным, не пробежав и километра. Еще немного драмы, и он потеряет форму окончательно.
«Хватит себя жалеть», — сказал он и вместе с кучкой офисных сотрудников направился по зебре.
Робин раздражал его своим упрямством всегда, но на этот раз он его буквально взбесил. Не согласился сразу же встретиться с Эли, не согласился начать готовить заявление, сказал дать ему гребаное время «подумать».
Ким вспомнил, как хлопнул дверью и спустился по ступенькам на первый этаж так, словно репетировал роль в театральном кружке, но не почувствовал раскаяния. Неблагодарная свинья, вот он кто! Ким не понимал и не принимал эти внезапные этические принципы. То есть Робин сначала надеялся, что никто вообще не узнает о его походах на АЭС, а теперь у него вдруг пропало всякое желание оправдываться, спасать свою жизнь, прикладывать усилия.