Скай с любопытством слушал рассказы Эйвери о его жизни, об отце, управляющем гигантской нефтяной корпорацией «Ойлекс» в Техасе, о матери, которая ушла от них к актеришке театра и вместе с ним уехала на другую сторону Америки, когда Эйвери исполнилось тринадцать, о няньках, сменяющихся с завидной регулярностью, о музыке…

Скай считал Эйвери удивительным. В нем угадывался тот причудливый, яркий шарм, называемый харизмой.

Эйвери находил общий язык с кем угодно и следовал принципу «честность превыше всего». Плевать хотел на мнения других. Пофигистичный сноб, пользующийся старым телефоном. Модник в помятых вещах. Ходячее противоречие. Эйвери владел пятью языками и еще на трех сносно изъяснялся, иногда выдавая такой поток отборных ругательств, что у Ская отвисала челюсть. А еще Эйвери единственный на всем курсе достаточно владел эллинистическим койне — историческим греческим. Когда он пытался объясниться с профессором Лейтом, щуря глаза и щелкая пальцами, чтобы подобрать правильное иностранное слово, Скай глаз оторвать не мог. Он стремился научиться говорить так же, поэтому частенько занимался по несколько часов подряд.

Тихо читал учебники, умостившись на кровати, пока Эйвери…

Сегодня он отвлекал Ская звуками, сидел напротив и перебрасывал из одной руки в другую связку ключей. Каждый раз она со звоном падала ему на ладонь и мешала Скаю продвинуться дальше третьего предложения.

— Эйв, прекрати, пожалуйста.

— Я больше так не могу. Что я делаю? Протираю штаны в гадюшнике, трачу свои лучшие годы, блядь. Скай! — Он резко поднялся и через секунду уже уселся рядом, вынуждая Ская подвинуться. — Да оторвись, наконец, от дурацкого учебника и посмотри на меня, я к тебе обращаюсь, алло!

— Я вообще-то читаю… пытаюсь.

— Небось на койне, — фыркнул Эйвери. Его руки цепко ухватились за запястье Ская и медленно отодвигали томик. — Чего ты хочешь? Тупо лежать и читать? Безумно интересно, ага. А главное, будет что вспомнить, когда ты состаришься. Так и расскажешь внукам: «А знаете, я чудно провел молодость, я прочитал… три тысячи семьдесят шесть книг на кровати в общаге. Или подождите… Или их было три тысячи семьдесят девять?»

Скай промолчал.

— Правы греки, что устраивали Синойкии, Памбеотии и Скирофории, веселились, пели и танцевали в свое удовольствие… Конечно, они тоже выдумали себе сотни правил и иерархий, но хотя бы отрывались время от времени! А теперь посмотри на нас в двадцать первом веке. Все интересное уже окончательно под запретом, а мы даже отказать никому не можем, не извинившись три раза в разных вариациях.

— Но ты-то себя этим не утруждаешь, — не удержался Скай.

— Да куда там. Этот мир сковал меня по рукам и ногам, ты что, не видишь? Да, я говорю людям то, что думаю о них. Говорю, что они говнюки. Но это ведь тривиальная честность, — заявил Эйвери с театральным надрывом. — Меня запрут в психушку, если я буду не таким, как все. Ты видишь, что они делают? Говорят, что взращивают индивидуальность, но не дают даже шанса стать другим. И что мне в таком случае делать?

— Почитай Фукидида…

— Читал, банальщина редкостная.

— Значит, Эсхила.

— О боже, я уже прочел, — драматично сказал Эйвери. — У меня скоро греческий алфавит на сетчатке отпечатается. Прогуляемся по… где-нибудь?

— Зачем?

— Просто так. Тебе что, для всего нужна причина?

— Представь себе.

— Ты помнишь, что профессор Лейт говорил? — сменил тему Эйвери.

— Он много разного говорил.

— По поводу изучения греческого. Долой механическое повторение, вперед, душа! — Эйвери поднялся и подошел к окну. — Мы должны стать достойными потомками греков, понимать их, развивать культуру, усовершенствовать ее. Стать по духу такими, как и они, познать самих себя. «Я знаю то, что ничего не знаю», — ведь Сократ сказал.

Он распахнул шторы, впуская в комнату свет заходящего солнца. Достал телефон и сфотографировал клумбу для твиттера.

Скай рассмеялся в ладонь.

— Интересный народец эти греки, — меж тем продолжал Эйвери. — Невольно задумываешься, обязательно ли курить траву, чтобы в голову приходили гениальные мысли?

— Греки не курили, — возразил Скай.

— Они там все поголовно помешались на экстазе, взять хотя бы Алкивиада и его вечеринку в четыреста пятнадцатом году до нашей эры. — Эйвери вытащил из кармана спички, посмотрел на Ская и, не увидев в его глазах особой заинтересованности, воскликнул: — Ты что, не знаешь о элевсинской дионисии у Алкивиада дома? Самая известная вакханалия века, ну? Доказательство существования кикеона? Опять нет? Ты скучный.

— Не пойму, откуда ты все это знаешь, мы только начали изучать мифологию.

— Я всегда этим интересовался. С практической точки зрения.

— Это как?

— Ты же не думаешь, что во время дионисий они пили магические зелья и впадали в экстаз? Глупости. Нет, я бы хотел узнать рецептик кикеона, которым они там заливались… Но по сути, греки проводили театрализованное представление, четко спланированное. Использовали столько техник влияния на сознание, Скай, ты не представляешь! Голодовка, пение, танец, игра на барабанах, ритмика, переодевание, физическое истощение.

Эйвери возбужденно зажег спичку и поднес ее к кончику сигареты во рту.

— И я хочу это повторить, — мечтательно произнес он. — С тобой.

— Повторить?

— Я хочу испытать каждую из четырех мистерий, а ты мне поможешь, — сказал Эйвери. — Хотя дионисийское таинство буквально не дает мне спать. βακχεíα.

Скай скосил глаза в сторону, обдумывая очередную безбашенную идею Эйвери. Организовать собственную мистерию — звучало круто.

Он вздрогнул, когда Эйвери без предупреждения схватил его за руку цепкими длинными пальцами. Ну что он опять делал… Скай не сопротивлялся и не облегчал другу задачу. Он позволил Эйвери стащить себя с кровати и поставить в центре, как большую куклу.

— Почему бы нам не начать подготовку прямо сейчас?

— Перестань…

— Одевайся, говорю, — Эйвери швырнул в Ская белую рубашку. — Сделаем из тебя настоящего дионисийца! Я много читал по этой теме — если не умеешь отпускать себя, ни хрена не выйдет. А ты, извини, самый забитый человек, которого я знаю.

— Что значит забитый?

— Не те вопросы ты задаешь! — Эйвери подмигнул ему. — Я с тобой поработаю.

Спустя час Скай и Эйвери вышли из общежития с фонариками, спрятанными в карманах.

Школа находилась на холме, в маленьком городке Ниссеквог с видом на Лонг-Айленд-Саунд и в часе езды от Нью-Йорка. Так что Скай смутно представлял, где они собирались гулять в одиннадцатом часу ночи, ведь такси Эйвери вызывать не планировал.

Не говоря друг другу ни слова, они прошли мимо одноэтажных домиков, в которых проживали девушки-выпускницы, площадок для занятий верховой ездой и корта.

— Кстати, тебе нравятся лошади, Скалли?

— Мне не нравятся лошади, и я Скай. — Он загнанно оглянулся по сторонам. — Хочу вернуться, забраться в кровать и читать Фицджеральда.

— Поздно, я уже написал в твиттер, что мы идем гулять.

— Там есть кнопка «удалить».

— Я никогда не удаляю свои посты, это социальная ответственность, Скалли.

— Помолчи, а не то нас поймают!

— Да не поймают, они считают, что нам незачем куда-то бежать, тут всего три охранника на все семь километров и дырявый забор. Вот увидишь.

Скай убедился в правоте Эйвери спустя минут десять, когда они добрались до ограды. Ее без проблем преодолевал даже далекий от спорта человек. Нокс, пожалуй, самая дорогая школа в пригороде НЙ. Удивительно, что они не возвели максимально высокую ограду, чтобы подчеркнуть исключительность, взращиваемую у учеников.

Скай перелез первым, Эйвери перемахнул ограждение вслед за ним и встал рядом. Ну вот они и сделали шаг за пределы школьной территории.

Сердце у Ская не желало замедляться последние полчаса ходьбы. Выброс адреналина, сухость в горле, дрожащие ноги.

— Куда теперь? — заговорил он.

— Куда угодно, разве это не возбуждает? Отпусти себя, Скай. Не думай рационально, не думай о причинах, мотивах и последствиях, выбери направление по наитию. Может, тебя тянет куда-то? Чувствуешь? Почувствуй, давай.