Эта мысль доставила ему удовольствие. Как и мысль о том, что он теперь хозяин судьбы Артура. И Джокера.

Уэйн спустился к Альфреду, чтобы обсудить с ним график приёма лекарств Артура, рекомендованных (очень настоятельно рекомендованных) Ричардом Фарингтоном, гениальным профессором, не побоявшимся рискнуть своей карьерой ради его, Уэйна, прихоти.

Утром его ждали дела, звонок жене и сыну, визит к адвокату…но сейчас Томас думал только о том, кто лежал сейчас в запертой комнате на четвёртом этаже поместья Уэйнов.

Ключ от комнаты он так и не убрал в карман, держа его в ладони.

Это было приятное ощущение.

========== Часть 4 ==========

Утренний визит к адвокату и пара нужных звонков завершили дело. Уэйн стал официальным опекуном Артура Флека (и Джокера), признанного ограниченно дееспособным.

А так же его официальным отцом и скандальным героем дня номер один - в случае, если случится чудо, и об этом деле узнает хоть одна живая душа кроме нужных людей, которым платили за молчание.

В глубине души Томас даже желал, чтобы это произошло. Желал тонн грязи, которые выльют на него газетчики. Желал осуждения общества. Каково это - стать изгоем, быть известным, как “отец Джокера”? Каково это, платить по счетам сполна?

Но была ещё Марта, и был Брюс - и они не заслуживали позорной славы. Марта была не виновата в том, что считала его честным и благородным человеком, а сын…

Брюс был его смыслом жизни - позволить случаю сломать судьбу этому мальчику Томас не мог.

Да и что, собственно, произошло? В Готэме было множество однофамильцев его сына - Томас даже знал банкира по имени Артур Флек.

Никто из деловых людей, занимающихся оформлением нужных бумаг по делу об усыновлении и опекунстве, даже и не подумал связать не столь давние события, и заподозрить Уэйна в странном желании стать отцом чудовища, благодаря которому весь Готэм недавно полыхал в огне.

Для них Уэйн был благодетелем, честным человеком, признавшим своего вновь обретённого после многих лет разлуки больного сына. Один из клерков даже пожал будущему мэру руку, восхищаясь его великодушием, и в восхищённых глазах его блестели слёзы восторга и умиления благородством поступка великого человека Томаса Уэйна.

Марта, Брюс.

Томас еле заставил себя поднять телефонную трубку и позвонить жене.

Да, дорогая, всё хорошо, дорогая. Через неделю можете возвращаться…да, я уладил важное для меня дело, всё хорошо. Я люблю тебя. Скажи Брюсу, что папа любит его. Да. До встречи.

Вот так мужья начинают лгать своим жёнам, подумал Томас, поднимаясь на четвёртый этаж - на этот раз в лифте. Он не сказал жене ни слова лжи - но почему у него было ощущение, что он солгал ей?

Папа любит Брюса - хорошего, умного, замечательного мальчика, его единственного наследника.

Уэйн снова взвесил ключ от комнаты Артура на ладони, чувствуя его приятную тяжесть. Лифт остановился. Томас вышел из него, вставил ключ в замок и два раза повернул его, чувствуя нарастающее приятное волнение.

Альфред сказал, что Артур уже проснулся и выразил надежду, что вторая встреча отца и сына пройдёт более успешно, чем первая. Уэйн тоже надеялся на это.

Сможет он сказать слова любви человеку, которого избил в туалете кинотеатра? Сказать о любви Джокеру, в которого превратился его сын?

Уэйн зашёл в комнату.

========== Часть 5 ==========

— Папа?!

Сначала Томас подумал, что это Джокер. Но это был голос Артура, и Уэйн почувствовал едва ли не болезненное счастье от того, что сын назвал его так.

Артур сидел на кровати и смотрел на него изумлёнными, испуганными глазами. Когда Томас вошёл в комнату, Артур, не отводя от него тревожного взгляда, отполз к изголовью и сжался там, обхватив себя руками.

Гобеленовое покрывало было даже не смято, словно на нём лежал не человек, а бесплотный дух.

Бинтов на голове Артура больше не было. Больничная одежда тоже отсутствовала. На Артуре была синяя пижама из гардероба, заказанного Томасом специально для него, а зелёная краска на свежевымытых волосах сильно потускнела, являя их настоящий каштановый цвет.

Впрочем, Артура все изменения в его внешности и гардеробе, кажется, оставили равнодушным - если он вообще их заметил.

Томас подумал о том, как Альфред умудрился проделать все эти манипуляции за такое короткое время, и смог ли он заставить его, теперь уже законного, сына принять все лекарства, указанные в обязательном списке.

— Здравствуй, Артур. — Уэйн присел на край кровати и показал пустые ладони. — Я не сделаю тебе ничего плохого. Не бойся. Надеюсь, Альфред объяснил тебе, где ты находишься и ответил на все твои вопросы. Если хочешь о чем - нибудь спросить меня, спрашивай.

Долгий, настороженный взгляд. Томас терпеливо ждал, стараясь не делать резких движений.

Артур сказал что - то. Так тихо, что Уэйн не расслышал ни слова.

— Повтори, пожалуйста, — попросил Томас. — Я тебя не расслышал.

— Верните меня в Аркхэм. — повторил Артур.

Вот так.

Томаса как ведром ледяной воды окатили.

А что он ждал от человека, которого сам же избил, и которого спустили с лестницы кинотеатра, в котором его отец спокойно досматривал фильм, досадуя на неприятный инцидент?

— Я не могу этого сделать, Артур. — спокойно сказал Томас. — Это твой дом и твоя комната. В Аркхэм ты больше не вернёшься, пока я жив. Что же касается нашей предыдущей встречи - я прошу у тебя прощения. Не только за то, что ударил тебя, но и за всё, что я тебе тогда наговорил.

Уэйн встал и сел рядом, заставив Артура снова вжаться в изголовье кровати.

Протянул руку - медленно, осторожно, - и провёл ладонью по впалой щеке сына. Артур от этого прикосновения дёрнулся, как от удара током, и Томас невольно вспомнил цветные провода, так удивившие его в Аркхэме.

Рано. Не трогай его, ещё рано, не трогай.

Но Томас не смог удержаться от этой невинной ласки, вспомнив, как Артур смотрел на него с улыбкой, по - детски веря в то, что родителям всегда нужны их дети.

Веря в то, что отец заберёт его к себе и будет любить и защищать от всего на свете. Что он просто не знал, что у него есть сын. Ведь так всегда было в сказках, которые рассказывала ему мать; потерянные дети находились, оказывались принцами и принцессами, и, разумеется, все потом жили долго и счастливо.

Ах, Пенни.

Ладонь Томас не убрал, давая Артуру привыкнуть с себе. Артур действительно немного расслабился и на какое - то мгновение даже прижался щекой к тёплой ладони, заставив Уэйна снова почувствовать себя счастливым.

Всё будет хорошо, всё будет…

Артур вцепился зубами в его руку. Боль была такой неожиданной и острой, что Томас еле сдержал крик.

Сам виноват. Рано.

Артур снова вжался в изголовье кровати, закрыв голову руками и явно ожидая удара.

— Я не трону тебя. Не бойся.

Томас зажал второй рукой окровавленную кисть, задыхаясь от боли, и вышел из комнаты.

— Верните меня в Аркхэм. — звенящим голосом сказал Артур ему вслед, и Томас едва не выронил ключ, который пытался вставить в замочную скважину. Он еле успел закрыть дверь на один поворот ключа. Артур с такой силой бросился на дверь с той стороны, что ключ вылетел из замка.

— Верните меня в Аркхэм! — кричал Артур, и в его голосе звучало не безумие, нет. Ужас. Такой всепоглощающий ужас, что у Томаса выступили слёзы на глазах. — Верните меня в Аркхэм!

— Успокой его, — холодно сказал Уэйн Альфреду, который всегда оказывался в нужное время и в нужном месте.

Альфред открыл дверь и скользнул в комнату Артура.

— Верните меня в Аркхэм! — раздался полный ужаса и ярости крик, переходящий в болезненный вой.

Томас Уэйн услышал чьи - то тихие всхлипывания, и не сразу понял, что плачет он сам.

- Спокойно, сэр, спокойно, - раздался из комнаты мягкий голос Альфреда. - Вы же понимаете, что сопротивляясь, делаете только хуже себе?

Разбилось что - то стеклянное. Уэйн даже в коридоре почувствовал запах - сильный, сладкий и едкий, а потом раздался болезненный вопль Артура и Томас, не выдержав, снова зашёл в комнату сына, чтобы посмотреть, что там происходит.