«Чему ты улыбаешься?»
«Я улыбаюсь вон той сабе с кумысом и тому блюду с сыром. Почему они в нашем разговоре не участвуют?»
Пришлось Шик-Бермесу предложить угощение.
А на следующий день ко мне приходят его работники — сородичи от него сбегали, приходилось чабанов и табунщиков из других родов нанимать, — жалуются: плохо живут, совсем запах мяса забыли.
«Ничего, — говорю, — не печальтесь, накормлю вас».
«Э-э, Алдакен, — отвечают они, — скорее из воды огонь добудешь, чем жадного бая сделаешь щедрым».
«Ничего, — говорю, — ветер не подует — тростник не шелохнется. Будет вам баран!»
И в тот же день — надо же такому несчастью случиться! — баран упал в сухой колодец, сломал себе ногу. Шик-Бермес бегает вокруг, то за голову, то за живот хватается, кричит:
«Ой, пропадет баран! Ой, за что меня аллах покарал! Ой, что теперь делать!»
«Делать нечего, — говорю я ему, — надо его быстрее прирезать, а то сдохнет — есть нельзя будет».
Прирезали барана.
«Что же теперь делать? — спрашивает бай. — Сразу столько мяса. Мне одному не съесть!»
Тут я ему посоветовал поймать двух перепелок сразу: и от славы скупца избавиться и мясу не дать пропасть. Он послушался. Позвал своих работников и сказал им:
«По степи ветер носит грязные слова, будто я скупее всех. Пусть аллах накажет тех, кто этому верит!
Вот, смотрите, какой я щедрый: варю для вас барана! Только с уговором: вам из казана — все жидкое, мне — все твердое. А?»
Работники вздохнули, согласились — хоть навара мясного поесть. Я сам с казаном возился, огонь такой развел — сразу все забурлило. А варил я мясо долго-долго. Бай волнуется, я его успокаиваю: сейчас, мол, все будет готово. Мясо так у меня разварилось, что от костей отвалилось. Тогда я начал всех угощать.
«Мне твердое, твердое! — твердит Шик-Бермес. — Как уговорились!»
Но твердого-то в казане — одни кости! Так работники все мясо съели, а Шик-Бермес кости глодал. Э-э, и как он меня ненавидеть стал с той поры! Увидит — дрожит весь. Вот-вот замертво упадет.
— Алдакен-ага, правда все то, что о вас говорят? — спрашивали у Алдара-Косе дети. — Сколько историй с вами происходило!
— Дорогие мои, — отвечал Алдакен, — для того чтобы совершить все, что обо мне говорят, и двух больших жизней не хватит. А у меня позади всего ничего — жизнь-то во-о-он какая маленькая! Ведь любой из вас может выдумать что-нибудь интересное и даже веселое, стоит только захотеть.
— Э-э, не так это просто, Алдакен, — говорили взрослые жатаки. — Кому аллах дал смекалку, а кому — нет… Вон жадный Шик-Бермес: его хоть плеткой бей — ничего он веселого не придумает!
…Но те, кто так говорил, ошиблись. Оказалось, что Шик-Бермес, если нужно, может такое придумать — только руками разведешь от удивления!
— Это самое смешное, что я слышал с прошлого лета! — сказал Алдакен, когда отдышался от смеха. — Ай да Шик-Бермес!
Вот как жадный бай развеселил жатаков.
Он приехал в аул, собрал всех мужчин и сказал:
— Вы знаете, что мой лучший друг Алдар-Косе сейчас томится в ожидании казни! Но я хочу его спасти и договорился об этом с Аблаем. Если мы соберем хороший выкуп, то моего дорогого друга Алдакена отпустят живым и невредимым! Вы не верьте тем, кто говорит, что мы с ним были враги! Не было и нет лучших друзей! Мне бы сидеть в юрте бая Аблая и есть пилав, пить кумыс. А я езжу по степи и собираю выкуп для Алдакена!
— Да, это наш лучший друг, — поддакнул толстый родственник. — Мы ничего не пожалели, чтоб спасти его!
— Если бы он захотел рассказать, как спасал Алдакена однажды ночью в моем ауле, — показывая на толстого родственника, молвил Шик-Бермес, — то вы бы диву дались! Как он защищал Алдакена арканом и камчой! Э-э, для друга и жизни нельзя жалеть! А денег тем более!
— Когда дело идет о деньгах, — сказал Алдар-Косе Илхасу и Жанше, которые передали ему слова Шик-Бермеса, — то самый тупой и глупый богач становится изворотливым и опасным, как змея. Жадный бай хочет отыграться — ведь я заставил его вынуть из тайника десять золотых монет. Теперь он решил во что бы то ни стало вернуть их.
— Если не с твоей помощью, то с помощью твоего имени, — произнес Илхас.
— Давай, Алдакен, мы приведем этого жадину к тебе? — предложил Жанша. — Свяжем его жигитов, отберем то, что они собрали обманом в других аулах!
— Нет, я сам с ним расправлюсь! — сказал Алдар-Косе. — Пора уже мне выходить из юрты!
— Неужели вы пожалеете барана или козленка, когда гибнет наш Алдакен? — продолжал уговаривать жатаков Шик-Бермес. — Ведь столько сделал для вас всех Алдар-Косе! Правда, ни для кого он не сделал столько добра, сколько для меня. Но зато и друга у него нет преданнее, чем я…
Однако красноречие Шик-Бермеса не вызывало у жатаков никакого отклика. Они только весело улыбались, но не трогались с места, не бежали, как это было в других аулах, в свои юрты, чтобы принести жадному баю монету или две.
— Мы с вами все дети одной степи, казахи! — вновь пустился в уговоры Шик-Бермес. — Вы же, видно, не любите Алдар-Косе, который сделал для вас так много добра! В других аулах за него готовы последнее отдать. А вы… э-э, плохие вы казахи… Ведь если вы будете скупиться, то не видать вам нашего Алдакена в живых!
Шик-Бермес даже слезу пустил от жалости, но не успел он вытереть глаза рукавом чапана, как увидел того, кого он больше всего боялся увидеть: перед ним стоял живой и невредимый Алдар-Косе!
Толстый родственник зажмурился от ужаса. Шик-Бермес словно окаменел, рука его так и застыла на полпути к лицу.
— Ты хотел встретиться со мной в степи, как жигит с жигитом, — сказал спокойно Алдар-Косе. — Помнишь, что ты сказал три ночи назад в ауле у Бапас-бая? Так вот, мы встретились!
— Казахи! — вдруг тоненьким голосом завопил Шик-Бермес. — Это… шайтан! Это не Алдар… не Косе…
— Ошалелая утка ныряет хвостом вперед! — усмехнулся Алдар-Косе. — Так и ты, бай, уже не понимаешь, что говоришь!
Шик-Бермес вдруг захрипел, покраснел, замахал рукой и медленно повалился на бок. Он смотрел в ужасе на Алдар-Косе, шевелил губами, но сказать ничего не мог.
Жигиты без всякого сожаления смотрели на онемевшего от испуга бая.
Глава тринадцатая
ТАЙНА ДАЛЬНИХ ГОР
Крылья большой мечты с годами не слабеют.
Казахская пословица
Жигитов Шик-Бермеса заставили отдать все ценности, которые они с помощью обмана собрали в других местах. Потом несколько жатаков вместе с толстым родственником поскакали вдогонку за отарой, отправленной Шик-Бермесом два дня назад в свой аул. Двое жигитов увезли онемевшего Шик-Бермеса.
— Везите медленно, — напутствовали их жатаки, — а то не довезете бая до его юрты!
Вскоре после отъезда Шик-Бермеса в аул прискакал Жиренше.
Он ворвался в юрту, где отдыхал Алдакен, бросился к нему на шею.
Друзья обнялись, долго молчали.
— Э-э, да ты уже настоящий палуан! — сказал Жиренше. — Как обнял меня — кости хрустнули! Значит, можно ехать к Дальним горам!
Как ни уговаривали Жиренше отдохнуть после большой дороги, он твердил одно: ехать, ехать, ехать.
— Если, конечно, Алдакен может сидеть в седле! — каждый раз добавлял он.
Алдар-Косе заявил, что на Желмае он может ехать хоть до самого неба.
Жигиты вышли готовить коней и Желмаю в дорогу, а Жиренше и Алдар-Косе рассказали друг другу обо всем, что произошло с ними.
Светлая, почти прозрачная бородка Жиренше тряслась от смеха, когда он показывал, как удивились баи, увидев вместо Алдакена его, Жиренше. Он показал, как выпучил глаза Мошеке-Обжора, как потерял напускную невозмутимость Аблай, как вцепился в свою толстую бороду Ергалы-бай.
