Звенящая тишина повисла в ванной комнате. Она подкреплялась нашим обоюдным молчанием. Я дал Кире возможность обдумать свою реплику, она приняла ее. Мы молчали до тех пор, пока басы, доносившиеся из комнаты, не поразили тишину, зависшую между нами, долбя стены вокруг нас. Эта встряска привела Киру в чувства, она заговорила:

–Знаешь, Артур, неожиданно. Зачем сильному мира сего, в данном случае, города N якшаться с юными оборванками. Ладно, Рома, он наш ровесник, но ты-то куда полез. В твоем окружении столько женщин, куда уж Мери до них, – она многозначительно вздохнула, – конечно, я расскажу ей, кто ты, – замолчав на несколько секунд, Кира оценила то, как я поник, и продолжила, – но это не значит, что она тебя возненавидит. Она вовсе не ненавидит богачей, – Кира даже легко посмеялась, – напротив, иначе бы ее с нами не было. Но просто пусть знает. Это будет наша с ней сплетя о тебе.

–Успокоила.

–Да ладно,– смеясь продолжила она, – я и собиралась это сделать. Знаешь, я благодарна тебе за то, что ты решил разоткровенничаться ради моего благополучия и предложить помощь. Но я откажусь. Ты потратил свое раскрытие впустую. Я понимаю, что даже если мне и удастся встретиться с Виктором, мне не удастся его получить, вернуть и даже выяснить, что происходит. Он отрекся от меня. И вообще от каких-либо отношений. Он заплатил такую цену своему успеху, развитию. И я ничего не смогу сделать. И не стану пытаться.

–Кира, ты учишь меня плохому, – не унимался я, – ты подаешь плохой пример. Ты сдаешься в борьбе за любовь!

Она приложила указательный палец к моим губам, призывая умолкнуть, и тихим, но твердым голосом сказала:

– Настоящая любовь – это акт жертвы, а не акт эгоизма. Преследовать его, донимать – означало бы бороться за свой эгоизм. Тот, кто любит, отпустит, если будет уверен, что так будет лучше. Любовь дарует благо. Навязываться – не значит любить. Это уже мания какая-то. Кто любит, тот умеет не держать. Свобода – залог любви. Пусть и односторонней. Но такая любовь ведь тоже бывает. Надо быть честным с собой, Артур. А в любви нет лжи, только честность. С возлюбленным. И с собой.

Она замолчала. Я тоже не говорил – переваривал сказанное. Подумал, что она права. Несколько минут мы сидели в немоте, фоном которой были звуки громкой музыки из комнаты, бок о бок. Молчание прервала Кира:

–Знаешь, Артур, мне стало легче, после того, как я рассказала незнакомому человеку, то есть тебе, свою историю. И сама ответила на свои вопросы. Не зря люди исповедуются психологам, барменам, таксистам и прочим чужакам, – она улыбалась,– но бармен не произвел бы такого эффекта. Все-таки, он совсем чужой. А ты немного ближе.

Она встала.

–Пошли к ребятам?

Вновь возвышенная, хоть пьяная и с размазанным лицом, Кира стояла, излучая спокойствие и мудрость, смотря на меня сверху вниз и протягивая руку.

–Пошли, – я принял ее приглашение, встал с ее помощью, и мы вышли ко всем.

Наше возвращение было воспринято с облегчением. Вернее слова не подобрать. Ну и с радостью, судя по тому, как Мерлина бросилась на шею Кире, предварительно чмокнув меня набегу в щеку и сказав, что я чудо. Господи, уже только ради одного этого детского поцелуя можно было бы торчать с зареванной женщиной в одной комнате. Нет, я не сказал бы, что общение с Кирой мне пришлось в тягость. Наоборот, я даже рад, что мы сблизились. Просто я не знаю, что еще сказать… Мерлина меня поцеловала!

Обстановка в доме Романа трансформировалась из тягучей и тусклой в радостную и энергичную. Так всем нравилось больше. Алкоголь, громкая музыка, сигаретный дым. Честно говоря, для меня это было перебором, такое пьяное времяпровождение, но раз уж другого способа находиться рядом с любимой у меня не было, приходилось мириться. Я чувствовал, как превращаюсь постепенно из серьезного успешного взрослого мужчины в какого-то бестолкового прохиндея, живущего одним днем, причем жизнь эту свою прожигающего. Пока я был еще не совсем пьян, хотелось пригласить Мерлину в следующий раз на трезвое общение. Только было не время, она-то уже была хороша. Из-за всего этого осознания алкоголь в меня уже не лез. Это и мое состояние в целом заметил Роман.

–Боишься за печень? – саркастировал он, подсаживаясь ко мне за стол.

Я молчал, не знал, что ответить.

–Я вот сегодня не пью,– продолжил он.

Я осмотрел его, убедившись, что извечно грустные глаза его были действительно трезвы.

–Ну раз ты не пьешь, тогда зачем тебе в доме все эти попойки? Неужели ребятам больше некуда пойти? У Мерлины, например, тоже своя квартира.

Рома откинулся на спинку стула и уставился в потолок.

–Не в том дело,– отвечал он, – у всех ребят есть свое жилье. У каждого разное, но есть. Это, скорее, некий симбиоз. Я предоставляю им хату на попойки, хотя они не алкота какая. Зато тут своя атмосфера отрешенности, которая нужна каждому из них. Здесь можно все. Своеобразный Вегас, в котором остается все происходящее. Только маленький и грязный.

–Не такой уж и маленький, – усмехнувшись, перебил его я.

–Спасибо,– Рома принял мой комплимент по поводу размеров свое квартиры и продолжил. – В общем, тут они получают то, что им нужно. А я в свою очередь не остаюсь один. Боюсь одиночества. Такой своеобразный энергетический вампиризм. Мне нужны люди, иначе я боюсь, паника наступает от чувства ненужности. Со странностями я, да?

Я хотел было что-то ответить, но Рома не дал, тут же продолжив свою речь после риторического, как оказалось, вопроса:

– В общем, эти пятеро – люди, которые не меняются, находятся тут постоянно. Но есть и переменные. Всех подряд к себе пускаю, на кого душа чуть облокотится. Ну или кого они притащат. Мне нужны компании вокруг меня, иначе я не чувствую, что хотя бы существую, не говорю о том уже, что и живу.

Рома смотрел на меня и осознавал, что я так и не проникся до конца в его исповедь. Он был разочарован. Встал и решил от меня удалиться.

–Пойду лучше порисую, – заключил Роман и направился в угол, где стоял занавешенный мольберт.

Когда он сдернул ткань, я стал приглядываться. При свете дня можно было разобрать, что нарисовано на холсте. Это был вид из окна. Талант у парня был неимоверный. На одной картине переходящий через все стадии суток, от раннего утра до глубокой ночи. Происходящее на холсте казалось настолько великолепным, что я твердо решил, что хочу видеть итог работы над этой картиной.

Ко мне подсела Кира, которая, как мне довелось углядеть, пила уже черный чай, и заговорила:

–Я заметила, как ты глазами облепил Рому и его работу.

Я кивнул.

– Он талантливый до ужаса. Не знаю даже, в чем больше,– продолжила она, – в рисовании или в письме.

–А что ты еще о нем знаешь? – я решил воспользоваться возможностью и утолить свое давно назревшее любопытство.

– Да почти все,– она закурила и продолжила говорить сквозь дым, – но не совсем все. А все о нем знают Лев и Вероника.

–Ну а что он за человек?– не унимался я.

–Потрясающий человек, – заверила меня Кира, – но ты ведь не об этом спрашиваешь. Он потрясающий и одновременно трудный. А эта квартира – подарок папы, который откупился от сына, точнее, откупается до сих пор. Важная шишка, депутат в нашей областной думе. Поэтому как бы Ромкина властная мама ни билась с ним и его отцом, у нее ничего не получается. Рома принципиально устраивает тут попойки. А отец не хочет ему перечить, чтоб лишний раз не связываться. В общем, типичный баловень, страдающий от разрушенной семьи. Он творческий парень, поэтому для него все сложно, намного сложнее, чем для рядового сына. Зато он может не работать и полностью отдавать себя своему творчеству, так как папаша его держит на полном содержании, несмотря на Ромины двадцать три года.

Я примерно понял, как обстоят дела, но решил еще кое-что уточнить, вспомнив его реплику о любви, сказанную на прошлой неделе.

–Ну а с возлюбленной брошенной что за история?