— Да, хотим!

Мируна впервые подала голос — уверенно и решительно, её щёки порозовели, казалось, даже волоски на коже поднялись. Себастьян даже с некоторым удивлением взглянул на жену — сейчас в ней была болезненная страсть, а глаза темнели дурным огнём, который пробуждается внутри от прикосновения к чёрным тайнам, или когда собственное сердце омывается темнотой, из которой нет выхода на свет. Остаётся только идти вперёд.

Бенджамин только покачал головой и с неодобрением цокнул языком, и Мируна обожгла его взглядом, но он быстро завладел вниманием Родики:

— Я хочу защитить брата. Раз эти чёртовы призраки так и тянутся к нему, но через меня, хрен им. Что надо, чтобы они от нас отстали? Как с ними вообще справиться?

— Могу я поговорить с Делией?

— Как это всё связано с домом бабушки Анки?

Родика медленно посмотрела на каждого из них, и на короткий миг Себастьяну показалось, что она им откажет. Тень сомнения — или страха? — мелькнула в её лице, сжалась в уголках глазах, в скорбно опущенных уголках губ. Вместо тех самых ответов — тишина, разбиваемая монотонными часами.

— Придётся подождать пару часов, — Родика захлопнула книгу и вернула на место. — Я предпочитаю самое начало ночи, да и подготовиться стоит. Бен, идём со мной, тебе стоит хоть на что-то посмотреть.

Она удалилась в другую комнату, скрытую занавеской из бусин, откуда потянуло то ли дымком, то ли сладковатыми благовониями — может, сразу и тем, и тем. Бенджамин решительно направился за Родикой, но напоследок наградил Себастьяна суровым взглядом, в котором читалось «не наделай глупостей» — хотя больше такое напутствие подходило тому, кто шагает по прямой дорожке к призракам.

В гостиной они остались вдвоём с Мируной, замкнутые в странной неловкости и легком отчуждении. За окнами медленно темнело, и уютный тёплый свет от торшера омывал комнату блекло-красным, а свечи на полочках и круглом столе тускло мерцали, и тогда казалось, что их отражения в тёмном стекле сейчас могут увести в другую реальность. Чтобы хоть как-то скоротать молчание, Себастьян подошёл к небольшому окну и выглянул за занавеску, сам не зная, что ожидает увидеть. Вечер сумерками лип к стёклам в капельках дождя, и мутный двойник по ту сторону с искаженными чертами лица зло скалился в ответ.

Себастьян только покачал головой и шагнул назад.

Всё только его воображение.

Оглянулся на Мируну, которая всё это время наблюдала за ним, и во взгляде застыла тягостная задумчивость. Её тихий голос коснулся его изнутри, взметнув времена, когда они были без ума друг от друга и находили любые возможности для встречи, вопреки работе, делам и посиделкам с друзьями, с которых порой пытались улизнуть.

Себастьян и сейчас любовался Мируной. Может, он не всегда умел быть нежным или романтичным, но точно не хотел её терять — ни среди призраков, ни среди прошлой боли.

А слова оказались неожиданными.

— Знаешь, мне иногда снятся дурные сны. Дурные, темные. Я не всегда знаю после них, что правда, а что нет. Пару месяцев назад мне снилось, что я стою на могиле Делии, прямо ногами на вскопанной земле и чувствую, как она рвётся ко мне оттуда. Не из гроба — из землистого мрака. Я закричала и стала копать, прямо пальцами, но сколько бы я ни откидывала землю, её не становилось меньше, а голос Делии затихал и исчезал.

— Почему ты не говорила раньше?

Мируна, устроившись на диване с цветастым пледом, подтянула ноги к себе и теперь выдёргивала мелкие ниточки из прорехи на джинсах. Одёрнула себя и положила подбородок на коленки, взгляд — в сторону окна, мимо него.

— Мне казалось, ты предпочел забыть ее. Перешагнул через смерть нашей девочки, как через дурное проклятие и отвернулся. Казалось, твоя жизнь стала такой же, как раньше.

— Это не так.

— Ты никогда не хотел о ней говорить. Вспоминать даже мелочи. Помню… ты поздно вернулся с работы, за полночь, а я никак не могла уснуть и занялась уборкой на кухне. Там, в глубине шкафа, нашла ее первые бутылочки. Рисунок уже вытерся, делений почти не видно, соска изгрызана. Я сама не своя была, разрывалась между тем, чтобы выкинуть их тут же и оставить. А потом ты вернулся, вошел на кухню… и ничего. В твоем взгляде было спокойное равнодушие. Я быстро задвинула коробку обратно и застыла, не зная, что сказать. Ты ушел в ванну, зашумела вода, а я осталась одна.

Себастьян буквально потяжелел от накатившего чувства вины — он не помнил этого. Отлично представил сейчас, как Мируна в растерянности замерла на высоком стуле, придвинутом к шкафам, как пальцы оплели находку, а глаза сухо смотрели на него.

Но это не помогало вспомнить.

Может, он тогда слишком устал или память заботливо вычеркнула боль, поднятую изнутри, щемящую, колкую.

— Почему ты не говорила раньше?

— Я пыталась. А ты замыкался. Ты был мне нужен, Себастьян. Но не пустотой рядом. Может, каждый и борется с собственными призраками сам, но я не была к этому готова. Я не хотела быть одна. И когда появилась Делиа, снова, наша маленькая девочка, я поверила, что и ты оттаешь и вернешься — хотя бы к ней.

— Делиа мертва, — упрямо сказал Себастьян и сам тут же пожалел о своих словах — они прозвучали не так, как он хотел, слишком жестко.

Мируна не ответила на этот выпад, наоборот, она улыбнулась. От такой улыбки обычно хочется бежать как можно дальше, она похожа на лезвие, которое рассечет душу.

— Да, Себастьян, я знаю. Тебя не переубедить, даже если она живой шагнёт на наш порог.

— Когда возвращаются мертвецы, впору доставать соль и острый нож и не пускать их на порог.

— Ты жесток.

— А ты не видишь ничего другого. Неужели не понимаешь, что такими мыслями разрушаешь саму себя? Думаешь, мне легко смотреть на тебя, одержимую идеей призраков? Или возращением Делии? Я хочу лишь одного — покоя. И для неё, и для тебя.

— Я ей нужна. Я точно это знаю. И пока мы с этим не разберёмся, я не смогу быть спокойной.

Она замолчала, и стало ясно, что дальше обсуждать не собирается. Себастьян и сам отвернулся, уткнувшись лбом в холодное стекло, сдерживая раздражение от собственного бессилия. Ему оставалось только следовать за ней в надежде, что не потеряет её окончательно. Но противный внутренний голос шепнул: «а как далеко она готова зайти ради Делии?».

Их дочурка теперь превращалась в призрачного монстра, от которого им не скрыться и не уйти, который преследует по пустым коридорам и взывает к их сердцам.

В гостиную под стук бусин вернулась Родика, за ней — Бенджамин, и строго посмотрела на непричастное ни к каким злостным нарушениям окно так, словно на нём вычерчены все нужные ответы.

— Пора. Бенджамин, как мы и говорили, побудь в стороне и просто наблюдай.

— И кто же будет говорить с призраками?

— Ты, Себастьян. По крайней мере, попробуешь.

Затея Бенджамину не нравилась с самого начала.

В призраках он как раз не сомневался, но скептическое выражение лица брата не сулило ничего хорошего. Родика объяснила, что его сны — это тропа, которая может и его самого увести слишком далеко. А сейчас и так в комнате хватало тех, кто может притянуть призраков.

Но это не отменяло того, что Бенджамин волновался за Себастьяна, который невозмутимо сел по левую сторону от Родики, справа — серьёзная и тихая Мируна, которая тут же сжала протянутую сухую ладонь медиума.

Никаких досок, только чёрная гладкая ткань на круглом столике и пара свечей. Даже торшер погасили, и теперь особо и не разглядеть лица, вымазанные тенями. Бенджамин сел на диван и не сводил взгляда с Себастьяна, пусть и не знал, что сам может сделать, случись что. Он чувствовал себя глупо и беспомощно, даже после всех объяснений Родики.

Не вмешивайся. Не прерывай. Держись в стороне. И если уверен в угрозе — вот мешочек со смесью того, о чём знать точно не хочешь, высыпай по кругу.

Даже сквозь плотную грубую ткань содержимое пахло странно, и Бенджамин предпочитал не думать, что внутри, только вертел в руках, не зная, как перестать нервничать. Когда он волновался, то с трудом мог усидеть на месте и искал хоть какое-то занятие.