- Ты действительно оцениваешь мою жизнь всего в пять тысяч? – Джотто поднялся следом за ней и обнял ведьму со спины, уместив подбородок на её плече.

- А ты действительно позволишь детективу забрать её за такую ничтожную цену? – Триш засмеялась и расслабленно привалилась к его груди.

В каждом уголке своего тела она чувствовала слабую ломоту, но эта слегка ноющая боль была на редкость приятной. Просто из-за осознания, каким именно образом она была заработана.

На какое-то время воцарилась благодатная тишина, на протяжении которой Примо никак не мог выкинуть из головы шрамы, которые заметил на спине девушки. Они беспокоили его и вызывали волну нешуточного интереса – после того, что Холмс пережила, она наверняка заработала себе психологическую травму.

Она до предсмертных судорог ненавидела и боялась темноты, в которую её кинули и сотворили с её телом страшные вещи.

Но почему тогда не испытывала больше страха близости?

Он отстранился от девушки и провёл пересохшими губами по белёсому узору в том месте, где когда-то была разрезана её бледная кожа.

Триш накрыла его ладони, лежавшие на её талии, своими пальцами и снова плавно улеглась на живот, позволяя целовать и гладить себя.

Терри редко получала удовольствие, когда спала с мужчинами. Да и тот пресловутый, заумный «оргазм», если честно, был весьма непродолжительным ощущением. К утру это чувство окончательно испарялось, и всё, что оставалось у девушки – это сонливость, неприятная усталость и пустые слова о том, как это было хорошо.

Всё же чувства играли далеко не самую последнюю роль. А первую позицию в списке и вовсе занимало желание отдаться любимому человеку не только телом, но и душой.

Это желание ведьма испытала впервые за всю свою жизнь.

Ей нравилось любить и быть любимой до такой степени, что казалось, будто сердце вот-вот разорвётся от счастья, которое его переполняло при каждом касании и поцелуе – даже самом детском и невинном.

И именно в такие тёплые мгновения Триш поддавалась собственной слабости, и на корке своего подсознания думала о том, что мир мог пойти прахом – развалиться к чертям собачьим – она и пальцем не пошевелила бы ради его спасения, если бы ей позволили быть здесь.

Сопротивляться собственным желаниям ей было тяжело, противно и на редкость лениво.

========== Часть тридцать вторая. Ты недооцениваешь мой гнев. ==========

I.

Монотонный звук работающей швейной машинки немного приводил мысли, до отказа забитые волнениями о Рено, в относительный порядок. Никогда ещё работа так не помогала справиться с беспокойством.

Триш медленно двигала плотную ткань вперёд, прошивая её насквозь и соединяя подогнутые края в один элемент. Закончив с этим, она закрепила шов и убрала ногу с педали, поднимая иглу и маленькими ножницами отстригая потянувшуюся вслед за вынимаемой из-под неё тканью нить.

Тяжёлый бархат насыщенного винного цвета в руках на придирчивый взгляд ведьмы смотрелся просто отвратительно. Особенно, когда его подносили к окну, где света было больше.

Однако она ничего не могла поделать со вкусами заказчицы, которая, несмотря на предложенное разнообразие фасонов и ассортимент тканей к ним, упрямо настояла на том, чтобы сшить платье именно такого типа и именно из этой плотной удушливой ткани, такой неподходящей к жаркой итальянской погоде.

С разочарованным вздохом аккуратно отложив часть будущего изделия на стол, рядом со швейной машинкой, Холмс встала с места, чтобы немного пройтись и размяться: она работала несколько часов подряд, не разгибая спины, поэтому сейчас ей это очень сильно аукалось весьма неприятной болью в районе лопаток и поясницы, да и филейная часть тоже, к слову, требовала хотя бы четверть часа или даже полчаса хождения.

- С такими темпами меня к тридцати годам всю перекосит, - пробурчала девушка, после чего с трудом подавила рвущийся наружу зевок и взглянула на часы, стрелки которых отбивали третий час дня.

В ателье было пусто с самого утра – когда Триш спозаранку прибыла на рабочее место, ей пришлось отпирать входную дверь своим ключом и, следуя инструкции в записке, оставленной Марцией, заняться своей рутинной работой.

Старшие подмастерья, как оказалось, ещё вчера вечером отбыли к своим семьям, дабы справить в кругу родных приближающееся Рождество (которое должно было наступить – ни много, ни мало – буквально через сутки) и вернуться к размеренным рабочим будням в ателье.

Без них стало скучно и пусто. Работа была в тягость и не приносила ничего, кроме малой доли успокоения из-за того, что руки ещё помнили, как выполнять это кропотливое дело.

Посещать приём в честь праздников в резиденции Вонголы ей смерть, как не хотелось, и своё нежелание пришлось долго отстаивать перед всеми Вонгольскими друзьями, которые дружно вцепились в неё, словно клещи, и не хотели отпускать, пока девушка не попросила их со всей имеющейся на тот момент серьёзностью. Для неё это было важно почти так же, как иметь в кармане деньги на еду.

Несмотря на все перемены в личности и небольшую, но всё-таки смену жизненных приоритетов, только в этом Холмс не могла себе отказать.

Начиная с двадцать шестого декабря и заканчивая вторым января – то есть, без малого, на семь суток – девушка предпочитала выпадать из жизни, снимая недорогостоящий номер в отеле и запирая саму себя в нём вместе с изобилием алкоголя, альбомами с фотографиями и любимыми конфетами. Она несколько суток подряд беспробудно пила, заливая тоску вином или же чем-нибудь покрепче, а затем столько же дней забывалась в истерике и опохмелялась одновременно.

Это был своеобразный обряд, завершением которого из года в год становилось посещение могилы её аввы.

Поначалу доктор Игнацио одобрял эти ритуалы – они помогали Триш справляться с болью потери единственного родного ей человека. Однако, превратившись в сакральную привычку, спустя столько лет они стали не более, чем психологическими костылями на пути к выздоровлению.

Да и печень спустя ещё пару-тройку лет могла не выдержать таких запоев.

Однако отказаться от своего недельного выпада из реальной жизни Холмс не могла. По крайней мере не полностью и не сейчас уж точно.

Из скопленных денег (с приходом прибыли её заработок стал полноценным, однако девушке по-прежнему не требовался полный оклад, так что она откладывала часть зарплаты) Терри забронировала себе номер в отеле на самой окраине города, позволив себе выбрать комнату с видом на прибрежные воды. Теперь ей оставалось лишь дождаться завтрашнего вечера, чтобы остаться наедине со своей трагедией.

Опасности опасностями, а горечь утраты и скорбь по умершему папе – по расписанию.

Видеть никого в эти дни Триш была попросту не в силах, поэтому ведьма лишь сказала, что на неделю уедет из города по важным делам, не сообщив точного адреса или причины, но указав точную дату отправки и возвращения.

Разумеется, новые секреты в жизни девушки вызвали в Джотто целый ураган эмоций: негодование, разочарование, непонимание и всё прочее в таком же духе. Так себе коктейль, если честно.

Но делиться своей печалью с ним Холмс вовсе не планировала. А если бы она рассказала, то это было бы неизбежно.

На том они и расстались этим утром, впервые за несколько недель уснув в раздельных спальнях и не став поутру желать друг другу приятного аппетита за завтраком. Примо серьёзно разобиделся, и никто его, в общем-то, не мог осудить за это. Даже сама Триш.

- Вот тебе и первая ссора, - с тяжёлым вздохом колдунья вспомнила, как они с Джотто, подавшись в глухой игнор друг к другу, сразу же после завтрака разошлись по своим делам, и расстроилась ещё больше. – Прекрасное начало отношений…

Она спустилась на первый этаж, перед этим заперев мастерскую, и, двумя руками придерживая ноющую поясницу, попыталась выгнуться назад, однако проба оказалась на редкость болезненной и Триш оставила это занятие.

«Само пройдёт», - подумала она, открывая дверь, ведущую во внутренний двор, где на тонких канатиках, натянутых между столбами, висело развешанное ещё утром свежевыстиранное бельё.