Хасан пристально смотрел на Катю и не верил своим глазам. Любовный пыл растаял, как утренний туман при свете ясного дня, точно и не было минуту назад в унисон стучащих сердец, сонастроенных прерывистых дыханий, ласковых рук, настойчивых губ. «Как же так?! Меня продолжает трясти, естество требует финального аккорда, Кэт же стоит передо мной ледяным изваянием, спокойно говорит какие-то слова. Вот это самоконтроль! – помимо своей воли восхитился Хасан, – она сильнее, чем я думал».

– Пока, – Катерина одарила его самой обаятельной из своих улыбок, – увидимся в домике, если ты вообще захочешь меня видеть. Переговорное устройство с хозяйкой я, на всякий случай, положу на обеденный стол, твои вещи поставлю под ним. – Поправив майку, она подошла к нему, небрежно чмокнула в щеку. – Мне было хорошо с тобой. Знай это, – за тоном, полным очарования, пряталась властная стерва.

Хасан не нашелся с ответом. В голове крутились бранные слова, самым приличным из которых было – сука. «Не злись, – напомнил он себе, – ты давно вышел из подросткового возраста». Впрочем, гнев к той, за тихое «прости» которой мужчина готов отдать всë на свете, обречен на краткость.

Красные полукеды задорно зачавкали по камню вниз, на миг остановились (кислород перестал поступать в мужские легкие, словно чья-то гигантская рука стиснула горло. Рано обрадовался, Кэт просто подобрала плавки) и продолжили спуск.

– Ты куда? Домик в другую сторону, – в интонации проглядывалась скорее беспокойство, чем гнев. – Сумасшедшая, ты же боишься плавать. Катющь, вернись, обойди меня. Обещаю не прикасаться к тебе, – прокричал он стихающему звуку шагов.

***

Голос Хасана остался за выступом скалы, его сменили другие звуки: шуршала трава, возобновила песнь всë та же неизвестная пичуга. Под шелест листвы на серых камнях танцевали ажурные тени раскидистых крон. Густой тропический лес, где перемежались различные пальмы и каучуконосы, бамбук и орхидеи, баньян и корица… постепенно сменяли обточенные ветром валуны и булыжники разных размеров. Теперь крутая лестница с каждой новой ступенькой, подобно театральному занавесу, медленно ползущему от одного края сцены к другому, открывала перед ней безбрежную лазурь, на которой солнце по-прежнему играло множеством бликов.

Настроение у Катерины было превосходное – внутренняя злость ушла, она пролилась сладким медом возмездия ещë там, наверху, остались легкость и торжество победы – даже тяжесть внизу живота не могла омрачить его. Кате хотелось прыгать через ступеньки, однако приходилось соблюдать осторожность. Некоторые перекладины стихии источили так, что с них впору скатываться, как на санках, другие зияли глубокими рытвинами и напоминали изъеденное оспой лицо, у третьих искрошились ребра. Почти по всей лестнице валялись мелкие камушки, подвернуть на них ногу не составляло труда, Катя была вынуждена ставить ступню под углом, чтобы поберечь лодыжки. Казалось, сама природа предостерегает еë от преждевременного торжества, но Катя была слишком перевозбуждена и не обращала внимание на знаки судьбы, она почти бежала, едва касаясь перил (радостное возбуждение сложно держать внутри, оно торопится проявиться в действиях).

Месть оказалась сладкой штучкой, Катерина ощущала ее приятный привкус, притупляющий боль неудовлетворëнного вожделения. Душа ликовала, требовала песен. «Разлука, ты раз…» – Катя, непроизвольно останавливаясь, оборвала неоконченную строку.

– Что это? – удивилась она вслух. Голос дрожал. – Ерунда, – тонкая рука энергично рассекла воздух, – споем другую. «То не ветер ветку клонит…» – от жалостливой мелодии защипало глаза. – Ещë лучше. – Катя со злостью топнула ногой, непролитые слëзы, может быть, под напором гнева, отступили, из-под кончика башмака выскочил круглый голыш, стукнулся о следующую ступеньку и затих в каменной крошке.

– Попытка номер три, – Катерина сложила губы в улыбку (говорят, помогает вызвать положительную эмоцию), призадумалась. На этот раз искусственное растягивание губ дало осечку. Ни одной веселой мелодии в голове не было, точно они сквозь землю провалились, там, как назло, вился одинокий «Чëрный ворон».

– Это уж совсем не годится. Смутные подозрения клубком ядовитых змей зашевелились внутри. На ум пришла фрейдовская психология бессознательного. Катерина насторожилась, тем не менее не стала углубляться в сомнительную, по еë мнению, теорию – самоанализ, особенно сейчас, не входил в еë планы, впереди путь через страх, нужно быть в тонусе, ни к чему попусту растрачивать силы.

Катя решительно двинулась вниз и через два шага резко остановилась. У еë ног друг напротив друга лежали бейсболки, козырек красной немного наполз на синий, можно было подумать – головные уборы целуются. Невинная картина подняла в душе вихрь противоречивых чувств. Первым желанием воительницы было вволю потоптаться на синей кепи, потом с силой пнуть еë подальше, вместо этого Катерина подобрала обе, аккуратно стряхнула с них пыль, вложила красную в синюю и надела на голову, заправив внутрь растрепанные волосы: блаженная прохлада прокатилась по шее.

– Не оставлять же хорошую вещь на милость беспощадному тлению, – мысленно оправдывала она свой поступок, – может, здесь ещë лет сто никто не пройдëт.

Оставшийся путь до берега Катерина старалась ни о чем не думать, но беспокойство в голосе Хасана неотступно преследовало еë, точно послеполуденная тень. «Ты же боишься плавать. Катющь, вернись…» С чего это он вдруг стал таким заботливым? – внутри мало-помалу закипала злость, вытесняя триумф возмездия. – Надо было тревожиться, прежде чем бросать меня в пропасть. – Пальцы самопроизвольно сжались в кулаки. – Теперь поздно. Как-нибудь доплыву. Не возвращаться же назад, – внутри вмиг всë сжалось, казалось, встреча с Хасаном пугала еë больше, чем предстоящее плавание. – Это просто невообразимо. Хоть бы до отъезда вовсе его не видеть. Пропади он пропадом, идиот, всë испортил, а как хорошо начиналось.

Сами собой перед глазами замелькали яркие картинки: их знакомство в его дубайском ресторане, от него так соблазнительно веяло кедром… первый танец, – Хасан, напоминая первоклассника на школьной дискотеке, держал еë за талию, словно она была сделана из тонкого дорогого стекла, и от страха еë сломать у него подрагивали руки. Его робость до странности тронула еë тогда…

Катя невероятным усилием воли остановила поток приятных воспоминаний. Сосредоточься на главном. Приказала она себе. Твоя цель – домик, и тебе во что бы то ни стало надо туда добраться.

Вскоре до неë начали долетать крики чаек, сперва неясные, едва уловимые в легком дыхании ветра, потом более отчëтливые. В хор пернатых постепенно вплетались новые голоса, звук креп, приближался, пока под аккомпанемент хлопающих крыльев не превратился в оглушительный гвалт – то ли приветствуют птицы непрошенную гостью, то ли бранятся, поди разбери здешние нравы.

И вот последний завиток крутой лестницы остался позади, внизу знакомая, и вместе с тем немного изменившаяся картина. Там, где ещë недавно плескались волны, тускло сереют миниатюрные «барханы». Пенное жабо больше не украшает каменный стул, вместо него зеленой слизью свисают водоросли, а желтоватый соляной налет мог бы ассоциироваться с нечищеными зубами, только Катерина ничего этого не видит, не слышит больше жуткой какофонии, не замечает беснования всполошившихся чаек, которые неистово кружат над «гнилыми клыками». Всë еë естество поглотила распростëртая у подножья утëса бездна, так соблазнительно мерцающая серебром.

Катя остановилась на последней ступеньке, вперила взгляд на отступившее к горизонту море. Пальцы судорожно вцепились в прохладную шершавую поверхность перила. Нутро дрожало, в горле спрессовался тугой комок, от чего стало трудно дышать, по спине побежали струйки холодного пота.

«Чëрный ворон, что ты вьëшься…» – прорвалось из подсознания.

– Не дождешься ты добычи. Слышишь! Я не собираюсь умирать. Лети к чëрту! – Чайки на секунду застыли на месте, можно было подумать, опешили от остервенелого хрипловатого вопля, брошенного в никуда, Катерина проглотила комок, птицы скрылись из поля зрения.