Позабыв об всем, Катя невольно залюбовалась им, правда, на мгновение. Коварная память напомнила о леденящем ужасе, так недавно царившем в душе. Обида, острой занозой больно вонзаясь в сердце, потребовала возмездия. Катерина отвернулась и продолжила путь.

Разом нахлынули прежние ощущения. Опять чувствовался песок в полукедах, липкость ткани, тяжесть волос, мерзкое щекотание солëной воды, стекающей по телу. Вдобавок, саднило ладони. «Не будешь бить море почем зря», – упрекал внутренний голос.

Внезапно ей стало очень жалко себя, захотелось заплакать, – по-детски, навзрыд, – уткнуться мокрым лицом в мамин подол, почувствовать прикосновение натруженной ладони, услышать ласковый родной голос…

– Кэт, куда ты постоянно убегаешь? Постой! – веселое недоумение в голосе вырвало еë из любящих материнских рук и вернуло в густую тень каменного зëва. – Кэт, не будь ребëнком. Я не сержусь на тебя!

От такой наглости Катя потеряла дар речи. Вал возмущения, для изображения которого Айвазовскому не хватило бы размера холста, поднялся из недр женской души, резко развернул еë на пол-оборота, попутно смел ещë не проступившие слëзы. На плотном песке среди птичьих следов появились две глубокие вмятины.

В это время Хасан начал медленно выходить из воды, спокойно раскатывая рукава. В смоляных волосах радужным светом переливались капли, казалось, на ему голову кинули горсть алмазов.

Но время любования безвозвратно ушло, мужская невозмутимость подлила масла в огонь.

– Ты… ты, – Катерине не хватало ни воздуха, ни слов, – ты на меня не сердишься?! – гомерический хохот многократно отразился от голого брюха скалы, резвым конем поскакал к горизонту.

Хасан в изумлении застыл на месте, так и не дойдя до световой черты, и радуги продолжали свой веселый перелив.

– Вот и стой, где стоишь, – для пущей убедительности Катя предупредительно выставила вперëд растопыренные пальцы правой руки, мимоходом смахнув слезинку – всë-таки одна прорвалась, сволочь. «Он на неë не сердится. Ха! Ха! Ха! За что? – память услужливо подсказала: «Ты ногами толкнула его под водой». Да его убить мало! Или он пытается переложить с больной головы на здоровую? Со мной такой трюк не пройдет», пронеслось в голове, тем не менее наружу вырывались другие слова: – Ты дебил, Шахин! – всеми фибрами своей души она жаждала побольнее задеть его за живое, стереть удовольствие с омерзительно-красивой рожи, заставить нервничать, злиться.

Вопреки ожиданиям Хасан обворожительно улыбнулся, выпрямил без того ровную, как стрела, спину и направился к ней, раскрывая объятия. В глубине почти чëрных в данный момент глаз пылал дикий огонь. «Неужели мои оскорбления заводят его?» С новым шагом мокрая тонкая ткань его майки второй кожей всë ниже облегала каждую неровность совершенного торса, прятала под новоиспечëнным слоем густые чëрные завитки.

«А он заводит меня», – подумала Катерина и тут же испугалась собственного желания, инстинктивно выбросила вперëд вторую руку.

– Даже не вздумай ко мне приближаться, идиот! – прокричала она, отступая и уводя глаза немного в сторону, – теперь к ямкам на песке добавились бороздки. Мощный поток смешанных чувств, вырвался из вздымающейся груди, снежной лавиной покатился в сторону «дебила», угрожая захлестнуть его с головой. Он отшатнулся – то ли от морской, то ли от чувственной волны, остановился.

Хасан стоял среди валунов, мало уступая им в росте, как в окружении телохранителей, – двое с боков, один прикрывает тыл, – а поблекшее в тени море пенило свои теплые воды на уровне пояса, словно нарядило его в балетную пачку.

– Кэт, что случилось? Почему ты все ещë злишься? – густой баритон по-прежнему пестрил радостно-недоуменными оттенками. Похожие на крупный морской жемчуг зубы обнажала всë та же неотразимая улыбка, однако руки больше не тянулись к ней, а дикий огонь гасили нераспознанные чувства. – Мне казалось, мы квиты.

Последняя фраза произвела эффект красной тряпки в руках матадора. Катя перестала пятиться, вперила в обидчика пылающий холодной яростью взгляд, краем глаза замечая, как брызги и водяная пыль оседают на нëм густым слоем, как тонкие струйки, оттягивая пряди взъерошенной чëлки, стекают по высокому лбу, переваливаются через чëрные стрелы бровей, цепляются за длинные слипшиеся ресницы, слезинками катятся по бархатистой коже овального лица и с округлого подбородка срываются назад в море, как широкие ладони растерянно разгоняют пену, точно пытаются избавиться от нелепого наряда, как из потаëнных глубин умных глаз рвëтся бездонная нежность и…

Нечто большое, тëплое вероломно зашевелилось внутри. Обида тут же оскалила пасть, прогоняя непрошенного гостя, сильнее вонзила занозу, стеганула злость, чтобы та не дремала, впрыскивая в кровь порцию яда.

– Мы квиты?! – делая акцент на первом слове, с негодованием выпалила Катя. – Ты чуть не убил меня. О каком расчëте идëт речь? Или для тебе убийство равноценно толчку ногами под водой? – она вскинула кверху изящно выгнутую бровь. – Ты хоть понимаешь, я легко могла разбиться и утонуть? Что было бы, если такие камни, – голова гневно мотнулась в сторону клыков, – торчали там, куда ты скинул меня? Это не шутки, Хасан! – Раздвоенность чувств, наперекор колючим словам, окрасила голос противоречивыми нотками: любовь и ненависть, досада и радость… Он, видно, почувствовав это, захотел перевесить чашу в сторону примирения, в то время как она тяготела к войне.

– Катющь, – негромко позвал он, не решаясь сделать шаг. В его устах уменьшительно-ласкательное имя прозвучало немного жестко, даже грубовато (иностранцам вообще сложно даются мягкие шипящие русские звуки), но было в его произношении, что-то забавно-трогательное, может быть, когда-нибудь это его «Катющь» вызвало бы у неë улыбку или… «Может быть…» – с грустью заметила Катя. Зеленые глаза яростно блестели. Он чуть заметно поëжился. – Разве я могу причинить тебе зло? – в голосе скользнул легкий укор. – Почему ты мне не доверяешь? Когда я давал повод усомниться в себе? – Катерина нетерпеливо качнула головой: «Хватит пустых упрëков», – мысленно возмутилась она. Он понял еë без слов и продолжил в ином ключе: – Я увидел этот утëс полторы недели назад, когда впервые подплывал к острову, – Хасан отер лицо, слезы исчезли, – давно мечтал прыгнуть с высокой скалы, – только оторваться от тебя очень сложно, – от тона повеяло похотью, – а вчера утром, пока ты спала – будить тебя было слишком эгоистично с моей стороны, мы и так почти не смыкаем глаз – я приходил сюда на веслах, тщательно все исследовал. Мы скоро уезжаем, хотелось воспользоваться случаем. – Он говорил мягко и медленно, не оправдывался, не извинялся, просто спокойно объяснял. Вероятно, это должно было еë успокоить, тем не менее не успокоило. С каждым словом кипящая злость поднимала градус. «Их здравый смысл был тяжелей увечья» промелькнули в Катиной голове любимые строки Пастернака, пока Хасан «калечил» ее разумом. – Под обрывом нырял несколько раз, там приличная глубина, дно ровное, даже кораллов нет, один песок. При любом раскладе разбиться мы не могли, а утонуть… (взгляд на долю секунды затуманился воспоминаниями, судя по всему, приятными) утонуть легче в нашей ванне, чем здесь. Слишком солëная вода, мне пришлось погружаться с тяжелым…

Она не дала ему договорить.

– Значит, это не спонтанное решение, это хорошо продуманный… Стой! – внезапно прервала она себя, увидев, что он собирается выходить. – «Стоооййй!» – подхватило эхо командный призыв. – Я сказала, не подходи ко мне, – тоном легко можно было забивать сваи. «Яя сказаалааа, нее подхооодиии кооо мнеее», – немного мягче понеслось над водой.

Хасан остался слеп и глух к еë отчаянным попыткам заякорить его среди корявых валунов, да и звуковые эффекты, похоже, лишь позабавили его, – улыбка на пару секунд едва не коснулась ушей, из груди вырвался хохоток.

Пена заструилась шлейфом новобрачной, когда он двинулся с места. Желая удержать заблудшего Аполлона, она цеплялась к футболке, потом к синим плавательным шортам, оттягивая их сзади, прижимая спереди, выдавая, может, не такое уж тайное желание, но, в конечном счете, сдалась, недовольно шипя, вернулась к береговым стражам, – конечно, далеки от красоты, зато всегда рядом.