Катерина не могла видеть себя в данный момент, однако понимала: что-то в еë облике в равной мере вызывает у Хасана умиление и раздувает еще не погасший дикий огонь. Безотчëтно она плотнее сомкнула губы, попятилась задом, одергивая вниз майку. Полукеды вновь принялись бороздить песок, пока дрожащие ладони не упëрлись в прохладное шершавое нëбо мнимой пасти. Сейчас сближение с Хасаном стало особо опасным. Обида и вожделение в союзе с нежностью устроили в женской душе кровавую поножовщину. Стараясь скрыть побоище, Катя облачилась в доспехи цинизма. Нужно было вывести Хасана из равновесия, посеять досаду – ничто так не питает негативные эмоции, как подобные им отрицательные чувства.

– Как мы будем отсюда выбираться, умник, ты подумал? Сегодня лодки нет, а ты ведь знаешь, что я до смерти боюсь плавать на глубине, тем более рядом со скалами, – слова вылетали как пули из хорошо прочищенного ствола пулемета. – Или ты пещеру тоже исследовал? Спелеолог! Может, она под свет твоих лучезарных глаз выведет нас к домику? Или у тебя там спрятан фонарик? – указательный палец нацелился на натянутую в развилке ног ткань, – Кстати, у меня клаустрофобия. А может, ты предложишь мне покорить утëс? – Она вскинула подбородок, прядь длинной чëлки упала на лоб, Катя небрежно заправила еë за ухо. – Альпинист. – (Для убедительности ей не хватало презрительно плюнуть ему под ноги). – Полагаешь, шнурка от твоих кутюровских шорт и моих ногтей, – вытянутые дрожащие пальцы продемонстрировали идеальный маникюр. – Хватит для восхождения? – язвительный смех забился о полость каменного рта, но один взгляд на Хасана пресëк звук и заставил Катю проститься с надеждой уязвить его, как она полагала, непомерно раздутое эго.

Вся еë ярость, холод, цинизм действовали на него не больше, чем на слона дробина. Он неумолимо приближался к ней мягкой поступью тигра. Хищный взгляд, превращая доспехи в пыль, а еë в кролика перед удавом (хотя она никогда не была кроликом, скорее дикой кошкой, они оба это знали), одновременно рвал в клочья влажный трикотаж, – ей казалось, она слышит его жалобный треск, – и целовал вздувшиеся венки на шее, твердеющие груди… Не в силах бежать, Катерина плотнее вжалась в скалу, словно хотела спрятаться там от его почти осязаемых ласк. Пахнуло прохладой и сыростью, выпирающие острые камни шипами впились в спину. Сдерживая болезненный стон, Катя прикусила губу.

– Здесь есть лестница, – промурлыкал Хасан, опираясь кистями на стену чуть выше еë головы и неотвратимо нависая над ней. Катя посмотрела на него с явным недоверием, но не смогла пошевелиться, чтобы оглядеться, лишь резко отвернулась к правому плечу, даже не удосужившись поправить упавшие на лицо подсыхающие волосы. – Я же сказал, вчера я здесь все хорошо осмотрел. – Чувственный голос эхом звенел в ушах. – Лестница выведет нас к середине подъëма, по которому мы поднимались на скалу. Теперь ты довольна? – он попытался еë обнять. И тут же «перст» отчаявшейся обиды заколыхался у Катиной в груди, подобно кривому пальцу сказочного Водокрута Тринадцатого в колодце, напоминая о неоплаченном местью долге. Катя, присев, вывернулась из-под его левой руки, отскочила в сторону. – Кэт, хватит дуться, я же всë объяснил, иди ко мне, я жутко соскучился. – Он снова попытался притянуть ее к себе, Катя в очередной раз ускользнула. В этот момент в голове замелькали расплывчатые тени предстоящей расплаты. Катерина легонько прикусила нижнюю губу, чуть прищурилась в порыве надежды, казавшейся утраченной пару минут назад.

– Пожалуйста, не трогай меня, Хасан, сейчас всë равно ничего не получится, я ещë злюсь, мне нужно остыть, – сбившимся хрипловатым голосом с искусно вплетëнной жалостливостью попросила она. – Обещаю, когда выберемся отсюда, сможешь меня прижимать сколько захочешь, – заостренный кончик красного языка обвел четкие контуры алых пухлых губ, – а вначале покажи лестницу.

Хасан поднял предплечье открытыми ладонями вверх, что означало: «Принимаю условия».

Катерине его капитуляция показалось подозрительной, не в его характере сдаваться, вдобавок она уловила в карих глазах радостное облегчение. Или померещилось? Допытываться не стала – сама обрадовалась («У меня появилось время обдумать план мести» – подумала она, пока следила за махом его руки).

Хасан не обманул. Действительно, с левой стороны в уголке так называемого зëва начинались довольно широкие ступени, вытесанные в утëсе. Высокое правое перила закрывало их с моря, поэтому за дальностью расстояния и разыгравшейся фантазией, Катя приняла лестницу за глубокий шрам на неподвижной морде призрачного монстра, когда же оказалась на подковообразном берегу, ей было не до обозрения «полости рта». Сейчас со своего места она могла видеть несколько первых солидно истертых перекладин, тем не менее пустота в скале, уходящая вверх по полукруглой щеке и теряющаяся в подступивших вплотную джунглях, давала основание утвердиться в правдивости его слов.

– Это чудо! – воскликнула Катя, поворачивая к Хасану сияющее лицо.

Он, наклонив вбок голову, пожал плечами: «Ну, что я говорил!» – читалось в жесте.

– А мы точно по ним сможем выбраться отсюда? – Катерина с сомнением разглядывала глубокие вмятины посередине и искрошенные внешние углы ступеней. – Похоже, им не одна сотня лет.

– Точно выберемся, – радостно сверкая глазами, Хасан направился к ней с открытыми объятиями. Женское сердечко ëкнуло, на этот раз украдкой, старалось не потревожить вонзившуюся в него занозу. – Надеюсь, ты довольна?

Зелëные глаза поспешили стереть радость с мужского лица, потому метнули взгляд, полный нежного укора. Занесëнная для шага нога в нерешительности повисла в воздухе, опустилась в сторону, предплечья скрылись за спиной.

– Извини, забыл, – виноватая улыбка очень шла ему, жалко, задержалась не надолго. – Ты решила здесь остаться или думаешь, лестница – мираж?

Вместо ответа Катерина рванулась к подъему, однако внезапно остановилась, подняла ступню на уровень паха, стянула башмак.

– Что-то случилось? – раздался за спиной неподдельно встревоженный баритон, – Ты поранилась? – через минуту сильные пальцы бережно поддержали ее за бедра.

– Все нормально. Просто песок набился, – она плавно отвела его кисти, – и не хочет покидать теплое сырое местечко, – Катя потрясла обувь, несколько комочков лениво упали вниз, – придëтся промывать.

– Я его понимаю, – Хасан многозначительно вздохнул, нехотя отошел в сторону.

«Повздыхай, повздыхай. Потренируйся. То ли еще будет. Навык лишним не бывает», – припадая на босую ногу, злорадствовала Катя по дороге к воде. Правда, о том, что будет и будет ли вообще, она имела самые смутные представления. Только какая обиженная женщина откажет себе в маленьком удовольствии?

Со времени их последней встречи, точнее сказать, расставания, море заметно ушло. На плотном песке осталась белая извилистая линия прибоя, обнажилось ранее скрытое. Теперь гладкая голова булыжника, красуясь пенным жабо, поднималась с мелководья неподалеку от вспаханной красными полукедами береговой полосы, – вмятины бесследно исчезли, но глубокие борозды, как бельмо на глазу, напоминали о бессильной ярости. Под воинственные сигналы боевого горна, которые безмолвно звучали в голове, Катерина проводила их взглядом до самого утеса.

– Забыла, за чем шла, или хочешь добавить штрихов? – Хасан протягивал ей красную кепку. Синею он держал в другой руке. По разноцветным тканям катилась вода и, падая капля за каплей, выдалбливала в слипшихся крупинках кварца микроколодцы. – Держи, вдруг пригодится, нам еще возвращаться по жаре.

Катя машинально схватила кепку (за всей этой кутерьмой она совсем про неë забыла), струи глухо забарабанили по обутой ноге.

– Зачем ты мне еë дал, она мокрая. Забери. Когда высохнет, отдашь.

Катерина быстро всунула головной убор Хасану в руку, для парности стащила второй башмак и, расплëскивая воду, пошла к любезно предложенному седалищу.

Легкий бриз дышал ей в лицо напоëнным влагой, хорошо просоленным воздухом, полоскал скрученные в колечки кончики ниспадающих волос, теребил края футболки.