От такой «радужной» перспективы вспыхнула безудержная ярость. Ей до исступления захотелось оттолкнуть Хасана, увидеть след своей ладони на гладковыбритой щеке, струйку крови, сочащуюся из разбитой губы, только разжать объятия не хватило решимости. Она лишь гневно мотнула головой, вложив в движение всю мощь древнего, как мир, чувства.

– Ты чокнутый, Шахин, тебе пора в психушку, – плевала она пропитанные ядом, в особенности фамилию, слова в самое ухо в надежде, что они тонкой плетью ударят по самолюбию. С паршивой овцы хоть шерсти клок.

Но он, казалось, не заметил ни отравы, ни хлыста, счастливо расхохотался, принялся целовать еë куда придется: в губы, глаза, щëки, лоб…

Катерина ещë не успела отреагировать, когда невдалеке послышался плеск, вероятно, камни, стартовавшие одновременно с ними, уже достигли цели. Снова закричали птицы, салютуя, море юркнуло в обувь и открыло прожорливое нутро. Женское сердце предательски выскочило наружу, глаза моментально закрылись, легкие жадно втянули воздух, ладонь плотно зажала нос. Через мгновение беззубые челюсти многотонной массой сомкнулись над головой, и Катерина начали стремительно погружаться в морские глубины. Свет сразу померк, однако мозг лихорадочно работал – видно, еще более мощный инстинкт распихал неуместные сейчас чувства по разным углам сознания. «Надо от чего-нибудь оттолкнуться и всплыть, – отчëтливо раздалось в голове, – берег рядом, значит, дно недалеко – можно оттолкнуться от него, но вначале надо расслабиться, упасть…» И тут она почувствовала его руки на своей талии. Сейчас хватка была лëгкой, судя по всему, столкновение с водой ослабило еë. «Чего ещë можно ждать от дебила?» – зло подумала Катя. Новый припадок ярости затуманил рассудок. Помогая себе свободными конечностями, в основном ногами, она силой отпихнула Хасана, и они резко, насколько это возможно под водой, отлетели друг от друга в разные стороны. Но, вместо радости освобождения, Катерина испытала страх. Она вдруг почувствовала, что больше не падает, а как будто застыла на месте. «Только не паниковать, успокойся, – приказала она себе, – доверься инстинкту самосохранения». При этой мысли, точно по волшебству, в душе воцарилась безмятежность, ладонь сама собой оторвалась от носа, глаза приоткрылись, изо рта выскользнула небольшая порция воздуха, и пузырьки наперегонки побежали вверх к свету. Катя последовала за ними.

Вскоре она вынырнула, по-собачьи помотала головой, подобно рыбе, выброшенной на берег, большими глотками несколько раз жадно схватила свежий воздух. Сердце вернулось на место и учащенно забилось. В этот миг Катерина с новой силой ощутила прелесть жизни, будто заново переродилась. Море заботливой нянькой бережно пестовало еë, надежно удерживая на поверхности, как в ходунках, свет приятно слепил глаза, радугой запутывался в слипшихся ресницах. Ласковое солнышко нежно подбирало тонкими лучиками солëные капельки с лица, нестройно перекликались птицы, под мурлыканье ветра шелестели джунгли, шушукались волны.

Катя огляделась. Снизу утëс напоминал голову гигантского чудовища с раскрытой пастью, казалось, миллионы лет назад диковинное существо пришло к водопою, но, увидев божественною красоту, в изумлении пало ниц и окаменело навек. Вот и лежит оно с тех пор неподвижное, источенное ветрами, изъеденное солью, опаленное солнцем, омытое дождями, а неутомимые волны с разбега бьются о его застывшую морду, рассыпаются густой пеной, с шипением отползают назад под защиту породившей их стихии, взвиваются вверх мириадами брызг, палью растворяются в воздухе.

Может быть, когда-то великан наводил ужас, только беспощадное время мало оставило от былой свирепости, разве что три почерневших, широко расставленных тупых клыка, которые торчат из утопленной нижней челюсти, да глубокий шрам, рассекающий левую сторону от уголка каменного зëва до пустой глазницы. В остальном воображаемый монстр вызывал жалостливую улыбку: обвисшие рябые щëки падали в море, снизу щетинясь водорослями; глотка ссохлась до узкого лаза, зияющего темнотой; череп постепенно зарастал буйной растительностью, от чего гигант превращался в безобидного ëжика. Даже пугливые птицы не опасались стать кормом. Одни мирно сидели на бесформенных глыбах-зубах, другие деловито расхаживали по пологому берегу – чем-то смахивающему на обложной язык – неподалëку от входа в пещеру-глотку, тыкали мощными жëлтыми клювами в мокрый белый песок.

Улыбаясь, Катерина повторно тряхнула головой, будто усмиряла разыгравшееся воображение, возвращалась в реальность.

Две кепки, синяя и красная, перешли границу света и тени, отброшенную беззубой верхней челюстью, и качались на волнах параллельно друг другу поблизости от каменных зубов. Катя вспомнила о своëм обидчике, лихо крутанулась на месте. Хасана нигде не было видно.

– Наверное, опять что-то задумал.

При этой мысли злость вернулась назад, внезапная и ещë более неудержимая.

– Кретин, идиот, – бушевала она девятибалльным штормом, хлобыща ладонями ни в чем не повинное море. От неë во все стороны разбегались возмущëнные круги. «Придурок! Ну и чëрт с ним! – рука торпедой скользнула по поверхности, в душе зашевелились прежние страхи. – Надо скорей убираться с глубины».

Но куда? В пасть гиганта? – растерянность забила тревогу. Только сейчас Катерина увидела – иного пути нет. Скалы-щеки длинным отвесным забором разбегались в разные стороны, загораживали бухты, отсекали путь к бегству. Ближайшее мелководье лежало там, где пестрели их головные уборы. Не теряя время на раздумья, Катерина перекатилась на живот и со всей скоростью, на которую была способна, припустилась догонять кепки. «Потом разберусь, как попасть домой. Сейчас главное выбраться на сушу».

Рьяное приближение человека привлекло внимание чаек. С шумом хлопая крыльями, они поднялись с загаженных ими насестов. В следующий миг живой полог белых перьев колыхался над простоволосой головой, в воздухе повисло зловещее многократное эхо. Огромные мураши моментально покрыли кожу под слоем теплой воды.

«Мне сегодня для полного счастья недоставало птичье дерьмо из волос выковыривать, – со злым сарказмом подумала Катя, – и это в лучшем случае», – буйная фантазия не успела нарисовать кровавые картины исклеванных тел.

– Кэт, ты куда? Подожди меня! – раздался за спиной счастливый голос.

Одетые в радость слова подстегнули еë, как кнут задремавшего на ходу рысака. Катерина, вздрогнув, прибавила ходу так, что можно было смело говорить о сверкающих пятках.

Раскатистый задорный смех распугал пернатых – они, недовольно бранясь, улетели прочь.

– Кэт, да постой же ты, я не кусаюсь, – все ещë радостно хохоча, крикнул он.

В этот момент красные полукеды встали на обглоданное волнами дно, и всë же Катя не почувствовала себя в безопасности. С силой расталкивая воду, она рванулась к берегу. Отяжелевшие локоны больно хлестали по спине, сырая майка противно липла к телу, ноги постоянно обо что-то спотыкались, в обувь набился песок, болезненно натирал кожу.

Странная эта штука – время: то бежит без оглядки, можно подумать, за ним гонится свора голодных псов, то останавливается в неподвижности. Вероятно, при других обстоятельствах Катерина даже бы не заметила те несколько шагов, которые в данный момент казались ей нескончаемыми.

Наконец она забежала за валуны, теперь вода едва доходила до колен, идти стало легче – можно перевести дух. От усталости и злости дыхание сбилось, сердце отбойными молотками стучало в висках, тряслись руки, пылало лицо, но его смех (когда-то давно, в прошлой жизни, до его идиотской выходки, она любила этот смех, – чистый, искренний) больше не терзал слух, не раздражал нервы. Сквозь шум прибоя до Катерины долетали лишь размеренные, умиротворяющие всплески. Несколько мучительно долгих минут два несовместимых в данный момент желания (идти вперед или оглянуться) вели жестокую борьбу, – любопытство взяло верх.

Хасан неспешно плыл в еë сторону. Короткие просторные рукава белой футболки рулончиками скатились к массивной шее, заголив широкие рельефные плечи. Обласканные водой руки, играя накаченными мышцами, легко рассекали невысокие волны. Влажная кожа в ярком солнечном свете отливала светлой бронзой с вкраплением позолоты. В каждом гребке сквозила уверенность и естественная грация.