Разобщенность сознаний
Отличных полов
Лепит ком притязаний,
Бессмысленных слов
Александр Тихонов.
На вершине высокой скалы гуляли ветры, разгоняя дрожащий от зноя тропический воздух, переметая серую каменную пыль с места на место по небольшой, плоской, точно козырек, площадке. Еще шаг – и налитая свинцом нога, обутая в красный тряпичный спортивный башмак, встала на ровную поверхность. Другой – и Катерина, отталкивая мелкий гравий, поднялась на утëс. Еще миг – и ветры скользнули под прилипшую к телу, длинную, до середины бедра, белую футболку. Другой – и они упоительной прохладой обласкали влажную кожу, приятно пощекотали по шее каштановым завитком, выбившимся из-под красной кепки, тихонько лизнули тонкую струйку пота, медленно катившуюся между упругих, вздымающихся от частого дыхания грудей, неплотно прижатых друг к другу лифом голубого купальника. «Какой чëрт меня дернул убегать от него по крутому склону, может, сейчас слышала бы другие звуки, кроме ударов собственного сердца, – мысленно корила она себя, отирая предплечьем испарину со лба, – хотя, останься я рядом с ним, все равно только этот стук и слышала бы, да ещë его прерывистое дыхание у моего уха в придачу. Интересно, на много я оторвалась?» Катя оглянулась. Хасан неспешно шагал далеко позади, весело насвистывая что-то под нос. Она безотчетно поднесла подрагивающие от усталости пальцы к губам. В ноздрях сразу защекотало от пыли. (Я забыла, мне приходилось помогать себе руками.) Катерина поморщилась, передëрнула покатыми плечами, чихнула, опустила ладони и пошла ближе к краю обрыва, откуда ее манила негромкая перекличка птиц и умиротворяющий плеск волн.
Впереди, насколько хватало взгляда, простиралось лазурное море. Над ним такое же лазурное небо с редкими, пушистыми, похожими на взбитые сливки белыми облаками. На горизонте две лазури сливались воедино, и уже невозможно было понять, где кончается море и начинается небо. Катя повела головой. Каменистый утëс под ногами, подобно авангарду, посланному неведомым правителем навстречу незримому врагу, выступал далеко в море, образуя с обеих сторон тихие живописные бухты. Левая виднелась лишь тонкой закругленной береговой полосой, которая утыкалась в невысокий зеленый холм, подобно младенцу, припавшему к материнской груди. И всë же Катя знала: в ней, за завесой буйной тропической растительности, сбегающей с покатого склона скалы, приютился двухэтажный домик – их временное пристанище – единственное творение рук человека на всем острове. Правая же бухта лежала как на ладони. Вода в ней меняла цвет: насыщенная лазурь, перебирая все оттенки, блекла до белого цвета прибрежного песка. За широким пляжем начинался малопроходимый широколистный лес. Легкий бриз колыхал верхушки раскидистых деревьев, отчего джунгли с высоты казались продолжением моря, поднятого безвестной рукой на деревянные сваи и окрашенного в нежно-зеленой колор.
Солнце уверенно клонилось к западу. Разлитый им по поверхности свет с каждой волной на глубоководье вспыхивал брильянтовым блеском, на мелководье золотился отражëнным в воде песком.
– Как красиво! – слова с придыханием вырвались сами собой.
Хасан неслышно подошел сзади, обнял за талию. От неожиданности она вздрогнула, но мягкое потирание его носа о еë затылок, изменило характер дрожи.
– Я так соскучился, – сильные руки на мгновение плотнее сжали кольцо объятий, – не убегай больше от меня, – шепот перемежался с мимолетными прикосновениями сухих губ к шее, – пожалуйста.
Жар слегка учащенного дыхания опалял кожу. Знакомые ненавязчивые нотки кедра в сочетании с едва уловимым оттенком сандала и чуть сладковатым запахом разгоряченного мужского тела, окутали еë теплым ароматом. Сердечко забилось чаще, поднимая выше волну желания.
– Больше не убегу, – она тоже вдали от его тепла чувствовала себя осиротевшей.
– Ты что-то до этого сказала? Я не понял тебя.
Бархатистый густой баритон звучал у самого уха. Вдогонку первой, покатилась вторая волна. «Сейчас не время и не место», – мелькнуло в голове. Погасив возбуждение, Катерина посмотрела на спутника пылающими восторгом зелëными глазами.
– Очень красиво, – повторила она, вдруг догадываясь о причине его непонятливости – самопроизвольные слова были русскими. Этого языка он не знал, они общались на чуждом обоим – английском.
Он ничего не ответил, быстро чмокнул еë в губы, расцепил руки, прошел немного вперëд, остановился, когда резиновые кончики носков его спортивной обуви потеряли опору, и осторожно, стараясь сохранить равновесие, навис над пропастью. Она непроизвольно последовала за ним. Глубокий вздох замер в груди. Где-то внизу, в головокружительной дали, искрясь алмазами, море также бережно несло свои воды, словно до берега было добрых сотню миль, однако негромкий рокот волн, бьющихся о камень, и птичий гомон, делали представление обманом.
Неожиданно из-под его ноги выскочил голыш (Катя поспешно отступила на шаг) и, рассекая плотный воздух, полетел вниз. Гулкое утробное эхо сопровождало сорванца, пока тот не плюхнулся в воду, означив своë вторжение в царство Нептуна высоким фонтаном брызг. Из-за козырька вылетела стайка чаек, оголтело крича, покружилась над возмущенной водой, снова скрылась под утëсом.
– Хочешь умереть в моих объятиях?
Лукавый голос с примесью мягких, как поцелуй, ноток заставил женщину вздрогнуть, снова отступить на шаг от края обрыва, выпрямиться, удивленно заглянуть в его глаза, подобные простирающейся внизу бездне.
– Нет, – Катя медлила, старалась разгадать подвох, – хочу жить, – нараспев договорила она, так и не поняв смысл нелепого вопроса.
– В моих объятиях?
Теперь в мужской голос вплелись вопросительно-утвердительные интонации, точно сам вопрос и был ответом. В глубине карих глаз мерцал безумный огонек.
– Ты провока…
Она не успела договорить – «тор» застряло в горле. Крепкие мужские руки плотно окольцевали еë талию, как пушинку оторвали от земли, увлекли за собой вместе с вывернувшимися из-под еë ступней камнями.
Уже в воздухе он прокричал ей почти в самое ухо.
– А я хочу жить и умереть, обнимая тебя.
Слова долетели откуда-то издалека. Подобно резонансу они разрушили оцепенение, вырвали застрявший слог. Глаза открылись, кровь хлынула к векам. Оказывается, она в какой-то момент сильно зажмурилась, только не могла вспомнить, в какой: то ли в мгновение отрыва от земли, то ли секундой раньше, когда он сгреб еë своими ручищами и она прочла в его взгляде безрассудный замысел, то ли позже, уже в воздухе. Катерина несколько раз похлопала длинными ресницами, прогоняя остатки оторопи. Все происходило слишком стремительно, но ей казалось – время остановилось, а мозг, наперекор ему, заработал со скоростью света, подмечая мельчайшие детали. Под устрашающий свист ветра они летели вниз с нарастающей скоростью. Хасан по-прежнему крепко прижимал еë к себе, но и она, к своему удивлению, всем телом вжалась в него: тонкие руки обвивали накаченный торс, длинные пальцы сквозь футболку впивались в бугрящуюся мышцами спину. Кепки на нем не было, видно, слетела в процессе, и густая черная шевелюра стояла длинным ëжиком, напоминая прическу человека, опущенного вниз головой. Быстрое движение плющило смуглую кожу его безупречного лица, как будто она была из пластилина, чуть задирало верхнюю губу, обнажая ровную нитку жемчужных зубов. Рожицы получались смешные, однако Кате не хотелось смеяться.
С осознанием пришëл страх. Своей холодной безжалостной костлявой клешней он сжал все внутренности, понудил сердце ломать ребра, поставил дыбом мелкие волоски на руках, о тех, что на голове, позаботился ветер, – еë кепка тоже слетела и теперь длинные волнистые каштановые пряди, обычно спадающие на плечи, крашеным льняным полотном трепыхались над головой. Сколько себя помнила, Катерина панически боялась нырять. Одна мысль погрузиться под воду, даже в ванне, всегда ввергала еë в неописуемый ужас – что говорить о глубине. Где коренился этот страх, она не знала – в настоящей или прошлых жизнях, если они существуют, – но по рассказам матери, ещë долго после рождения она, спокойный младенец, заходилась истерическим воплем, от которого синели губы, и крохотное тельце ребенка билось в конвульсиях, каждый раз, когда вода лилась на темечко. Еë купали всегда стоя, бережно стирая мыльный раствор влажной салфеткой. Со временем Катерина примирилась с мытьем волос, однако под воду никогда не опускалась и всегда плавала вдоль берега на глубине не больше уровня груди. Теперь, по его глупой прихоти, ей предстояло упасть в зияющую под ногами пучину, которая, наверняка, поглотит еë без остатка, даже не поперхнувшись.
