— Может, и выдала бы, только денег у меня не осталось, чтобы вам заплатить.

Только хмыкнула — все теперь в Рускале за деньги. Про помощь, про дружбу никто уж не помнит.

— Одного в толк не возьму, — не унимался Яр, — если этот твой Потап такой добрый и не чудище вовсе — чего он за факел схватился и на нас кинулся?

— Никуда он не кинулся, — Варя махнула пухлой ручкой. — Он просто слеповат в потемках, разглядеть вас хотел. Отказывался даже по ночи лететь, мол, расшибемся. А днем я не решилась, углядят, куда подались, и погоня будет. Догнать не догонят, но кровушки попьют.

— И сама ты прибить меня просила.

— Уже на все готова, только бы сбежать отсюда.

— Раз такое дело, давай-ка, Василиса Дивляновна, поможем девице.

— Это как? — не понимая, что опять задумал друг, сердце беспокойно заныло.

— Вернемся с тобой в трактир и скажем, мол, не вышло Вареньку спасти. А тебе, — Ярка с сочувствием поглядел на девушку, — придется в лесу заночевать. Не испугаешься?

— Не испугаюсь! — круглые щеки Вареньки расплылись в радостной улыбке. — Тут недалече берлога старая есть, там и схоронюсь.

— Ожидай нас с первыми лучами на этом месте. Мы все одно в столицу путь держим… Василиса Дивляновна с тобой лошадкой поделится, — друг ожидал моего одобрения.

— Куда деваться, — вздохнула я, — поделюсь.

Не понравилась мне эта девица-красавица, но ради Ярки потерпеть стоило. Чувства к кузнецу давно покоя не давали — головушку мучили, сердце бередили. Стоило только глянуть, как круглощёкая Варя кузнецу улыбки отправляет, так кулаки сами собой сжимались, но ничего, в Первоград приедем, и пусть ступает своей дорожкой. Подруг не надобно, а врагов у меня отродясь не было.

Как мы с Ярушкой по пути в столицу взглядами томными обмениваться станем, как у костра на ночлеге плечами друг друга коснемся, и случится поцелуй трепетный, души молодые тревожащий. Как раскрою ему душу, полную любви, и ответит мне его сердце взаимностью… Вот так я себе представляла нашу дорогу, а вышло…

Мало того, что моя лошадка скорость сбавила — шутка ли везти на спине нас с Варенькой двоих, так еще и нос девица умудрялась совать везде. При любой возможности дочь трактирщика задавала целый воз ненужных вопросов, местами и вовсе неприличных.

Мои попытки колдовать над едой заканчивались долгими объяснениями, почему щи готовятся без огня и как работают эти «диковинные» штучки. В конце концов, мы ужинали кашей на скорую руку и измученные засыпали. Как засыпали? Тоже очень тяжко под неугомонные рассуждения Вареньки о работе на кухне царя Гороха. О том, чтобы достать книжку и позаниматься, речи не было. Девица живой бы меня не отпустила.

К концу пути настолько умаялась от седла, треньканья Вари и просто от переживаний за проклятую грамоту, что даже не смогла насладиться открывшейся красотой столицы Рускалы.

Мы въехали в ворота Первограда, когда прохладный летний вечер только опускался на город. Широкие улицы с мощеными дорогами заканчивались небольшими площадями, обязательно с приступком — для чтения государственных указов. Колодцы с водой на каждом шагу, и бесконечные резные терема — гордость столицы. Ниже, чем в два этажа, тут не строили, меньше трех красок не использовали, а уж резьба какая завихренистая, что кружева мастериц. Палаты царя Гороха возвышались над всей этой красотой, и даже затмить ее умудрялись.

— Вась, глянь, какие терема-то! — Яр с восторгом оглядывал дома.

— Не впервой видишь, — устало пробурчала я.

Друг только сочувствующе покосился на меня и увлек в разговор Вареньку. Уж она-то обрадовалась, а у меня в ушах снова зазвенело.

Единственное, чего хотелось — отыскать побыстрее постоялый двор. Ни терема, ни палаты Гороха сегодня впечатления не производили. На главной улице стоял жуткий гул. Вечером люди, освободившись от работ, спешили не то по домам, не то по кабакам. Точно сказать сложно — все просто куда-то  направлялись. Не удивлюсь, если без всякого толку, просто создавая суматоху.

Толкучка на дорогах убивала всякую надежду быстро добраться до заветной постели. Бесконечные вереницы всадников, обозов, телег мелькали перед глазами. Тратила последние силы, уводя бедную лошадку от столкновений с собратьями. Среди всего этого мракобесия нужно еще умудриться на пеших не наехать. Столичные жители охальничали не хуже сельских выпивох. Особенно горячие толки заканчивались драками на обочинах. По такому случаю на улицах сновали прислужники Гороха в серых кафтанах да с сабельками. Добрые молодцы лихо разнимали сцепившихся жителей, некоторых — отличившихся — уводили с собой в сторону царских палат.

— Ну, бывайте. Спасибо вам, добрые люди.

Варенька неожиданно начала прощаться, когда мы свернули с главной улицы.

— Ты где ночевать собралась? — Ярка, видать, забеспокоился, как наша спутница в столице обустроится.

— Так у палат, — дочь трактирщика кивнула в сторону царского дома. — Говорят, там такие очереди из желающих попасть на кухню, что лучше с вечера занимать.

— Не поминай плохим словом, Варя. Поехали, Яр, — расставив все на должные места, не стала разводить долгих прощаний и отправила лошадь вперед.

Ворота постоялого двора, который мы отыскали уже в сумерках, приветливо распахнулись силами мальчишек помощников. Нас тут же расспросили — желаем ли мы поменять лошадей или отдыхать собрались. Вместо ответа я спешилась и, вручив одному из мальчиков поводья, молча отправилась к терему.

— До утра точно останемся, — раздался голос Ярки за спиной.

Просторный зал дома, наполненный хмельными беседами постояльцев и звоном монет о столы, мало чем отличался от гула улицы. Как тут спать — одному черту известно.

— Я же с вас возьму, как с родных, — обещания хозяина постоялого двора лились сладким медом. — Считай, за харчи, за воду сполоснуться и за добрую комнату — всего пятьдесят монет золотом. С каждого.

— Сколько?! — глаза Яра наполнились растерянностью.

— Вот! — он гордо выставил грудь. — И я говорю — почти даром. Цены у меня самые низкие по столице! Дешевле не сыскать!

Пальцы потянулись к мешочку с деньгами на поясе. Даже на ощупь понимала, что пятьдесят золотых там едва найдется. А если и соберу нужную сумму, то утром можно смело присаживаться, протянув руку, рядом с просящими.

— Откуда у вас такое постоялое?

Опытный взгляд хозяина живо прочитал на моем лице — «нищета».

— Понаехали, — проворчал он.

— Чего? — Ярка явно не расслышал грубость.

— Ночевать собираетесь? — уже безо всякой обходительности напирал хозяин. — Коли денег не хватает, расплатитесь лошадью.

— Давай лошадью, — без раздумий согласился Ярка.

— Ты чего?! — я дернула друга за локоть. — Обратно как поедем? Опять в одном седле? Я не сдюжу.

— Разберемся, Васенька.

Улыбка у Ярушки вышла такой доброй, такой нежной, что вмиг позабыла обо всем. Стало плевать, как домой поедем. Да хоть лешего оседлаю, лишь бы он еще раз так же на меня глянул.

— Мою забирай, — решительно заявила я.

— Вот и славненько, — обрадовался хозяин. — И полсотни золотых с одного из вас.

— Чего?! — снова растерялся друг.

— Долго торговались, — ехидно сощурился мужик.

— Да подавись! — Яр принялся отсчитывать нужную сумму из своих.

Пожелание кузнеца не исполнилось. Вместо того чтобы подавиться, хозяин жадно сгреб деньги в карман, заставив кошелек Ярки исхудать.

Нас проводили в небольшую комнатку с парой лавок, столом, кроватью да кадкой для умывания. Если баня в постоялое не входит, хоть бы корыто поставили, но и корыта нам не полагалось. За такую опочивальню и дюжины золотых бы не дала. Ужин принесли тоже далеко не царский — горшок с кашей и почему-то одну ложку. Честно сказать, определить, что в посудине именно каша, ни по виду, ни по запаху нельзя — только догадаться. Возможно, столичное яство носит другое название — ручаться не могла.