– Милая, что ты вдруг? – заволновался Смолин, подскочил к Вике и взял её за руку. – Я сейчас рядом, ты меня не потеряла. Я всегда готов тебе помочь. Не плачь!

– Что значит «помочь»? Я что, голодаю, чтоб мне помогали? Ты разве знаешь, что такое днём за днём просыпаться одной в постели с пониманием, что, кроме родителей, тебе даже «доброе утро» никто не скажет.

– Милая, ты сама тогда так решила. Ну посмотри на меня, не плачь, – мужчина прижал девушку к себе и начал гладить руками по лицу и волосам.

– Вот теперь мне от этой фразы, конечно, стало легче, – насупилась Вика, утирая слёзы.

– Хм, – по-доброму начал Алексей, – слышу знакомые нотки сарказма, – и поцеловал её в нос.

– Я домой, ладно? – глядя в глаза Смолину, попросила Пятницкая, немного успокоившись от его прикосновений и не пытаясь ускользнуть от них.

– Не ладно. Потому что ты такая красивая в моей рубашке, и я готов хоть десять раз тебе сказать «доброе утро» завтра с утра.

– Только завтра?

– Посмотрим на твоё поведение…

К двум часам ночи Смолин всё-таки налил девушке вина, и они, взбив подушки, расположились на постели, как на дастархане. На подносе возле бутылки красного красовались половинка плитки шоколада, яблоко и немного сыра. В общем, всё, что нашлось из еды в квартире Алексея. Пиццу должны были подвезти минут через тридцать.

– Я был обескуражен твоим отказом, – вспоминал мужчина. – Потому как взять время «на подумать» – всё равно, что отказать. Ты меня унизила этим. О чём можно было думать? Не понимаю до сих пор. Я тебя любил, ты меня любила. Деньги есть. Не урод. О чём? И если бы не было в твоей голове излишних заморочек, сказала бы «да», а потом бы разбирались.

Пятницкая почти произнесла: «А она без заморочек?» – и тут же сама поняла, что без. Елена – его одноклассница. Обычная девушка, достаточно милая, окончившая какой-то колледж и работающая в салоне красоты администратором. Машка всё про неё когда-то разведала. Отрадное и Дубки не очень далеко друг от друга по меркам Москвы, так что нашлись общие знакомые. И этот розовый костюм… Только, что ей сейчас делать, Виктория не понимала. Она всегда была такой – с заморочками. И эти способности… Неужели на роду ей написано быть одной?

– По поводу моих способностей я много чего тебе уже рассказала, – сменила неуютную тему Виктория. – Я и сама владею ограниченным количеством исключительно практической информации. Но я постараюсь объяснить, как сумею. Наш мир – это не только то, что мы видим. Это энергия, а скорее, потоки и сгустки различной энергии. Каждый объект обладает энергией, в том числе эта кровать, эти стены, вино, яблоко, луна в небе, деревья, трава. Попросив, я могу взять энергию у чего-либо. Луна или солнце – лучшие источники энергии, потому что бесконечны с точки зрения наших потребностей. Но я также могу взять энергию у дерева или куста. И тогда происходит то, что ты видел. Если забрать много энергии, например, у дерева, или перекинуть много негатива на него, то растение погибнет. Можно работать со своей энергией, но это совсем в крайнем случае. Ты также видел, как истощает меня данный процесс. Когда процедура замещения негативной энергии на чистую завершён, методом замены одной энергии на другую её нужно утилизировать. И лучшее место для этого – кладбище. Потому как там энергии смерти и так много, вреда уже не будет.

– Как ты этому научилась? – спросил Смолин.

– Не знаю или не помню. Я всегда могла видеть мир таким, если входила в несколько изменённое состояние сознания. Это сложно описать словами. А ещё раньше я считала, что способность исцелять доступна мне только после получения сигнала от Высших сил.

– Сигнала?

– Да, когда отовсюду идёт информация, что нужно помочь какому-то человеку. Как было с твоей матерью. Я увидела тебя, а потом хаотично, как морок, мне начала поступать информация, что я должна вылечить твою маму. И в такие моменты я могу очень чётко видеть, что с человеком, что он думает.

– Думает? – уточнил Алексей с настороженностью.

– Я не могу считать сейчас твои мысли, но когда я исцеляю человека, то да – могу. Словно он думает вслух. И мне нужно убирать внимание от его мыслей, чтоб не слышать человека, потому как чаще всего это мешает.

– Что ты имеешь в виду под Высшими силами? – продолжал задавать вопросы Смолин.

– Твоя вера в Бога ещё не сменилась на что-то другое? – Смолин отрицательно покачал головой. – Так вот я имею в виду Бога. Потому как Бог, конечно, един, но у него есть помощники. Они для меня и есть Высшие силы.

– То есть Бог напрямую разговаривает с тобой?

– Лёш, конечно, нет такого, что Бог звонит мне по телефону и говорит: «Спаси Надежду Ивановну Смолину от рака». Но приходит некое осознание, которое ни с чем не спутать.

– Что ещё он тебе говорит? – с непонятной интонацией поинтересовался Смолин.

– Ничего. Я понимаю, как это звучит. Но если ты уже подумываешь, как запихнуть меня в ближайший дурдом в палату с каким-нибудь Наполеоном, то пусть это будет торт. Хоть неуместные вопросы задавать не будет.

– Опять ты обижаешься на ровном месте?! Перестань, ты же понимаешь…

– Понимаю. Поэтому и не хотела тебе о таком рассказывать. Но что удивительно: когда я излечила твою мать, способ тебе был неважен. И всё было хорошо, а когда пошли подробности, то начинается…

– А что начинается? – усмехнулся Алексей, обнимая девушку и прижимая к себе.

– Ну… то, что сейчас начинается, то пусть и продолжается, – игриво ответила Пятницкая.

Хлопнула входная дверь. Вика проснулась, резко открыла глаза, бегло посмотрела на часы – девять утра, потом на Алексея. Он лежал рядом и тоже уже не спал. Смолин молча встал, надел спортивные штаны, футболку и вышел из комнаты, небрежно бросив, не оборачиваясь:

– Это Лена.

– Лена? – нервно прошептала Виктория. От смущения ей захотелось залезть под одеяло с головой.

«Вполне логично, что у Лены есть ключи от этой квартиры», – подумала Пятницкая. Но тогда нелогично, что она находится здесь, да ещё и в постели Алексея. Вика не могла назвать своё положение позорным, но что-то отвратительное в этом однозначно было.

Между тем в квартире стояла обескураживающая тишина, и Пятницкая слышала, как ритмично бьётся её сердце.

Она встала через пару минут, поддавшись порыву хоть что-то сделать, потому что эти молчаливые мгновения казались ей слишком затянутыми. Тело начало ныть от отсутствия процесса. Виктория надела платье – всё то же третий день подряд, натянула чулки, собрала волосы в хвост и села на кушетку. Почти мгновенно снова встала. Сидеть было не только невозможно, но и казалось глупым. Она не понимала: стоит выжидать чего-то или нет, что будет правильно, а что ошибочно? А потом решилась. Она нервным жестом пригладила брови, как будто кому-то было важно, в порядке они или нет, тяжело выдохнула, собираясь на условный эшафот, и вышла из комнаты.

В огромной гостиной, соединённой с кухней и в некотором роде с прихожей, на белом длинном диване сидела Лена и, практически не моргая, смотрела в сторону спальни, то есть в сторону Пятницкой. Напротив неё на столь же белом кресле сидел Алексей, вероятно, тоже не отрывая от Елены взгляд. В гостиной преобладали белые тона, такие неуместные в воцарившейся тягостной обстановке, и только кухня была островком цвета шоколада, хотя сейчас и она виделась Вике коричневым пятном.

Виктория тяжело вздохнула и, как третья вошедшая в игру, приняла ранее заданные правила молчанки. Она подняла с пола свою сумку, брошенную когда-то возле кресла, на котором сидел Алексей. Тот даже не шелохнулся. Вика присела на пуф в прихожей, надела сапоги, потом сняла своё пальто с вешалки и вышла из квартиры.

Язык прилип к нёбу – очень хотелось кричать, но она не могла. Рот был склеен ужасом от отсутствия слов и действий со стороны Алексея. Зубы стиснулись до боли, чтобы превозмочь душевную муку, разрывающую её изнутри.