– Ты любишь меня? – не удержалась и спросила Виктория, позволяя себе расслабиться в его руках.

– Не знаю. И это честно. Мы не виделись два года. Я не знаю тебя такой, какой ты раскрываешься для меня сейчас.

Он, конечно, был прав, а она по-женски глупа со своим вопросом. Но после его слов пара слезинок блеснула в её глазах. Пятницкой часто казалось, что она любит Смолина со всем набором прилагающихся страстей: ревностью, желанием, ненавистью, завистью, жаждой побеждать его и быть самой побеждённой. Она даже не сравнивала других мужчин с ним, они почему-то изначально казались недостойными её, а с Алексеем у неё не было сомнений. Поэтому другой в её жизни так и не появился.

– Поехали, – согласилась Виктория, активно высвобождаясь из объятий Алексея. – Выпью виски в кафе, под закуску.

А он в ответ шлёпнул её по попе.

Смолин и Пятницкая были на месте вчерашнего происшествия минут через сорок. Путь от Мосфильмовской улицы до Дубков не стал близким даже без пробок на дорогах. Припарковались немного поодаль от того ночного магазина. Около него уже стояли полицейский автомобиль и скорая. На дороге лежал человек в неестественной позе. Машина, которая его, по-видимому, сбила, вылетела после столкновения с проезжей части, снесла небольшой зелёный заборчик и ударилась в берёзу рядом с иссохшим деревом. Спасатели пытались вытащить из неё мужчину с окровавленной головой.

– Высшие силы, простите меня, – прошептала Пятницкая в некоем трансе. – Ты отойди от меня, Лёш, мне стоит посмотреть, что теперь с энергетикой этого пространства, – предупредила она и, не дожидаясь ответа, пошла к месту аварии.

Какая-то часть негативного заряда оказалась истрачена на текущий инцидент. Смерть забрала одну жизнь и, вероятно, нацеливалась на вторую. Тут даже Пятницкой было непонятно, выживет человек или нет. Возможны были оба исхода.

Викторию немного мутило, а в голове крутилась мысль: «Как плохо». Однако девушка собралась, сделав три глубоких вдоха в низ живота и медленных выдоха, натянула свои невидимые перчатки на руки, достала металлический шарик из сумки и стянула в него оставшийся в пространстве негатив. Потом достала второй металлический шарик, выхватила свет почти ускользающей за облаками луны и уже собралась было излечить человека с окровавленной головой, как вдруг вспомнила:

– Его согласие… А хочет ли он жить? – прошептала она.

В этот момент мужчину вызволили из железной искорёженной коробки и положили на носилки, и он тихо простонал:

– Да.

«Хочет, – заключила Вика, принимая это за ответ, и совершила все необходимые действия для исцеления. – Семь бед – один ответ. Перед Высшими силами отвечу потом. Когда спросят. Вот ведь врачи удивятся потом в больнице, когда поймут, что человек-то уже здоров, хоть и в крови», – улыбнулась девушка.

Пятницкая вернулась в машину Алексея. Неприятный холодок скользнул по её спине. В машине был кто-то третий. Позади сидел мужчина чуть старше Смолина. Слегка полноватый, но крайне интересной внешности: высокий, широкоплечий, зеленоглазый, с римским профилем и тёмными волосами средней длины в кудрявом беспорядке. Одет он был под стать Алексею – в спокойную классику, несмотря на выходные.

– Прошу прощения, мы не знакомы, – смутилась Вика, оборачиваясь. Но мужчина не ответил.

– Не переживай. Мы тоже не знакомы, – сказал Смолин.

– Лёш, неудачная шутка…

– Это не шутка, милая. Это человек, который вчера сбил меня и уехал, – слишком просто произнёс Алексей. Незнакомец продолжал хранить молчание.

– Зачем он здесь сидит? – всё ещё не понимая, спросила Пятницкая.

– Чтоб поговорить.

– Да, я прям вижу, как он активно разговаривает с нами. И как удачно подобран момент для тёплой дружеской беседы.

– Не язви. Не время, – осёк её Алексей.

– Тогда самое время вернуться на Тимирязевскую улицу, доехать почти до её конца по направлению из центра и свернуть на улицу Пасечная. Там будет кладбище. Мне нужно закопать там пару предметов.

– Мы с тобой об этом тоже поговорим, – отозвался Алексей и поехал по названному маршруту.

Когда Пятницкая вернулась с кладбища и села в машину, молчуна уже не было, хотя прошло не более десяти минут. И на мгновение ей показалось, что того странного мужчины и вовсе не было, но Алексей сказал:

– Я встречусь с Виктором позднее. Ты права, не лучший момент для беседы с ним. Мы обменялись телефонами. Сегодня я хочу поговорить с тобой.

– Какой зайка… – наигранно протянула Вика. – Только я, как и ты, пребываю не в том расположении духа, чтоб разговаривать. Я домой хочу, хочу побыть одна, хочу есть и хочу переодеться.

– Пятницкая, а мне всё равно, чего ты хочешь. И практика показала, что твои истеричные мимолётные желания и действия ни к чему хорошему не приводят. И по твоей вине мы когда-то расстались, даже не поговорив. И данный экшен мог бы и не состояться, если б ты всего лишь поговорила со мной тогда в кафе, или у двери твоей квартиры, или в гостях у моей матери. И ты поедешь со мной ко мне домой и будешь отвечать на мои вопросы, сколько бы это ни заняло времени, хоть всю ночь.

Вика не помнила, видела ли она таким Алексея раньше. Он был зол непонятно на кого, но вылиться эта злость могла на кого угодно. Возможно, и на неё. В некотором роде ей было даже страшно. И в то же время неуместные мысли об очередной совместной ночи будоражили её фантазию. Она взглянула на ближайшее надгробие и смущённо хохотнула: «Я ведьма. Думать о таком на кладбище – немыслимо»…

– Что за розовый ужас ты мне дал? – прокричала Пятницкая из гардеробной. – Да ещё и с начёсом!

Она стояла у зеркала и смеялась в полный голос, прикрывая рот руками, когда рассматривала на себе нежно-розовую пижаму: шаровары и футболку с зайчиком на груди.

– Я Лене купил домашний костюм, ей понравилось, – вполне серьёзно сказал Смолин, заглядывая в комнату.

– Лёш, при всем моём уважении к тебе, я не буду это носить. Это антисекс, я не могу. Даже одна я не могу такое носить. А тут ещё и для Лены. Дай мне что-нибудь другое.

– Другого нет, это единственная новая женская вещь в этой квартире.

– Значит, дай мне что-то своё: футболку, рубашку – что угодно. Эта пижама… это уже чересчур.

– Выбирай любую рубашку, – разрешил он, указывая на ряд вешалок справа, и деликатно удалился.

Вика оглянулась по сторонам. Теперь она видела, что действительно прошло два года и Смолин тоже изменился. Костюм-костюм-костюм, рубашка-рубашка-рубашка, пуловер-пуловер-пуловер, брюки-брюки-брюки. Никакого хаоса или броских цветов. Вся одежда была в крайне спокойных тонах, ровно уложена на полках или развешена на вешалках. И по виду дорогая. Пятницкая посмотрела несколько ярлыков: Brioni, Zegna, Armani. Алексей и раньше отличался чувством стиля и желанием выглядеть достойно, но в настоящий момент количество этого достоинства набрало ощутимую массу.

– Ты теперь крутой, да? – излишне тихо уточнила Виктория, заходя в гостиную, объединённую с кухней, и разглядывая инициалы, вышитые на манжете рубашки.

– Я и раньше был крутой, ты не особо этим интересовалась. Хотя да, я уже год в новой должности. Стал круче! – улыбнулся Алексей, не сводя с неё глаз. Рубашка была ей длинной, но совсем не скрывала её стройных ног.

– И кто ты теперь в своём ТТК-Банке? Ты же всё там? – скрывая нервную дрожь, продолжила допрос Пятницкая.

– Руководитель департамента стратегии и инноваций. А мне только двадцать девять, заметь, – гордо произнёс Смолин.

– Звучит красиво, – прошептала она, а потом по её щекам заструились слёзы. – Отпусти меня домой, пожалуйста, я больше не могу. Мне невыносимо стоять здесь посреди твоей квартиры в твоей рубашке и думать о том, что я тебя потеряла. Вот такого! У меня и без того была высокая планка для мужчин, а теперь я и вовсе ни с кем не смогу встречаться.