Наступила абсолютная тишина, и прекратилось какое-либо шевеление тел.

От груды полуодетых тел отделилось нечто, похожее на мужчину.

— А в чем собственно дело? — по-французски спросило нечто. — Я хозяин этого дома — Винченцо Сальгарини. Мы празднуем освобождение Милана от французской оккупации. В этом доме, — это нечто обвело зал рукой, — я могу делать все, что мне вздумается.

При взмахе руки, я увидел на теле содомита медальон, полного близнеца медальона моей жены. Глаза меня не обманули, сей медальон я бы узнал даже в груде любых драгоценностей. Ага, если этот упырь здесь, то значит, Лючия тоже неподалёку.

Я схватил за горло Винченцо, быстрее броска кобры.

— Где истинная хозяйка медальона? — зло поинтересовался я у Винченцо, снимая украшение с его шеи.

Эта содомская сволочь начала что-то лепетать на итальянском, который я понимал слабо. Пришлось врезать кулаком в печень, и переключить его речь на французский язык. Надо было бить слабее, а то содомит начал извергать наружу выпитое и съеденное накануне.

Остальные содомиты попытались бежать через дверь. Не учли, что в дверях стоит мой Силантий. Замелькали руки денщика, подобно крыльям ветряной мельницы. Глухие удары, и какие-то хлюпающие звуки, свидетельствовали, что Силантий не выпустил из помещения ни одной живой души.

Проблевавшегося Винченцо, я поднял с пола за волосы, и повторил вопрос. Снова поток не совсем понятных мне итальянских слов, наверное, ругательных, так как лицо Винченцо было перекошено от боли и злобы. Попытался вразумить содомита, лёгким, почти ласковым ударом в солнечное сплетение. Нет-нет, падаль ты такая, не надо уходить от вопроса, теряя сознание. Привожу в чувство, лёгкими ударами по щекам. Блуждающий взгляд, постепенно переходит к более-менее осмысленному.

— Я тебе задал вопрос, — с металлом в голосе сказал я, — и хочу получить ответ. — Будешь молчать или ругаться, начну отрезать у тебя кусочки тела, и вскармливать ними тебя. Ты сам себя жрать будешь. Последним отрежу и затолкаю, тебе в рот, твой же мужской орган, и заставлю проглотить. Ты этого хочешь? На какую-либо помощь не рассчитывай, дом окружён моими солдатами.

Еще трижды пришлось возвращать в сознание Винченцо. Мазохист какой-то мне попался, не желал общаться. А вот удар по причинному месту «по-футбольному», сначала послал Сальгарини в беспамятство, а затем побудил к конструктивной беседе.

Размазывая слезы по тому, что ранее было лицом, Винченцо сказал, что Лючия с дочкой заперты в одной из комнат в подвале дома.

— Силантий, всех надёжно связать по рукам и ногам, во рты вставить кляпы, — отдал приказ денщику. — Я проверю подвал.

Подвал оказался очень большим. Насчитал пятнадцать огромных винных бочек. В самом конце подвала, находились кладовые для продуктов. Скорей всего в одной из кладовок, содержится Лючия.

Поочерёдно открывал двери, освещал помещение факелом, не найдя никого, переходил к следующему помещению.

Людей нашёл в последней кладовке. Людей, это громко сказано. Это были живые скелеты женщины и ребёнка, в обрывках одежды. Они не могли самостоятельно даже подняться, и на моё появление никак не отреагировали.

Быстро поднялся наверх. Приказал Силантию готовить горячую воду и сварить куриный суп, все необходимое купить на рынке, он располагался буквально в двух десятках шагов от виллы. Затем спустился в подвал и по очереди перенёс несчастных в спальню, о которой знал. Женщина и ребёнок были живы, я проверил их пульс, но находились в крайней степени истощения, и очень грязны. Ничего, сейчас отмоем, и чуточку покормим, много нельзя, помрут от обильной еды.

С Силантием, около трёх часов потратили на приведение в божеский вид узниц. С трудом накормили бульоном. Сейчас они спали.

— Ваше высокопревосходительство, что делать с содомитами? — осведомился Силантий. — Двое уже не живые.

— Остальных отправить за первыми, а когда стемнеет, вывезти к ближайшей канализации, и сбросить туда. Местным крысам корм нужен.

— Да рази так можно? Они люди.

— Людьми были прежде, пока не погрязли в содомских оргиях, а сейчас они, не что иное, как исчадие ада. Не достойны, они быть, погребёнными по христианским обычаям. Всех умертвить! Выполнять!

Денщик спорить не стал, за многие годы совместной службы он знал, что если я отдал приказ, то проверю его исполнение. Да, мой приказ был жестоким, ну, а как относиться к содомиту по-другому. Винченцо заморил свою жену и ребёнка голодом, еще неизвестно выходим ли их за пару дней.

Отправил к Багратиону посыльного, сообщил командиру, что у меня на пару дней возникли очень серьёзные и неотложные дела.

В себя Лючия пришла на второй день. Узнать в этой исхудавшей, измождённой, с ввалившимися глазами, наполовину седой женщине, симпатичную, в прошлом Лючию, было очень трудно. Передо мной на кровати возлежала женщина в очень почтенном возрасте, сказать, что лежала старуха, язык не поворачивался, Лючии еще не было и сорока лет. Девочка, пока еще спала, видно еще не набралась сил, чтобы проснуться.

— Значит, мои мучения закончились, если мне грезится образ дорогого мне Стефана, — чуть слышно произнесла Лючия. — Спасибо Господи, что избавил меня от страданий.

— Лючия, тебе ничего не грезится, это действительно я, Степан, можешь меня потрогать, я не дух.

— Столько лет прошло, а ты совсем не изменился, только мундир богаче. Так не бывает, все стареют, и меняются. Ты не можешь быть здесь, ты где-то очень далеко.

Женщина еле смогла осенить себя крестным знамением.

Не удержался, взял Лючию за руку. Она такая холодная у неё!

— Никогда не думала, что у духов тёплые руки. Они бестелесные. Если я ощущаю тепло, то может, я еще не умерла? А где моя дочь?

— Она спит, с ней будет все хорошо. С вами обеими будет все хорошо. Давай, я дам тебе немного тёплого бульона, подкрепишься.

Лючия не сопротивлялась моим действиям, сделала несколько глотков, и я отнял от её уст кружку. Женщина непроизвольно за ней потянулась, желая еще немного принять тёплого, живительного варева, однако я её остановил. Хорошего понемногу, через некоторое время еще покормлю. Проверил девочку, её дыхание было ровным. Пусть пока поспит. Сон, говорят, лучшее лекарство.

— Если ты не плод моего воображения, то откуда взялся здесь? — с трудом произнесла Лючия.

— Моя армия освободила Милан от французов.

— Твоя армия освободила Милан, — как бы эхом, повторила Лючия. — А меня как нашёл?

— Дорогу к твоему дому я запомнил.

— Дорогу запомнил. А где Винченцо?

— С сегодняшнего дня ты вдова.

— Вдова.

— Отдохни немного, а потом поговорим.

— Я устала, хочу спать. А где моя дочь? С ней все хорошо?

— Спи, я позабочусь о дочери.

Женщина моментально отключилась. Повторно проверил девочку. На меня смотрели испуганные карие глазёнки, цветом, точь в точь, как у её мамы.

— Не бойся милая, — как можно ласковей сказал я, — я не причиню тебе вреда. — Попей немного бульончика, тебе надо набираться сил. Твоя мама уже покушала, и отдыхает.

— А кто вы добрый синьор? — прошептала девочка.

— Я давний знакомый твоей мамы. И вот возьми этот медальон, он ведь принадлежит тебе.

— Откуда он у вас? Его отобрал у меня, этот гадкий Винченцо!

— Не беспокойся, все хорошо, никто больше не отберёт у тебя твою вещь. Кушай, и отдыхай.

Напоив и уложив девочку спать, покинул спальню.

Все мои подчинённые были своевременно накормлены, напоены, и часть уложена отдыхать, им ночью предстоит находиться в карауле. Силантий, дай Бог ему здоровья, подстраховал.

— Ваше высокопревосходительство, приказ исполнен в точности. А кто эти люди, о которых вы заботитесь?

— Мать с дочерью. Тот, что хозяином представлялся, муж синьоры Лючии.

— Да разве можно так родную кровиночку мордовать голодом!? Звери и те так не поступают!

— Ты прав, звери добрее.

Спустя некоторое время, после очередного кормления, я смог наконец-то поговорить с Лючией.