Папироска оставляла неприятный горький привкус во рту, но через некоторое время Армину он начал даже нравиться. Да, правда не яблоки и не конфеты.
Армин так увлекся, что забыл о том, зачем вышел на улицу. Причина напомнила о себе сама.
— И зачем ты это делаешь?
Энни стояла слева от него. Армин не выпустил папироску и, продолжая держать ее во рту, обернулся к девчонке. Она выглядела все также отлично — все такая же красивая и без намека на то, что больше не может иметь детей. А эти ее…
Арлерт резко зашелся кашлем. Постоянно, твою мать, все и всегда против него.
— И так дохляк дохляком, еще и куришь, — раздраженно сказала девушка. Армин не решался ей что-то ответить. На «дохляка» не отреагировал — она часто его так называла. На ее раздраженный тон тоже — всегда так разговаривала.
И вообще ничего не выдавало в ней то, что сегодня произошло. А может, у нее остались синяки на животе?
— Пожалуйста, Энни…
— Нет, — громко прервала его девушка, заткнув ладошкой рот. Армин изумленно уставился на нее. Недокуренная папироска упала на землю, — не надо.
— Ммм…
— Не надо тут начинать извиняться. Я знаю, что ты собираешься это сделать и, наверно, уже написал целую книгу о разных способах вымаливания у меня прощения, — голос Энни был непривычно веселым, — Так что не нужно. Все.
Она убрала уже свою ладошку. Армин громко вдохнул ночной воздух. Энни присела рядом на скамейку и похлопала его по спине.
— Я не задыхаюсь, — излишне грубо ответил ей парень. Хотел еще добавить «Я не дохляк», но передумал. Дохляк.
Энни пожала плечами. Девушка запрокинула голову вверх и уставилась на звезды.
С чего бы начать? С вопроса о том, может ли она иметь детей? Или остались ли у нее…
— Энни, — встрепенулся парень, — зачем ты ходила в медпункт? Я тебя слишком сильно ударил?
— Аккерман сказала? — Арлерт кивнул головой, — Сука.
Да. Энни правда взрослая.
— Голова очень болела. Последнюю неделю уже болит.
— А на ужине ты почему не была?
— Арлерт, ты глупый? Я же сказала — голова болела. Даже сейчас не могу из-за этого уснуть.
Где-то в громком уханье совы утонул его тяжелый вздох.
Никто из них не решался заговорить дальше. Армин просто не знал, что сказать, а Энни просто не любила говорить вообще.
Холодно. Армин пытался спрятать лицо в куртку, укрываясь от прохладного воздуха, а Энни нет. Девушка намеренно подставляла лицо под него, прикрыв глаза с каким-то даже блаженством.
На ней не было куртки. Только сейчас Арлерт заметил, что Энни сидела в легкой белой майке и черных шортах. Это была простая застиранная солдатская пижама, которая не при каких условиях не должна была казаться соблазнительной, но только не сейчас.
Кажется, Армин понял, о чем говорил неизменный Жан, обсуждая женские прелести.
Армин вот понять никогда не мог — что в них такого? Ну, подумаешь, грудь… У парней вот она тоже есть, но никто не считает ее… соблазнительной.
Но когда видишь проступающие набухшие соски под тонкой майкой, хочется послать Кирштайна и его всяческие похабные истории очень-очень далеко…
— Армин.
Чертов Кирштайн! После общения с ним даже обычное имя, произнесенное Леонхарт, кажется ему чем-то очень непристойным!
У нее такой размеренный и нежный голос. И Энни будто намеренно так говорит, смотря на стремительно краснеющего Армина, глаза которого рискуют разойтись в разные стороны. Куда он только не пытался за эти секунды смотреть.
— Арми-ин…
— У тебя остались выделения? — быстро сменил он тему, обернувшись на девушку. Он смотрел внимательно в ее глаза, всеми силами стараясь не опускать взгляд ниже.
Энни потерялась в мыслях и вообще, кажется, в пространстве.
— Что у меня осталось? — спросила она так, будто обращается к маленькому ребенку, который понахватался у взрослых мужиков неправильных словечек.
— Вы…выделения. Ну, те, которые идут у вас каждый месяц, — ответил парень. Со стороны он выглядел спокойно и держал себя в руках. По крайней мере, он так думал, — Просто, я же ударил тебя в живот. И… вот я подумал. А детей ты все еще можешь иметь, да? Просто, они же тоже там у вас, в животе…
Если бы кто-то, когда-нибудь, где-нибудь сказал кому-либо то, что Энни Леонхарт смеется — это назвали бы мифом.
Армин назвал это галлюцинацией и не очень хорошего качества папироской.
Чертов Жан!
— Все у меня осталось, Армин, — у Энни даже слезы на глазах проступили, — Не переживай. Спасибо за заботу.
Прежде чем Армин успел что-либо ответить, Энни снова заткнула ему рот ладошкой. Они были близко.
Глаза прямо, Арлерт. Глаза прямо, курсант.
— Ты лучше скажи мне, — начала как-то неуверенно говорить Энни, — как тебе удалось меня победить?
Глупо было тут что-либо скрывать. Армин и не скрывал. Выложил и то, что следил за девушкой, и то, как ему нравились ее приемы. Всеми силами старался избегать в речи высказываний, на подобии «Ты прекрасна», «Ты такая крутая», «Я просто о тебя без ума», но не очень получалось.
Глупая, на самом деле, ситуация. О ней точно будет говорить весь корпус еще долго.
— Извини, — вырвалось таки у Армина, когда они уходили. Энни не взглянула на него и вздохнула. Девушка, кажется, на что-то наступила и сейчас подняла ногу, высматривая в темноте что-то прилипшее к подошве сапога.
Папироска.
— Фу, — брезгливо отозвалась она, проводя ногой по земле, — Не кури, Армин. Это отвратительно.
Чертов Конни!
Комментарий к 2.
Главы пошли что-то слишком большие. Я думаю, может их разделять на части?
Пишите, пожалуйста, свое мнение в комментариях насчет этого.
Вам лучше читать по большой главе или по не очень? хд
========== 3. ==========
С момента их боя прошло очень много времени. Признаться, Армин правда думал, что его когда-нибудь, да забудут.
Пфф. Конечно нет.
Если повесить на входную дверь столовой распорядок дня для всех курсантов, первым пунктом в списке будет: «Вспомнить все с Армином, Энни и их битвой титанов.»
«Титанов» в конце приписал Жан. Эрен не оценил, и Кирштайн долго ходил с двумя подбитыми глазами. Другой подбила Леонхарт.
На этом ее участие в раздаче тумаков особо остроумным шутникам закончилось. Она не обращала ни на кого внимание и была спокойней прежнего, если это вообще возможно.
Армину по настоящему нравилось ее спокойствие, и временами он мечтал перенять хоть чуть-чуть его у нее. Он был полным истеричкой. Можно так вообще сказать?
Короче. Можно точно сказать, что, когда Бог создавал их, он точно перепутал их характеры, наверно думая, что это весело.
Армину, вот уже полтора года слушавшему одни и те же шутки, вообще не весело. Но когда-нибудь они закончатся.
Наверно.
Во всяком случае, до выпуска недалеко. Армину уже четырнадцать, а осталось учиться меньше года. Он очень взрослый.
Энни еще взрослей. Ей почти шестнадцать, и с каждым годом она все красивей.
Армину очень нравился ее нынешний образ. Если в самом начале она делала из волос косичку и носила фиолетовую рубашку, то сейчас на ней была белоснежная толстовка с капюшоном и собранные в пучок волос.
Толстовка обтягивала ее в меру накаченное тело, а светлые прядки соблазнительно спадали на лицо.
Это было по настоящему… сексуально, что ли?
Армин уже почти не боялся подобных слов. Разговоров с Жаном и прочими невоспитанными альфа-самцами все равно избегал, но согласиться насчет красивой фигуры какой-нибудь курсанточки мог.
Хотя он точно считал, что у Энни фигура лучше всех.
— Как думаешь, Армин, — подошел сзади бесшумно Райнер, — Если вас снова поставят с Энни в одну пару, за сколько минут ты ее уложишь?
Райнер, на удивление, доставал не меньше Жана с Конни. Спасибо только постоянно тихо крадущемуся сзади Бертольту, который Брауна постоянно одергивал.
Они с Армином чем-то были похожи. Гувер тоже не любил эти глупые шуточки.
