Он потянулся к ней за поцелуем, мысленно гадая, мягкие ли губы у этой девчонки, но наткнулся только на ладонь. Излишне грубую и сухую.

Энни все это время не прекращала думать о том, правильно ли сейчас поступает. Может, все-таки стоит уйти?

Ее вылазка намечалась уже завтра. Райнер был на той неделе; сейчас все нужные сведения были при ней, а уверенности и смелости — нет.

Зато, было большое желание провести этот последний мирный день не в одиночку. Энни не любила проводить особые для нее дни в одиночку. Ни день выпуска, ни один из дней атаки. Сейчас тоже не хотелось быть одной.

Она бы могла чувствовать отвращение к самой себе, если бы не была трусихой. Отказываться даже от самых неправильных и непристойных вещей, которые могли бы ее успокоить, было действительно страшно.

Даже очень удачно совпало то, что Ирак был блондином. Правда, таким же бледным, как она сама. С ним было холодно.

— Ну, идем? — еще раз спросил парень, нетерпеливо быстро гладя девушку по спине. Обе наглые руки уже были в действии, явно желая переместиться на более интересные места. Но Ирак, будто порядочный джентельмен, ждал ответа Леонхарт. Но, возможно, ему просто было страшно делать что-то более серьезное без ее разрешения.

Ох. Как такая холодная и неприступная девушка, по рассказам некоторых, настоящая машина для убийств, не может не привлечь внимание последнего бабника девяносто восьмого отряда? Про него даже шутили, что он и в полицию попал через постель.

Энни обхватила руками его лицо, с большим отчаянием всматрияваясь в него. Ирак был так обескуражен, что даже не мог ничего сказать.

Леонхарт было полностью на него плевать. Парень был для нее кем-то вроде пустого манекена, на месте которого она бы могла представить настоящего человека, с которым действительно хотела бы провести очередную тяжелую для нее ночь.

Она могла бы представить яркие светлые локоны, огромные голубые глаза, красивую скромную улыбку и постоянно поразительно красные щеки…

Но… У Энни не очень хорошее воображение.

— Нет, — и коротко ответила она.

Ирак получил в живот ногой после того, как не захотел отстраняться, зло говоря Леонхарт, что он итак тратит на нее уже слишком много времени. Энни все равно на мнение других людей.

Этот последний мирный день прошел уже наполовину. Дежурство заканчивалось где-то за полчаса до ужина, после которого было свободное время, а дальше — ночь. Страшная и одинокая ночь.

Энни шутливо думает, что струсит настолько, что попросится спать к Хитч. Она, правда, не считают эту мысль такой уж смешной.

***

«Дорогой Армин…» — вывелось на листке. Через секунду зачеркнулось.

Энни кашлянула в кулак, думая, что это как-то ей поможет собраться с мыслями. Она, на том же самом листе, написала еще:

«Здравствуй, дорогой…» — перефразированная немного фраза показалась Леонхарт слишком смешной, и она тоже ее зачеркнула. Постучала пальцами по столу.

Хитч справа что-то пробурчала во сне и перевернулась на другой бок.

«Послушай, Арми…» — эту фразу Леонхарт даже не закончила, решив, что так звучит слишком грубо. Армин мог бы тогда вообще подумать, что она пишет это письмо не от души.

«Армин, добрый день…»

«Армин Арлерт, приветствую…»

«Армин, это Энни, хочу сказать…»

Леонхарт мысленно закричала, откидываясь на спинку стула и с силой сжала перо в руке. То едва не треснуло пополам.

Когда-то чистый тетрадный лист сейчас пестрил кучей разных почеркушек, выведенных еще не слишком аккуратно. У Энни никогда не был красивый почерк, как бы она сейчас не старалась. Не то, что у Армина, почеркушки которого можно было в рамочку вставлять и вешать на стену, чтобы любоваться. Написал бы он вообще сам это письмо за нее.

Она бы стояла рядом и диктовала. Хотя, рядом с ним, наверно, только бы потеряла дар речи.

Леонхарт поражалась тому, что за всю ночь смогла найти только одну тетрадь. В кабинете офицеров и то не ту, что надо. Всего лишь один листочек был чистым. У нее была только одна попытка написать все, что она хотела и чтобы все выглядело в надлежащем состоянии.

Леонхарт успешно провалилась. Еще и пара капель чернил, как финальные точки ее невезения, приземлились буквально в центр. Энни громко и быстро задышала, подавляя в себе крик. Хотелось разорвать это предполагаемое будущее письмо в клочья.

У нее была, фактически, целая ночь на то, чтобы подумать над содержанием письма Армину. У нее было тысяча и две тысячи мыслей о нем, о прошлом, о будущем, обо всем, твою мать, на свете, но сейчас она все равно не знала, с чего начать.

Может, сразу перейти к делу?

Армин, ты, верно, уже точно знаешь, кто я? Прости? Сожалею? Может, помиримся? А хочешь со мной в родной город?

Может, она вообще себя слишком сильно накручивала насчет этой операции. Может, она пройдет хорошо и ее вообще не раскроют. Может, задержится здесь подольше…

Может — не может. Это же Энни Леонхарт. Это же безумный и жестокий мир.

Хитч громко всхрапнула, подтверждая, в какой дыре ничтожности Энни застряла. Из нее никак нельзя было выбраться. Даже сейчас, когда она уже собиралась расставить все точки над и.

Возможно, следует начать с конца?

«Пока, Армин. Когда-нибудь увидимся.»

«До встречи, Армин Арлерт. Нам было хорошо.»

«Ах да, забыла сказать, чертов Арлертхарт, ты сломал мне жизнь.»

«Армин, а зачем я это пишу? Ты же уже спелая ягодка под моими ногами.»

От последней мысли Энни бросило в дрожь, и она спрятала лицо в ладонях, тихо замычала. Отвратительно.

До выхода оставалось всего каких-то полчаса. Перед этим она еще собиралась с силами, чтобы просто сесть за стол, часа два точно. Не давала покоя мысль о том, что ее чертово письмо Армину не нужно, и что он запихнет его ей в глотку, если встретит.

Если выживет… Но Энни поклялась сама себе, что не будет трогать не только его, но и никого вообще из всего сто четвертого отряда. Разве что…

Если сами полезут на рожон, у нее не будет выбора. Она должна. Она сильная. Она воин.

Она чудовище. У нее долг и цепи обязательства страдать и причинять страдания другим.

«Армин… Прости за то, что постоянно делала тебе больно…» — Леонхарт еще долго думала над этой фразой, решая, зачеркнуть ее или нет. Зачеркнула. С дури ударила концом пера в запястье, как гвоздем в стену.

Хотелось еще добить, как молотком, но Леонхарт не сдержала крик боли, а после он сменился еще более громким криком проснувшейся Хитч.

— ЧТООО? — заорала кудрявая, подскочив и начиная бешено оглядываться по сторонам.

Энни сидела за столом, освободив место от всего богатства Хитч. Во все флаконы, бутыли, баночки и прочее Леонхарт сейчас чуть не упиралась ногами, расположив все это под столом. Кудрявая, правда, не заметила пропажу сразу, видя перед собой только бессовестно спокойную и равнодушную Энни.

— Дура, блять! — рявкнула Хитч, присаживаясь. Сон как рукой сняло, — Спасибо, что разбудила. Чтоб ты сдохла!

«Армин, иногда я просто не выдерживаю…» — серьезно хотела написать Энни, но передумала, когда Хитч успокоилась и погасила в ней адское желание себя убить.

Нервы у Энни просто никакие. Но ей все равно удается до сих пор оставаться безразличной. Как?

«Армин, чудовище не может любить…»

Все. Леонхарт не сдержалась и громко ударила кулаками по столу, откидывая листок в сторону. Хитч застыла, стоя на одной ноге и натягивая на другую штанину.

— Ты чего, придурошная? Крыша поехала?

Равнодушная Энни показала ей средний палец. Леонхарт снова спрятала лицо в ладонях, безнадежно в этот раз скуля.

Точно побитая жизнью собака.

Нельзя было назвать Хитч доброй. Что там, даже немного любезной она не была. Не зря ее часто многие называли мигерой. Но сама Дрейс считала, что она здесь главная королева.

Она не была глупой — может, просто, типичной девчонкой и чересчур эмоциональной. Слабой тоже не была — что не говори, через постель попасть в полицию еще никто не смог, иначе давно был бы перебор. Хитч была просто собой.